— Перестаньте оба! — восклицает Эшли, уперев руки в бока, словно разнимает Лидию и Тейлора.

Дебора повторяет позу старшей дочери и говорит:

— Давайте все успокоимся.

Ее отпрыски поворачиваются к ней с оскаленными зубами, и она садится в кресло, странным образом испытывая гордость за то, что три человека, которых она произвела на свет, могут за себя постоять.

Бек неестественно смеется.

— У меня действительно вылетело из головы. Это просто стекляшка.

— Почему же Хелен упоминает ее в завещании? — прищуривается Джейк.

— Не думала, что и ты у нас охотник за богатством, Джейк. — Бек выразительно смотрит на сестру.

— Что это значит, черт побери? — восклицает Эшли из-за плеча брата, а тот спрашивает:

— Господи, Бек, можешь ты не врать хотя бы секунду?

— Чтобы быть похожей на тебя, эталон честности?

— Когда это я врал? — Отчасти Джейк действительно хочет услышать откровенный ответ.

— Твоя беда в том, что ты путаешь разглашение чужих секретов с честностью.

— Ах, опять старая сопливая история. Ну, я облажался, и что? Когда ты найдешь новую причину дуться на меня?

— Зачем? Ты же не нашел ничего нового. — Бек не знает, что именно произошло с карьерой Джейка, ей известно только, что после «Моего лета в женском царстве» он не написал ни одного сценария.

— Перестань, Бек, — говорит Эшли, замечая, что брат уязвлен. Ей тоже неизвестно, что случилось с его карьерой, пишет ли он или бросил это дело, но она знает, что из-за ссоры с Бек он больше не работает сценаристом. — Давайте не будем отвлекаться. Почему ты не упомянула о броши?

— Тебе не приходило в голову, что я не хотела ранить твои чувства? Извини, Эшли, Хелен любила меня больше всех. Прости, что я не пожелала швырнуть тебе этот факт в лицо.

— Какую чушь ты несешь!

— Не обманывай себя. Если ты проводила с Хелен больше всего времени, это не значит, что ты была ее любимицей, — замечает Джейк.

— Сейчас не место и не время обсуждать это, — напоминает Дебора, складывая на груди руки и подбирая под себя ноги. — Это шива по Хелен.

— Не тебе изображать тут нравственный камертон, — бросает ей в ответ Эшли.

— Когда ты успела стать такой властной? — удивляется Дебора.

— Она всегда такой была, — вставляет Бек.

— Это правда, — соглашается Джейк. Но когда Бек поворачивается к нему, то вовсе не из солидарности.

С этого момента Джейк не помнит, что он говорит, какая из женщин называет его предателем. Он даже не знает, когда они переключили внимание с него друг на друга.

— Бек Миллер, — нараспев произносит Эшли, — защитница чужих чувств. Бек Миллер, деликатная и благородная особа. Не жди, что это напишут на твоем могильном камне.

— Эшли Миллер, — в тон ей говорит Бек, — надежная, как скала. Эшли Миллер, заботливая наседка. Не жди, что это напишут на твоем.

— Девочки, давайте не будем… — пытается разнять их Дебора, но обе дочери сердито зыркают на нее.

— Ну извини, что у меня есть семья, Бек, и я не могу бросить все на свете, потому что у тебя очередная трагедия.

— Когда это я просила тебя о помощи?

— Действительно. Не просила. Ты просто дуешься как мышь на крупу из-за того, что мы не можем волшебным образом прочитать твои мысли и удовлетворить твои желания.

— Это разве я все время требую, чтобы вокруг меня прыгали?

— Хочешь сказать, что я эгоцентристка?

— Тут и говорить нечего — это написано на твоем накачанном ботоксом лице.

— А, значит, ты лучше меня, потому что стремишься сделать себя не привлекательной, а уродливой?

Бек проводит рукой по черным крашеным волосам и складывает на груди татуированные руки. Эшли была красивее ее даже до того, как начала косметические процедуры, — законы сестринского сосуществования предписывали не произносить эту истину вслух.

— Я бы очень хотела взглянуть на брошь, — вклинивается в перепалку Дебора. На самом деле ей наплевать на брошь. Она верит, что Бек берегла чувства брата и сестры, особенно если речь идет о дешевой побрякушке. Но ей не нравится уязвленное выражение на лице Бек, и единственное, что приходит ей в голову, — это отвлечь внимание дочерей, переведя разговор на другую тему.

