— Он плашкоутный, — хрипло произнес брат, не сводя взгляда с моста.

— Это как? — не поняла я.

— Это мост из плавучих понтонов с деревянным настилом сверху. Дворцовый как раз был таким до 1911 года. Затем началось строительство постоянного моста и…

Я непонимающе смотрела на мост. В моей голове не укладывалось, как он внезапно стал таким, каким был сто лет назад? И где причалы с катерами, на которых катают туристов?

— Эй, ребята! Помощь нужна? — раздалось над нами.

Из лакированной черной кареты высовывалась голова мужчины среднего возраста с большими усищами. На облучке сидел бородатый мужик в суконном кафтане и высокой шляпе, отдаленно похожей на цилиндр, и заразительно зевал. Две запряженные в карету гнедые лошади нетерпеливо фыркали и били копытами мостовую.

— Да нет, спасибо, — неуверенно ответил Димка.

Из-за больших усищ мужчина выглядел устрашающе, но его светлые глаза смотрели на нас так же, как смотрят наши родители, когда мы с Димкой болеем.

— Точно не нужна помощь? — еще раз спросил мужчина.

— Нет, благодарю. — Для убедительности брат решил встать, опираясь на мое плечо, но вдруг лицо его исказила гримаса боли, и он припал на одно колено.

— Где болит? — испуганно воскликнула я.

— Нога, — пробормотал Димка, морщась и вытягивая правую ногу.

Я закатала его штанину. Лодыжка брата опухла и слегка побагровела.

— Перелом или растяжение. Пошевелить можешь?

— Издеваешься? Когда я на нее встал, то еле сдержал крик.

Тем временем усач вылез из кареты и подошел к нам. Сел на корточки перед Димкой, бросил взгляд на ногу его и произнес:

— Тебя должен осмотреть доктор. Без возражений. Девочка, помоги мне его поднять.

Я посмотрела на брата, ожидая его вердикта. Поразмыслив немного, Димка одобрительно кивнул, и мы вместе с усачом подняли его на одну ногу и повели к карете. Усадив брата на обитое бархатом сиденье, я оперлась о предложенную мне руку мужчины, ступила на подножки и замерла, пораженная видом.

Передо мной, во всем своем великолепии возвышался Зимний дворец, стены которого были окрашены в красно-терракотовый цвет.

— С тобой все хорошо, девочка? — спросил мужчина.

Он чуть сильнее сжал мою ладонь, и это привело меня в чувство.

— Д-да, все хорошо. — Я поспешно села рядом с братом. Его голова была отвернута в сторону правого окна, в котором виднелся кусочек фасада Зимнего дворца.

Я коснулась его колена, и брат, вздрогнув, повернулся ко мне. На его лице читался испуг. Плашкоутный Дворцовый мост, отсутствие катеров, красный Зимний дворец, карета и одетый по-старому усатый мужчина. Это все сон? Или мы действительно попали в прошлое?

Усач уселся напротив нас, закрыл дверцу кареты и постучал в стенку.

— Но! — раздалось снаружи.

Лошади громко фыркнули и поскакали, звонко цокая копытами по Дворцовой набережной.

— Я — Князь Владимир Михайлович Волконский, — представился усатый мужчина. — Мы едем ко мне домой. Моя жена позаботится о вас, а я тем временем привезу доктора, чтобы он осмотрел ногу молодого человека.

Мы с Димой согласно кивнули. Князь Волконский, несмотря на свои усы, казался дружелюбным. В его глазах отчетливо просматривалась отеческая забота.

После недолгого молчания, князь деликатно кашлянул в кулак и спросил:

— Что же с вами произошло?

Мы с Димкой переглянулись. Брат едва заметно кивнул мне, давая понять, что он сам будет говорить. Я не возражала. Куда мне, тринадцатилетнему подростку, до его ораторских способностей.

— Мы упали в Неву. Случайно, — хрипло произнес брат. — Меня зовут Дмитрий. Дмитрий Иванович Рудомазин. А это моя сестра Виктория.

— Рудомазин… — задумчиво пробормотал Волконский. — Вы из купеческого рода? Не слыхал об Иване Рудомазине…

— Можно сказать, да, — кивнул Дима.

