Исходя из этого сообщения, Б. М. Арутюнян полагает, что Вагаршапат в отличие от прочих мульковых деревень был тиулом. “Это положение, — пишет Б. М. Арутюнян, — вполне соответствует тому, каковое мы находим у Шопена относительно тех мульковых владений, которые одновременно являлись и тиульными”[86]. И. П. Петрушевский, освещая вопрос о тиуле и обратив внимание на указанный выше факт, пишет, что в Ереванском ханстве, особенно в XVIII в., практиковался “специальный вид тиула, заключавшийся в том, что собственникам мульковых имений (мулькдарам), имевшим право взимать со своих крестьян только часть бахры... и других сборов, предоставляя остальную часть бахры (“малая бахра” — бахрэчэ) государственным сборщикам податей, шахом в виде особой милости давалось право взимать в свою пользу на правах тиула и “малую бахру”, вместе е другими податями ливанскими. Таким образом, одно и то же лицо оказывалось владельцем и мулька (как имения и ренты с него) и тиула (понимаемого как право на взимание в пользу владельца государственных налогов, обращенных теперь также в ренту), или, иными словами, это лицо получало право взимать в свою пользу все виды податных сборов, ничего не внося в казну”[87]. Что же касается Эчмиадзинского монастыря, по мнению И. П. Петрушевского, шахами ему было предоставлено право “взимать в свою пользу также и “малую бахру”, т. е. государственную подать, но, по-видимому, на правах вечной привилегии “му'афи”, а не временного держания — “тиула”[88].

Как выясняется из свидетельства Артемия Араратского, мулькдар (Эчмиадзин) взимал в свою пользу также церковную подушную подать. Артемий Араратский, сообщив о том, что подушную подать “платят у нас (т. е. в Вагаршапате — П. А.) женатый четыре, а холостой два рубли”, пишет далее: “Узнав, что я за провоз Баязитца достал рубль денег, тотчас донесли управляющему селением монаху, что меня, как пришедшего в совершенный возраст, надобно положить в оклад, и как я стал уже наживать деньги, то назначили с меня брать не по два, но как с женатого по четыре рубля. Монах очень был доволен таковым представлением и немедленно приказал с меня и брата моего взыскать восемь рублей”[89].

Светские и церковные феодалы, приобретая и увеличивая свои земельные владения, обрабатывали их, эксплуатируя разоренных и обездоленных крестьян, которые в рассматриваемый период назывались ранджбарами. В “Джамбре” конкретных сведений о форме и способах эксплуатации ранджбарского труда почти нет. Имеются лишь отдельные сообщения о том, что феодалы заселяли опустевшие селения крестьянами, с которых брали ренту-мульк. Так, например, Симеон Ереванци пишет, что в 1763 г. ереванский хан Хусейн-Али договорился с эчмиадзинским патриархом Акопом Шемахеци о том, что он (хан) соберет крестьян из различных мест и поселит их в деревне Франканоц, за что половину ренты с крестьян будет получать он, а половину — Эчмиадзин. В другом месте Симеон Ереванци сообщает, что этот же хан, захватив деревни Имамарх и Куль-тана, “завел много плугов и дал пахать под хлопок всю местность [по ту сторону] Куль-таны, которую собирался орошать нашей водой”. Само собой разумеется, что этими “многими плугами” пахали крестьяне. Но на каких началах проводилась эта работа и какая часть урожая доставалась крестьянам и какая феодалу, к сожалению, в “Джамбре” не указывается.

И. П. Петрушевский пишет, что издольщики в Азербайджане и Армении в XVII—XVIII вв. известны были под разными названиями: аккары, ранджбары, ярыкеры[90] и т. д. “Персидский термин “ранджба”, — пишет И. П. Петрушевский, — в разных ханствах Закавказья прилагался то к издольщикам, то к особой категории крестьян, занятых работой исключительно в личном хозяйстве своего господина... Эти работы и назывались “ранджбарскими обязанностями (умур-и ранджбари)””. Далее И. П. Петрушевский отмечает, что ряды ранджбаров пополнялись не только “чужестранцами”, беглецами, пленниками и т. д., но и “простым приказом хана любой ра'ийят мог быть превращен в ранджбара”[91]. Землевладелец, предоставив крестьянину, сидевшему на его земле, семена, орудия труда и рабочий скот, брал с него половину, зачастую 2/3 урожая в свою пользу. Широкое применение испольной и издольной аренды заставило Симеона Ереванци заботиться о приобретении орудий труда и рабочего скота. Этим следует объяснить его приказы эчмиадзинским нвиракам, чтобы они продавали собранные ими в епархиях различные дары и приношения, а взамен покупали волов, буйволов и немедленно отправляли в Эчмиадзин[92].

О взаимоотношениях между землевладельцами и арендаторами-испольщиками говорят следующие примеры. Некий Тер-Минас в Тухургане (близ Тавриза) в 1735 г. заключил договор с эчмиадзинским вардапетом Саркисом, согласно которому он, Тер-Минас, обязался в течение 10 лет обрабатывать принадлежащий Эчмиадзину сад и ежегодно поставлять Эчмиадзину 450 литров[93] изюма независимо от того, даст ли сад урожай или нет. В обязанности Тер-Минаса входили: обработка земли, обеспечение сада оросительной водой, уплата податей, требуемых властями, и прочие расходы. Другой пример. Настоятель монастыря Хор-Вирап Аветик-вардапет сдал в обработку крестьянину Маркосу из деревни Норк принадлежавший монастырю земельный участок. Этот крестьянин должен был за счет собственных средств насадить новый сад. “После того, как сад даст урожай, — говорилось в договоре, — половина урожая будет [принадлежать] монастырю, половина — Маркосу”[94]. Аналогичный договор был заключен между Эчмиадзином и аштаракским крестьянином Овсепом; необработанный участок (целину), принадлежавший монастырю Сагмосаванк, Овсеп должен был превратить в плодоносящий сад и половину урожая отдавать монастырю. Присутствовавшие при заключении договора жители деревни заявили, что условия издольщины и испольщины в их деревне были и останутся “таковы всегда, на все времена”[95]. Артемий Араратский в деревне Аштарак нанимался, как он пишет, “в должность садовника”. Условия были такие: “общие кондиции в Аштараке садовника с хозяином сада состоят в том, что нужные по саду расходы до созрения плодов садовник делает на свой счет; когда же виноград соберется, то прибыль делится тогда с хозяином пополам”[96].

В эчмиадзинском хозяйстве наиболее широко использовался труд так называемых мшаков — наемных работников, которые вербовались, как правило, из разоренных, обездоленных крестьян, ранджбаров и т. д. Следует отметить еще одно важное обстоятельство, а именно: хозяйство Эчмиадзина по существу состояло из двух основных частей: а) мульковые владения, т. е. деревни (их было 23), за которые крестьяне платили ренту-мульк; б) собственное, или “личное”, хозяйство монастыря, которое включало пахотные поля, сады и т. д. В “Джамбре” не говорится, каким способом обрабатывались эти поля и сады. По данным других источников выясняется, что светские и духовные феодалы свои земельные участки и сады обрабатывали принудительным трудом своих крестьян (барщина) и наемным трудом крестьян-мшаков.

В рукописи № 6271 Матенадарана говорится, что в 1141 (1692) г. крестьяне деревни Татев должны были платить монастырю Татев 24 меры пшеницы, 4 литра меда; “все крестьяне деревни должны один день [в год] пахать [земли монастыря], два дня косить, один день исполнять всякую необходимую работу, и один день волопасы должны для монастыря косить сено”[97]. Подобные обязанности имели также и крестьяне из деревень Сваранц, Тандзатап, Шнер, Хот, Алидзор и др. По данным Е. Лалаяна, крестьяне в восточных округах Армении, помимо сдачи заранее определенной доли урожая, обязаны были отбывать много других феодальных повинностей, в которых большую роль играли отработки: