Я утешала себя тем, что в разрыве отношений с любимым человеком есть своя хорошая сторона: высвобождается куча времени на все остальное, чем тебе хотелось бы заниматься в жизни и до чего в пылу любовной лихорадки никак не доходили руки. Поэтому, позволив себе денек по бездельничать – я побродила по квартире, пересмотрела уйму старых черно-белых фильмов и подчистила холодильник, слопав всю еду, которая еще не заплесневела, – я решила стереть из памяти воспоминания о Теде, встряхнуться и начать новую жизнь. Во-первых, я запланировала полностью уйти в работу и стать лучшим специалистом по судебным тяжбам в этой чертовой конторе. Не важно, что я ненавижу судебные тяжбы; если мне суждено остаться горемычной старой девой, по крайней мере добьюсь успеха в карьере. Элли Уинтерс преобразится: сбросит десять фунтов, займется спортом – может быть, начнет готовиться к марафонскому забегу! – станет участвовать в благотвори тельных программах по спасению животных, отправится в путешествие по далеким экзотическим странам, найдет себе необычное хобби вроде парасейлинга или бразильского джиу-джитсу и, возможно, даже выучит иностранный язык. Японский там или русский. Один день скорби, и вперед, к новым горизонтам. В гордом одиночестве. До конца жизни. И больше никогда не прижиматься к обнаженной груди Теда, слушая ровный, умиротворяющий стук его сердца…

Нет, так дело не пойдет. Лучше вообще не думать о Теде. Нужно выбросить его из головы и не вспоминать, как шикарно он выглядит в своем кашемировом пальто и как приятно разговаривать с ним, зная, что он внимательно тебя слушает. Не вспоминать его запах – такой земной, пряный аромат, в который мне просто хотелось закутаться. Нет, лучше совсем не думать об этом. Плохо было и то, что Тед не давал о себе забыть. Он звонил мне все воскресенье, а когда я не поднимала трубку, оставлял сообщения на автоответчике. Я прослушала только первое – Тед опять лепетал оправдания насчет того, что у них, мол, вовсе не было интимного празднества по поводу воссоединения семьи и что я все неправильно поняла и т. д. и т. п. «Ха!» – только и сказала я. Не желая слушать дальнейших объяснений, я стерла пленку, а придя на работу в понедельник утром уничтожила и те сообщения, что пришли от Теда по голосовой почте. Он также писал мне письма по электронике, и я уже подумывала, не прочесть ли их, но затем вспомнила про присохший пластырь и удалила все письма.

Я устроилась за столом, вознамерившись сосредоточить мысли на чем-то другом, кроме моих теперь уже не существующих отношений с Тедом, и занялась доработкой ответа на ходатайство об упрощенном судопроизводстве по групповому иску. Получилось замечательно, даже я могла собой гордиться. Из-под моего пера вышел шедевр юридического искусства. Я потратила немало дней, сверяясь с законодательством, скрупулезно просматривала свидетельские показания и переписывала чертов проект раз двадцать. Теперь он выглядел почти идеально. Прочитав его, Даффи выразил бурный восторг, и даже Ширер отвлекся от бесконечного почесывания в паху, чтобы одобрительно кивнуть и сообщить, что у него нет серьезных замечаний.

Ходатайство должно было уйти по почте в среду, и у меня еще оставалось целых два дня – понедельник и вторник, чтобы откопировать и привести в порядок многочисленные приложения.

Я бодро взялась за дело: разложила в две аккуратные стопки показания представителей истца и акты медицинской экспертизы, с помощью бумажных наклеек указав множительному бюро, какие страницы мне надо отксерить. Это была монотонная, трудоемкая работа, и, закопавшись в бумаги, я весь день не поднимала головы. Когда я посмотрела на часы, было уже почти пять. Придя в офис с утра, я перво-наперво установила на своем телефоне режим «не беспокоить», чтобы меня не отвлекали ни коллеги, ни Тед. Без постоянных звонков время пролетело незаметно. В животе у меня уже урчало от голода, и я начала ощущать усталость. Глаза до сих пор болели от «слезного марафона», и хотя мне удалось поспать, прерывистый и беспокойный сон почти не прибавил мне сил. Учитывая резь в глазах, затекшие плечи и общее недомогание, я решила, что пора закругляться.

Прежде чем убрать бумаги, я еще раз все перепроверила и обнаружила отсутствие кое-каких важных документов: во-первых, заключения нашего медицинского эксперта, Ральфа Мерфи, и, во-вторых, свидетельских показаний сотрудницы компании ответчика, Бобби Кертис, в которых содержались особо важные сведения о договорах страхования, заключенных фирмой ответчика. Я видела эти бумаги не далее как на прошлой неделе, а теперь они исчезли из папки. Я не очень беспокоилась, так как в любом случае они были где-то в офисе, ведь я всегда делала как минимум по два экземпляра каждого документа. Однако после бесплодных поисков в своем кабинете и в «Штабе», я ощутила легкую панику. Я постаралась ycпокоить себя тем, что даже если не найдутся отпечатанные экземпляры, то я смогу поднять их электронную копию так как в фирме существовало строгое правило забирать из суда все файлы с показаниями и хранить в локальной компьютерной сети. Я села за стол, включила компьютер и стала набирать ключевые слова, но, сколько бы ни запускала программу поиска, сколько бы ни просматривала вручную список файлов, двух самых важных документа так и не нашла. Я все еще надеялась, что просто усталая и что это тот самый случай, когда нужные бумаги лежат? прямо перед носом, а я не замечаю их лишь из-за нервного перенапряжения последних дней. Тем не менее все мои поиски не принесли успеха, я начала задыхаться, а сердце стало биться неровным стаккато.

Несмотря на то что ходатайство, в общем, состояло из семидесяти пяти листов сложных доказательств с кучей комментариев по прецедентному праву и дополнительных свидетельских показаний, которые я собрала, чтобы предъявить суду, наше обвинение в основном строилось на этих двух документах: Мерфи был единственным врачом, который ясно и четко заявил, что халатное отношение ответчика к застрахованным вызвало ухудшение их физического состояния, а из всех работников фирмы ответчика лишь Кертис согласилась засвидетельствовать, что ее работодатель игнорировал жалобы своих сотрудников. Без показаний этих двух свидетелей – особенно сейчас, когда уже почти не оставалось времени на сбор материалов, – обвинение просто рассыплется. Если мы проиграем, наши клиенты не получат компенсаций, а кроме того, адвокатская контора «Сноу и Друзерс» будет обязана выплатить сотни тысяч долларов судебных издержек. Это был самый крупный иск, который мне когда-либо поручали вести, и, если я провалю дело из-за потерянных документов, для меня все будет кончено. Я тут же лишусь своего места в фирме. Даже в таком большом городе, как Вашингтон, круг юристов до статочно узок, так что слух о столь грубом промахе разнесется в мгновение ока и ни одна уважающая себя юридическая контора не возьмет меня на работу. Если я не найду эти показания, мне крышка.

Я провела в конторе всю ночь, просматривая каждый файл, имеющий хоть какое-то отношение к групповому иску, не говоря уж о десятках сотен открытых для доступа и не связанных с делом документов, которые я проверила, надеясь, что нужные мне сведения по ошибке перемещены в другой каталог. К восьми часам утра вторника, когда по коридорам вереницей потянулись секретарши, а в спертом, много раз переработанном кондиционерами воздухе повеяло ароматом свежего кофе, я поняла, что влипла. Показания Мерфи и Кертис исчезли. У меня оставался один день, чтобы сделать необходимые копии, сшить листы решения по ходатайству и отослать его в суд, а теперь я не укладывалась в этот срок. Я понимала, что мне надо пойти к Даффи и честно ему обо всем рассказать. У меня еще оставался последний луч надежды: а вдруг Даффи забрал показания основных свидетелей домой или оставил где-нибудь в офисе, а я, перерывая бумаги в два часа ночи, просто их не нашла.

– Элли, да ты никак всю ночь здесь провела! – послышался в дверях насмешливый голос. Стоя на коленках, я в стотысячный раз перебирала ящик с документа ми, зная, что это бессмысленно и все же надеясь на чудо. Я подняла глаза и увидела Кэтрин, прислонившуюся к дверному косяку. Разумеется, она выглядела безупречно: стильный костюм, уложенная волосок к волоску прическа, идеальный макияж. Я знала, что вид у меня ужасный: чуть раньше я выходила в туалет и поймала свое отражение в зеркале: оттуда смотрел человек, который всю ночь копался в пыльных бумагах и рвал на себе волосы. Моя прическа превратилась в чудовищную бесформенную копну, а под воспаленными глазами черными полосами размазалась подводка – все, что осталось от вчерашнего утреннего макияжа. К юбке прилипли комки пыли и нитки, а белая блузка, тщательно отглаженная сутки назад, вся измялась и вылезла из-под ремня.