— Не больше пяти, — буркнул я, всё так же лёжа на льду. — Счёт какой? Отбились?

— Нормалёк — 6: 4, — ответил Боря Александров. — На тебя, кстати, записали ещё одну голевую передачу. Харлам забросил в пустые, а ты выходит глазом отдал голевой пас, ха-ха.

— Да уж, вот что значит — пруха, — крякнул Валера Васильев.

— Не тошнит? — Поинтересовался Джон Волков Смит, который и совал мне ватку с нашатырным спиртом или ещё с какой его лично изобретённой гадостью.

— Как твою бородёнку вижу, так сразу воротит, — заворчал я на шамана. — Лучше встать помогите. Простыну же на льду, ёкарный бабай.

— Если ругается, значит жить будет, — авторитетно высказался Харламов и парни дружно заржали.

В родной Принстон команда вернулась уже за полночь. Но к удивлению хоккеистов на небольшую автостоянку нас сегодня пришли встречать абсолютно все жёны. Выглядели женщины встревоженно, а мы, покидая салон автобуса, напоминали самую настоящую инвалидную команду. С фирменными примочками от шамана Волкова, которые он крепил не жалея бинтов к синякам и шишкам, наши героические физиономии смотрелись со стороны более чем комично. У кого-то, как у меня, была замотана половина лица, у кого-то повязка ограничивалась одним лбом, а у кого-то была перемотана челюсть, словно на щеке вскочил злокачественный флюс. Но когда из дверей вынесли Виктора Коноваленко с загипсованной ногой, некоторые женщины, дав волю чувствам, зарыдали.

— Спокойствие, товарищи девушки! — Крикнул я. — Это всё, что вы видите на наших лицах нужно, чтобы синяки и гематомы рассосались к завтрашнему утру. А гипс с ноги Виктора Сергеевича будет снят через четыре дня и уложен он в профилактических целях. То есть на всякий пожарный случай.

— Если матчи продолжаться в таком же духе, мы будем жаловаться в Москву! — Выкрикнула супруга Сергея Солодухина.

— Правильно, позвоним самому товарищу Брежневу! — Поддакнула ей жена Славы Солодухина. — Зарплаты задерживают, а на хоккее сплошные драки. Мы так не договаривались!

— Наверное трансляцию посмотрели, — шепнул Валера Харламов. — Может быть, на время запретить телевизор?

— Точно, перед выездом нужно пройти по хатам и все лампы выкрутить из теликов, — подсказал выход из щекотливого положения Валерий Васильев.

— Товарищи девушки! — Вновь крикнул я. — Ещё раз официально заявляю, что такого больше не повторится. Я когда год назад начинал играть в НХЛ, мне в каждом матче приходилось сбрасывать краги, чтобы решать проблемы на кулаках. Здесь всех новичков проверяют таким образом. Раз сломаешься, потом заклюют. А мы сегодня и матч выиграли, и дали отпор самой грубой команде лиги. Завтра вся Америка напишет про нашу отчаянную смелость и другие соперники быстро присмиреют.

— А деньги когда выплатят? — Спросила меня супруга Александра Рогулина.

— Хороший вопрос! — Гаркнул я, зааплодировав, и меня аплодисментами поддержали другие хоккеисты. — Только его правильные бы было адресовать начальнику Чу… кхе, начальнику команды товарищу Зимянину. Со своей стороны я обещаю выплачивать коммерческие премии за хорошие спортивные результаты. У нас уже три матча и три победы и это великолепно. Поэтому завтра, после обеда, готов каждому выписать по 200 настоящих американских долларов. А сейчас давайте расходится по домам. Давайте все успокоимся и отдохнём.

— Ответь честно, что у тебя с глазом? — Тихо спросила по-английски Лиза, приобняв меня, когда народ с автостоянки стал понемногу рассасываться. — Только давай без твоих вечных шуточек.

— Не поверишь, ячмень вскочил. Наверное кусочек грязного льда залетел за веко, вот глаз в перерыве и воспалился, — пробурчал я и, взяв баул с клюшками, пошагал к дому. — Шаманидзе в истерике орёт: «Иван, нужна срочная пересадка глаза! Нужно резать к чёртовой матери не дожидаясь перитонита».

— Ну хватит, — уже более суровым тоном произнесла она, — куда шайба угодила? Я всё по телевизору видела.

— Ерунда, бровь немного поцарапалась, — усмехнулся я, — завтра буду бегать как новорожденный.

Наконец, дома, примерно в час ночи, я и Валерий Харламов уселись за стол ужинать. Так как после тяжелейшего матча наши организмы в обязательном порядке требовали восполнения потери ценнейших килокалорий. А вот шаман Волков от дежурного бифштекса и протеинового коктейля отказался. Он, ограничившись стаканом чая с молоком, улёгся на диван и тихо захрапел. Женщины к этому моменту то же ушли спать. Только кот Фокс, получив порцию сливочного мороженого и склонившись над своей любимой миской, мысленно составил нам компанию. А разговор с Валерой опять коснулся презренных денег.

— Допустим, завтра ты раздашь парням те 4 тысячи долларов, которые мы получили, когда спасли шамана. А что ты будешь платить послезавтра? — Поинтересовался Харламов.

— Сегодня после матча в раздевалку забежал Ричард Адамс, такой шустренький толстячок. Это наш менеджер. И мы с ним перекинулись парой слов. Так вот, — сказал я очень тихо, словно в доме была установлена «прослушка», — он сегодня продал почти тысячу сувенирных хоккейных свитеров с моей фамилией и номером. С вычетом всех затрат в наш карман попало по 5 баксов с каждой продажи.

— Хочешь сказать, что у нас появилось ещё 5 тысяч долларов? — Так же тихо спросил Валерий.

— Не совсем. Эти средства будут пущены в оборот. Кроме моих свитеров ещё закажем и твой номер 17. Плюс сейчас идут переговоры, чтобы мы снялись в рекламе «Pepsi». В общем, до нового года, каждый получит по 2 тысячи гарантированно. А дальше, с чиновниками мы поговорим совсем другим тоном.

— Хотелось бы верить, — буркнул Харламов, — а вдруг они…

Валерий не успел договорить, как внезапно в гостиной затарахтел телефон, прибитый к стене недалеко от прихожей.

— Кому не спится в ночь глухую? — Проворчал я и пошёл к аппарату, а сам подумал, что неужели нас и в самом деле прослушивают? — Алло! — Гаркнул я в трубку грубым и недовольным голосом, чтобы показать собеседнику, что порядочные люди в это время уже спят.

— Здравствуй, Ваня, — ответили с той стороны телефонного провода. — Это Старовойтов тебя беспокоит!

— Глава Федерации хоккея СССР? — Недоверчиво переспросил я и ко мне тут же подбежал Валера Харламов.

— Он самый! — Крикнул Андрей Васильевич в трубку, которую я развернул так чтобы разговор был слышен и Харламову. — Ты даже не представляешь, что сегодня ночью произошло! Почти все члены ЦК нашей родной партии собрались на даче у Леонида Ильича Брежнева, чтобы посмотреть вашу игру против Филадельфии. Я и сам глянул трансляцию из студии в Останкино. Её там техники записывали, чтобы лучшие моменты потом показать для телезрителей. Это же скандал! Вы чего там устроили⁈ Ты меня слышишь⁈ Аль нет⁈

— Слышимость нормальная, Андрей Васильевич, — ответил я. — Не понимаю в чём скандал? Наша советская команда дала достойный отпор мировому хулиганствующему империализму на хоккейном льду. Я думаю, товарищ Брежнев остался доволен.

В это момент Валера мне подмигнул и показал большой палец, а Старовойтов из Москвы снова запричитал:

— В том-то вся и штука, что дорогой Леонид Ильич остался доволен и товарищ Юрий Владимирович Андропов остался впечатлён вашим мужеством. Но другие члены ЦК возмутились тем, что наши советские парни принимают участие в этом безобразном не относящимся к спорту мероприятии. Что я звоню-то? Я предупредить тебя, Ваня, хочу, что некоторые члены ЦК настояли, чтобы устроить проверку ваших хоккейных контрактов.

— Не понял? — Опешил я. — Эти трудовые договоры готовили лучшие американские юристы. Там докопаться не к чему.

— При желании можно докопаться и до телеграфного столба, — хохотнул с той стороны провода Андрей Старовойтов. — Я думаю, что проверять будут все бумаги до декабря и причитающихся зарплат вы из-за этого не получите. Так что ты, Иван, там держись, придумай чего-нибудь, у тебя голова светлая. В общем, я на тебя надеюсь. Давай, всем приветы, пока.