Блаженство было недолгим. Не успела я приехать домой, как моя семья сначала разбила радужное счастье, наполнявшее мою душу, а потом еще и попрыгала на его осколках. Мало того, что отсутствие Нины постоянно напоминало о нашей ссоре, мои родственники словно сговорились сделать каждый последующий день торжества хуже, чем предыдущий. По сути дела, этот праздник был отмечен в семейных анналах как один из самых неудачных семейных праздников за все годы.

Все началось с еды. Роль языческой богини утомила Глорию, и теперь она принялась строить из себя Марту Стюарт. Все это было бы терпимо, если бы дело ограничилось изысканным обедом в доме, украшенном мигающими фонариками, белыми розами и клюквой в вазе. Мать, однако, никогда не была сильна в домашнем хозяйстве. Макароны или запеканка с рисом и овощами в ее исполнении вполне съедобны, но на то, чтобы готовить сложные блюда в точном соответствии с рецептом, ее просто не хватает.

– Угадай, что у нас сегодня на обед, – прочирикала она противным голоском, когда я уныло приплелась на кухню в четверг утром. Прежде чем начать общение с ней, я взялась за кофейник. С утра не могу ни с кем разговаривать, пока не выпью чашечку кофе, а лучше – две. В полу сне я вытащила из буфета чашку и начала шарить в поисках кофейника, однако рука моя почему-то ощущала пустоту. Я осмотрелась по сторонам, решив, что кофейник куда-то переставили с привычного места, но его нигде не было.

– Где кофе? – бросила я. Прозвучало это довольно грубо, но на большее в этот момент я была не способна.

– Мы отказались от кофе, – сообщила мне мать с явным моральным превосходством в голосе. Она высушила волосы феном и уложила в пышный блондинистый шар а-ля Марта, и на ней был красный свитер с аппликацией Санта-Клауса на груди. – Угадай, что мы приготовим к обеду.

– Отказались… от… кофе? – тупо переспросила я.

– Да, милая. Кофеин вреден для здоровья, Элли, поэтому мы с папой перестали пить кофе.

– А как же я?

– Ты?

– Мама, я умру, если не выпью чашку кофе, – вздохнула я. – Есть у вас хотя бы растворимый?

– Нет, – сказала мать. – Придется тебе как-нибудь обойтись без кофе. И пойди оденься. Нужно, чтобы ты помогла мне с главным элементом, а потом мы приступим к готовке. Мы сделаем пирожки с яблоками, кукурузой и кориандром, индюшку в подливке со специями и луком-шалотом, устрицы, начиненные грибами и пореем, цукаты из корнеплодов, калифорнийский орех с тертым сыром, обжаренный в сухарях с розмарином, клюквенно-кленовый соус, домашние булочки из дрожжевого теста и тыквенный пирог в глазури с обсыпкой из грецких орехов. – Закончив перечислять блюда праздничного меню, Глория захлопала в ладоши от удовольствия.

– И кто все это приготовит?

– Я, конечно. С твоей помощью.

Только не это. Нам предстоит на целый день застрять в кухне, мучаясь с блюдами, приготовить которые ни я, ни мать не в силах; при этом она еще будет раздавать указания, а мне не достанется ни одной чашки кофе. Ад кромешный. Переварив ее фразу, я с подозрением осведомилась:

– Что значит помочь тебе «с главным элементом»?

– Мы сделаем подсвечник. Тебе поручается просверлить в доске пять отверстий под свечи, а потом приклеить на нее позолоченные шишки и засахаренный изюм. Найди подходящую досточку, дрель и принимайся за дело.

Отвратное начало отвратного дня. Вот уже пятнадцать лет утро начиналось для меня с чашки кофе, и визиты в отчий дом были не самым лучшим поводом, чтобы нарушать эту традицию. Примерно через час у меня жутко разболелась голова. Скрючившись за кухонным столом, я кромсала «главный элемент». Предполагалось, что «мы» трудимся над ним вместе, а Глория тем временем названивала Нане и своим многочисленным тетушкам, хвастаясь деликатеса ми, которыми собиралась нас удивить. В тумане кофеиновой ломки у меня ничего не получалось: чертовы дырки я просверлила кое-как, вся перепачкалась золотой краской, а засахаренные изюмины склеились в кучу. Все пальцы покрылись волдырями: от горячего клеевого пистолета я заработала ожоги третьей степени. В итоге свечи торчали из доски вкривь и вкось, а единственная измазанная позолотой шишка была приклеена к ней не тем концом. Когда мать увидела сие произведение, лицо ее вытянулось и она гораздо больше стала походить не на душечку, Марту, улыбающуюся с телеэкрана, а на ту, другую, Марту – истеричную стерву, о которой взахлеб писали бульварные газеты.