— Зачем? — спрашивает Джейк. — Ты уже прибрала к рукам дом — теперь собираешься заграбастать еще и брошку?

— Я ничего не прибирала к рукам. Хелен оставила его мне, — отвечает Дебора, уже жалея, что влезла в эту свару.

— А брошь она оставила мне, — добавила Бек.

— Ты же понимаешь, что мы можем оспорить завещание? Потребовать через суд провести оценку, — сказала Эшли.

— Ой, смотрите-ка, кто вдруг стал семейным адвокатом! — рявкает Бек. — Если у тебя муж юрист, значит, ты тоже разбираешься в законах?

— А если тебя выперли с юрфака, ты вдруг сделалась судьей? — парирует Эшли.

Джейк наблюдает, как разгорается грызня между сестрами. Эта сцена прямиком из фильма «Мое лето в женском царстве». Уже не различая смысла взаимных желчных выпадов, Джейк погружается в свои мысли, когда вдруг наступает тишина. В прихожей стоят Эстер и три седые женщины с блюдами для запеканок в руках. Джейк спешит забрать у них угощение, пока гостьи его не выронили.

Скоро Миллерам приходится угомониться, потому что гостиная наполняется пожилыми еврейками, а также являются два соседа и семейная пара помоложе, которая живет за стенкой и делила с Хелен крыльцо. Несмотря на занавешенные зеркала, вымытые руки, блюда с запеканками, это не типичная шива. Все смеются и болтают. Миллеры отступают в конец комнаты и, расслабившись, слушают байки, которые рассказывают гости.

На закате, когда посетители расходятся, дом снова погружается в тишину. Послевкусие ссоры, однако, не выветривается. Родственники покойной падают на диван, слишком уставшие, чтобы говорить. Никто не собирается извиняться. Дебора включает телевизор и щелкает по имеющимся пяти каналам, ненадолго останавливается на вечерних новостях и детской передаче и снова выключает телевизор.

Бек поглядывает на свой телефон. Почти семь. От Тома никаких сообщения. Ну и ладно, не больно-то и хотелось.

Она встает.

— Всё, я домой.

— Ты уезжаешь? — в один голос спрашивают Джейк и Дебора.

Эшли с упреком качает головой:

— Конечно, беги-беги.

— День был тяжелый, мы все устали. Увидимся утром, ладно? — Бек направляется к входной двери.

— Бек, — окликает ее Эшли, — это действительно бижутерия?

Джейк, Дебора и Эшли с оживленными надеждой лицами смотрят на нее с дивана. Встретившись с их голодными взглядами, Бек почти физически ощущает бремя своей семьи.

Тяжесть своего противостояния с Джейком, его вечное желание получить прощение. Хотя он часто шлет ей сообщения с шутками из детства и каждый сентябрь не забывает прислать ей открытку на день рождения, он не извинился напрямую за то, как изобразил ее в своем сценарии. Бек думает, что он до сих пор так и не понял, почему она чувствует себя преданной.

Она ощущает тяжесть своего раздражения по отношению к матери за то, что она их бросила, за то, что завела на имя младшей дочери две кредитные карты, долги по которым Бек все еще выплачивает девятнадцать лет спустя. И все из-за материнских махинаций. До обслуживания банкетов и выгула собак Дебора занималась выпечкой тортов, гаданием на картах Таро, торговала салатными заправками, украшениями со знаками зодиака, таблетками для похудения. Начинать дело и бросать было ее полноценной работой, которая поглощала все ее время, так что на детей его не оставалось.

Бек ощущает тяжесть своих натянутых отношений с Эшли, которая уехала в колледж и нырнула с головой сначала в учебу, потом в замужество, затем в материнство и стала посещать Пенсильванию, только когда появились Лидия и Тейлор. Каждый раз во время своих визитов Эшли разыгрывает спектакль: идеальная домохозяйка, идеальная мама. Как Бек может знать свою сестру, если та сама себя не знает?

Но острее всего Бек чувствует непреодолимый груз смерти Хелен, тяжесть всего, чего не знает о бабушке, вес бриллианта «Флорентиец» в сумке. Она копается в сумочке и находит черную коробочку. Семейные распри продлятся до тех пор, пока она не расскажет родственникам о бриллианте, но и после этого не прекратятся. Миллеры не перестанут в запальчивости бросать друг другу вздорные обвинения, становясь жадными, мелочными карикатурами на самих себя.