Наш папа был предпринимателем. В Питере у него было несколько продуктовых магазинов. Так что частично мы не соврали.

— Не слыхал, — теребя усы, повторил Волконский. — А откуда вы будете?

— Из Пушкина.

Князь нахмурился, и брат, осознав свой косяк, поспешно исправился:

— Из Царского Села.

— Поня-я-ятно, — протянул Волкнский.

На этом разговор был окончен.

Князь уставился в окно, и мы с Димкой последовали его примеру.

Мы ехали мимо Александровского сада в сторону Невского проспекта. Димка осторожно толкнул меня локтем и указал на Дворцовую площадь. Штаб Гвардейского корпуса и Главный штаб были тоже окрашены в красно-терракотовый цвет, как и Зимний дворец.

Когда мы гуляли по Питеру, Димка любил поведать мне об истории того или иного здания. Я с детства знала, что Зимний дворец несколько раз менял свой цвет, и при Николае II его стены были такого же цвета, как Ростральные колонны на Стрелке Васильевского острова, но одно дело — просто знать, и совсем иное — видеть воочию. У меня буквально челюсть отвисла от вида этогодругогоСанкт-Петербурга.

Миновав Мойку и пересечение Невского проспекта с Большой Конюшенной улицей, мы доехали до дома компании «Зингер» и у Казанского собора повернули на набережную канала Грибоедова.

— Еще совсем новенький, — едва слышно произнес брат, глядя на удаляющийся дом компании «Зингер».

Мы оба настороженно рассматривали такие родные и одновременно такие чужие здания, мимо которых проходили бесчисленное количество раз. Украдкой наблюдавший за нами Волконский расценил нашу настороженность иначе и доверительным тоном произнёс:

— Мой дом находится на набережной Екатерининского канала, чуть дальше Банковского моста, мы скоро будем там. Потерпите еще немного.

Брат понимающе кивнул, не отрываясь от вида из окна. А вот я сначала немного затормозила, и только спустя некоторое время вспомнила, что до революции канал Грибоедова носил иное название — в честь императрицы Екатерины II.

Миновав доходный дом Ратькова-Рожнова, мы приблизились к Банковскому мосту. Солнце уже поднялось достаточно высоко, и его лучи придавали золотым крыльям львов еще больше блеска.

Проехав еще немного, кучер остановил карету у бежевого четырехэтажного дома. По моим примерным подсчетам, мы находились рядом с Мучным мостом, которого, выходя из кареты, я почему-то не увидела.

Забыв о травмированном Димке, я стояла на набережной и удивленно таращилась на то место, где должен был стоять Мучной мост. А еще на набережной не было ни одной машины — только редкие экипажи и немного людей в дореволюционной одежде. И, разумеется, никакого асфальта.

Несмотря на утреннюю прохладу и все еще мокрую одежду, меня бросило в жар. Я нервно стянула с головы капюшон и застыла на месте, пытаясь осознать реальность происходящего.

— Ты чего зависла? — спросил брат, когда князь Волконский помог ему выбраться из кареты.

Я молча указала ему на место между нами и Каменным мостом.

— Рано еще, — бросил Димка, поняв мой немой вопрос. — Его построят большевики в 1931 году.

Видимо, он забыл о том, что рядом с ним стоял князь Волконский.

От услышанного брови мужчины взмыли вверх, а глаза принялись метаться от меня к Димке. Кажется, Волконский только сейчас придал значение нашей одежде и увидел мои фиолетовые волосы, которые уже успели немного подсохнуть.

— Кто вы такие?! — стальным голосом произнес князь. Его серо-голубые глаза больше не сияли отеческой добротой.

***

— Господь милосердный! Дитя, что с твоими волосами?! — воскликнула жена Волконского, Анна Николаевна, когда я сняла капюшон.

Из-за нашей с Димкой неосмотрительности брату предстоял долгий и серьезный разговор с князем Волконским. Меня же, сочтя несмышленым ребенком, Владимир Михайлович отправил на попечение своей жены — миловидной светловолосой женщины на пару лет моложе самого Волконского.

— Это краска. — Впервые меня смущали мои же волосы.

— И где же нынче юных дам так ужасно красят и стригут? — всплеснула руками Анна Николаевна.