– Праздничный подсвечник – главное украшение торжества, он должен связывать воедино всю композицию, – с упреком сказала мать, потом закатила глаза, покачала головой и выдала: – Ладно, ничего страшного. Все это чепуха. Если жизнь преподносит тебе лимоны, сделай из них лимонад. Уберем это, – она смела разломанные шишки и доску со стола в мусорное ведро, – с глаз долой. Принеси-ка мои старые добрые серебряные подсвечники.

– Чепуха, говоришь?

– Давай-давай, поторапливайся. Нас еще ждет стряпня.

Обед не обманул моих ожиданий и стал полной катастрофой. Индейка снаружи подгорела, а внутри была недожаренной; подливка растворилась в грибном пюре, а тыквенный пирог не получился вообще. Цукаты из корнеплодов были чуть сыроваты, хотя вполне сносны, а булочки моего приготовления – почти вкусные. В целом, однако, обед не удался. Конечно, Глория и раньше готовила праздничные блюда на День благодарения, но она всегда делала индейку в удобной и надежной пластиковой гусятнице, туда же добавляла зеленый горошек и нарезанный ломтиками картофель. К столу подавался готовый клюквенный соус, куп ленные в магазине булочки и тыквенный пирог. Может, и не слишком изысканно, с точки зрения Марты Стюарт, зато съедобно.

Мы расселись за осиротевшим без деревянного подсвечника столом – мать с отцом, Брайан, его новая подружка Мария, я и Кейт с Марком – и принялись вяло ковырять вилками угощение, которое было невозможно взять в рот, не то что похвалить. Мария, симпатичная девушка с оливковой кожей и длинными иссиня-черными волосами, начала бурно восхищаться аппетитным видом пирожков, но как только надкусила один, ее лицо исказилось страдальческим ужасом. Мария мужественно заставила себя прожевать и проглотить кусочек, а потом еле слышно выдавила: «Вы обязательно должны поделиться со мной рецептом», после чего мать смерила ее уничтожающим взглядом и вообще перестала замечать. Даже Кейт, всегда спасавшая наши семейные сборища, сидела как-то тихо. Я не видела ее после того непонятного эпизода в Вашингтоне и теперь красноречиво поглядывала на нее, однако Кейт упорно отводила глаза. Я терялась в догадках, ведь я любила Кейт и хотела бы услышать ее версию. В то же время я понимала – Марк не вынесет, если узнает, что Кейт погуливает на стороне.

Казалось, хуже уже быть не может, но тут Марк вдруг откашлялся и заявил:

– У нас с Кейт есть для вас новость.

Мать ахнула, пронзительно взвизгнула, вскочила из-за стола и чуть не задушила Кейт в объятиях.

– Я так надеялась, так надеялась! Вы, правда, не говорили, что делаете попытки. Милочка, у тебя почти ничего не видно, – заливалась она, поглаживая Кейт по плоскому животу. – Когда я носила Брайана, со мной была точно такая же история. Живот стал заметен только на шестом месяце, а до этого никто не верил, что я беременна. Все так и говорили: не может быть, что, ты в положении, у тебя такой плоский животик!

– Молодец, сынок, – пробубнил отец, а Мария вос кликнула: – Чудесно!

Я не знала, что сказать. Если Кейт беременна, зачем ей изменять Марку? Меня пронзила страшная мысль: а уверена ли она вообще, что ребенок от него? Я посмотрела на Кейт, и на этот раз она встретилась со мной глазами. Взгляд ее был спокоен, а лицо бесстрастно.

– Пожалуйста, прекратите. Я не беременна, – спокойно произнесла она.

Оживление спало.

– А я подумала… – оторопело пробормотала мать и вернулась на свое место.

– Марк, ты сам скажешь, или это сделать мне? – спросила Кейт.

Марк уставился в тарелку с таким видом, будто едва сдерживал слезы. Он мотнул головой, и Кейт продолжила: