Гандзасарский престол с 40-х годов XIII в. до конца XVIII в. находился в руках хаченских феодалов Хасан-Джалалянов и вел самостоятельную, независимую от Эчмиадзина политику вплоть до 30-х годов XVII в., до перехода Эчмиадзина в руки патриархов — выходцев из Сюнийской пустыни. Тогда гандзасарские патриархи признали первенство Эчмиадзина и выразили готовность подчиняться ему. Этому способствовали также волнения среди населения, которые усилились и приняли наиболее острый характер в конце XVII в., когда в Карабахе, недалеко от Гандзасара, появился новый, самозванный патриарх, объявивший престольным центром монастырь “Трех младенцев”. Борьба между Гандзасаром и монастырем “Трех младенцев” происходила из-за церковных налогов, приношений и т. д.
Симеон Ереванци, подробно описывая раздоры и грызню, происходившие между патриархами Симеоном и Еремией, Нерсесом и Есаи, Исраэлом и Ованесом, рассказывает также о вмешательстве в церковные дела гянджинского, карабахского и ереванского ханов.
Патриархи через своих представителей в епархиях — нвираков собирали различные церковные налоги. При эчмиадзинских патриархах Акопе Шемахеци и Симеоне Ереванци впервые были составлены списки налогов. Согласно этим спискам население должно было платить нвиракам, или местным церковным начальникам, налоги и делать разные приношения. Эчмиадзинские нвираки, например, в “нвиракских” областях раз в три года собирали сборы нвиракские, кружечные, по усопшим, по завещаниям, поминальные и пр. В епархиях, кроме нвиракских сборов, Эчмиадзин получал и епархиальные доходы. Все эти сборы поступали в виде продуктов[10].
По некоторым данным источников в известной мере можно установить размеры этих сборов. Так, по сообщению Захарии Акулисского (автора второй половины XVII в.), подушная подать, которую взимала церковь с каждого армянина, составляла 20 динаров в год[11]. В источниках нередко указывается также количество скота, который нвираки собирали раз в год.
Размер и характер сборов и налогов позволяют установить специализацию некоторых округов и областей. Так, скот, сыр, масло Эчмиадзин получал из Вана, Баязета, Алашкерта, Эрзерума и т. д.; пшеницу, ячмень, чечевицу — из округов Гегаркуни, Ширак, Карс, Абаран; воск и “тому подобное” — из Тифлиса; сухие фрукты, миндаль, орехи, бобы — из Нахичевана, Гохтна, Акулиса, Мегри; сушеный виноград и миндаль — из Тавриза; железные, деревянные, шерстяные и тому подобные изделия — из округов Лори, Казах, Шемаха, Ширван, Гянджа, Хачен и т. д. Таким образом, Эчмиадзин через нвираков получал из областей и округов те продукты, производство которых достигало там наибольшего развития.
В 1767 г. Симеон Ереванци написал письмо нвираку Багдасар-вардапету, который в это время находился в Ване, чтобы он скорее отправил собранный им скот в Эчмиадзин. Из этого письма выясняется, что нвирак собрал в Ване 1100 овец и 280 голов крупного рогатого скота[12]. В 1769 г., 23 сентября, Симеон Ереванци написал письмо нвираку, находившемуся в Тавризе, чтобы он из собранного скота отправил в Эчмиадзин только пригодных коров и волов, а непригодных продал и взамен их купил 20 пар буйволов (для упряжи)[13]. В том же году эчмиадзинские нвираки в Ване получили 88 литров масла[14]. В Эчмиадзине было разработано правило, согласно которому для сбора масла, сыра и прочих продуктов патриархи отправляли сборщиков податей в Баязет, Алашкерт и другие места[15]. Сообщения первоисточников свидетельствуют о том, что Эчмиадзинский монастырь через своих нвираков собирал с населения огромные богатства.
Ханы и прочие феодалы, во владениях которых находились патриаршие престолы или монастыри, также были заинтересованы в налогах. Нередко под давлением местных феодалов нвираки и епархиальные начальники вынуждены были часть собранных средств уступать феодалу. В “Джамбре” приводится характерный пример насилий и притеснений, которым подвергались монастыри со стороны ханов и беков. В 1776 г. армянское население округов Ахбак и Салмаст выступило против назначения на должность епархиального начальника Согомона-вардапета, так как он покорно выполнял требования местного феодала Салах-бека и отдавал ему часть или все церковные сборы. Салах-бек потребовал у патриарха назначить епархиальным начальником Согомона и, получив отказ, написал ему: “[Ахбакский] монастырь апостола Варфоломея является моим наследственным мульком, и, кроме меня, никто больше не имеет какого-либо отношения к нему; поэтому начальником [этого монастыря] может быть [лишь] тот, кого я желаю. Я требовал [назначить] Согомона-вардапета, а ты отказал. Теперь я снова требую: отправляй его сюда. В противном случае знай точно, что в этот монастырь я посажу мусульманского муллу и превращу [монастырь] в джами”[16]. В “Памятной книге” Симеона Ереванци имеются сообщения о том, что некоторые епархиальные начальники, собрав церковные сборы и налоги, передавали их в распоряжение местного феодала. В 1765 г. в Моксе некий монах Абраам, стремясь объявить себя самостоятельным патриархом, вступил в союз с курдским феодалом, перестал подчиняться ахтамарскому патриарху и, с помощью “насилия и силами курдского бека собрав там епархиальные нвиракские сборы и налоги, [часть] передал беку и [часть] сам истратил”[17].
В Гяндже и Карабахе наиболее влиятельные лица из духовенства также стремились с помощью местного хана учредить новый патриарший престол, взять в свои руки церковную власть и расходовать собранные подати по своему усмотрению. Конечно, добрую часть этих сборов им пришлось бы отдавать своему покровителю — хану. Подобные действия духовенства вызывали волнения среди населения, и некоторые сепаратистски настроенные церковные феодалы были изгнаны. Когда в конце XVII в. в Карабахе разгорелась борьба между Гандзасарским патриаршеством и возникшим новым патриаршеством, население Карабаха выступило против нового самозванного патриарха и решило прогнать его из страны. В документе, рассказывающем об этих событиях, говорится: “Мы, архиереи, вардапеты, священники, малики, ктиторы, танутеры, купцы, земледельцы и вообще большие и малые жители страны Агванк... написали сию бумагу во едином союзе и согласии со следующим: в наши дни два патриарха стали враждовать друг с другом и разорили наш св. Престол Гандзасар, и мы, не зная, кто из них является доброжелателем нашего Престола, принимали сторону то одного, то другого. Теперь же [мы] узнали истинно, что все то, что собирает [гандзасарский] патриарх Еремия, [он] собирает для св. Престола, а все то, что собирает [патриарх монастыря “Трех младенцев”] Симеон, [он] расходует на свой отцовский дом и другие цели. До сих пор он обманывал нас, говоря, что придет в Гандзасар, но нарушил свое обещание и не пришел, и сейчас везде и повсюду бранит наш Престол и презирает его святость. Поэтому мы написали, приложили наши печати и решили, что впредь нашим патриархом является Еремия, а с Симеоном ничего общего мы не имеем... Мы единогласно и единодушно решили, что если впредь придет к нам патриарх Еремия, мы его примем охотно и с любовью и будем его почитать и платить ему законную дань, а если к нам придет Симеон, изобьем его, потребуем объяснений и прогоним — пусть идет, куда хочет. Так же единодушно будем требовать у него [возврата] всего серебряного, золотого и прочего драгоценного имущества нашего Гандзасара; мы будем требовать у него возврата каждой вещи — всего того, что он растратил и распродал...”[18].
Вышеупомянутый патриарх Симеон из монастыря “Трех младенцев” еще в 1677 г. дал письменное обещание эчмиадзинскому католикосу Акопу Джугаеци, что не будет больше нарушать церковные правила, не назначит после себя патриархом своего родственника, будет повиноваться патриарху Еремии, Акопу и т. д.[19]. Приведенный документ по существу подтверждает и дополняет сказанное о Симеоне в “Джамбре”.
