– Пойми меня правильно, Мая. Я терпеть не могу даже мыслями возвращаться в те времена. Мне это больно. Но... Среди той боли была ещё и ты – пожалуй, единственное светлое пятно. И раз уж выпал такой случай – я хочу попробовать понять, как оно так получилось? Жалость, сочувствие... Это я понимаю и благодарю тебя. Но... Из жалости не становятся первой женщиной. Значит – ещё что-то было?

– Твои поделки из дерева. Резной портрет директора школы твоей работы – он до сих пор в школьном музее на видном месте. Это было твоё. Ты мог бы стать самым завидным женихом и самым лучшим мужем в нашем посёлке. Не из-за папы-председателя. Ты нашёл своё дело, и ты его любил. У нас с тобой могла бы получиться замечательная семья. Но вышло иначе.

Он передвинул стул, сел рядом. Мая уткнулась ему в плечо и расплакалась.

– Мая, прости меня. Я и предположить не мог, что…Она улыбнулась сквозь слёзы.

– Не ты один. Большинство людей вообще мало что видят, кроме себя.

…Домой Жозефина приехала около двух часов ночи. Для хозяйки модельного агентства и сети салонов красоты – не такая уж и редкость.

В кухне горел свет. Джордж... Похоже, он заснул прямо на их любимом диванчике. Сидел, что-то делал – и заснул. Жена осторожно подошла к нему.

Карандаши, листки, наброски на бумаге. Творческими делами он нередко занимался именно на кухне. И по ночам, да.

– Гео…

– А? – он проснулся почти мгновенно. – Финка?

– Доброй ночи, любимый. Я приехала с работы, а ты здесь.

Она присела рядом. Спросила совершенно серьёзно:

– Милый, ты в порядке? Как прошла твоя встреча?

– Вот как-то так…

Он взял со стола один из листочков и протянул жене.

Ага, опять его любимое – наброски карандашом. Силуэт – молодая женщина-врач в медицинском кабинете. И несколько строчек ниже.

Ты не пиши мне о любви,

Ведь сердце жгут воспоминанья. Все наши детские страданья Судьбою купаны в крови.

Оборвалась тугая нить.

Наш праздник так похож на траур.

И в лабиринтах Минотавра

Нам вечно суждено бродить…

5

А в Мышино он всё-таки приехал. Как время позволило. В начале июня.

И то сказать – давно собирался, но... То некогда, то настрой не тот.

Около двух лет тому назад сестра Ева подарила ему родительский дом. Иных совладельцев к этому времени не осталось. Папашу сначала осудили с конфискацией, а вскоре расстреляли; брата Джозефа – тоже осудили с конфискацией, и он погиб в колонии; несчастный случай на производстве. Мать повредилась умом и умерла в психушке. Оставались Ева и Джордж.

Сестра хотела с ним увидеться, он не стал этого делать. Да, в отличие от брата и матери, она не давала на него обличительных свидетельских показаний; протоколов её допросов с её подписью в деле не было. И даже вроде не придерёшься – Ева в тот момент училась в другом городе, осваивала профессию. Но... Впечатление было такое, что она просто хотела спрятаться, отстраниться от всего происходящего. И он отпустил её с миром. Иди своей дорогой.

Она, похоже, расценила его молчание иначе. На фоне всех публикаций о внезапных смертях участников его дела... Сейчас она монахиня, матушка Евстолия. Патриарх Мошковецкий сплавил её восстанавливать обитель километров за 600 от столицы. А дом… Он до сих пор не решил, что с ним делать.

Выстроив большинству жителей «Нового пути» каменные двухэтажные домики, себе председатель Тушер оставил большую крестьянскую избу-пятистенку с приусадебным участком и огородом. Причём располагалась она на холмике в самом центре посёлка. Местные шутили – это для того, чтобы председателю всё было видать, что в колхозе творится. Впрочем, вид получался живописный: въезжаешь на центральную улицу посёлка, а тут изба как игрушка, всё Мышино украшает.

Потом дом наследовала дочь председателя и его зять, Марк Лиандер; потом... Конфискованную долю отца Еве разрешили выкупить у государства в своё владение, долю матери она унаследовала; брат Джозеф к тому времени уже успел погибнуть в колонии, брат Джордж почтой прислал отказ от наследства в письменной форме. Чтобы потом принять по дарственной весь дом.

Сейчас чудесная изба была скрыта глухим железным забором около трёх метров высотой, выставленным по периметру участка. Проживал здесь по доверенности, заодно и охраняя дом, дальний родственник Рудольфа, поляк Мацеевич.

Хозяина он принял со всем возможным почтением. Да, вельможный пан, всё, как вы говорили. Сад обихаживаю, дом поддерживаю в должном состоянии. Вот квитанции об уплате всех налогов и сборов.

Джордж долго ходил по дому. Ветхость и запустение. Мацеевич, похоже, действительно старается поддерживать дом, но... Это жильё изначально строилось для большой семьи. Одному человеку не углядеть. Да и время своё дело делает. Разрухи в доме нет, а пыли – много. Какая-то совершенно незнакомая мебель и обстановка. Опять же – когда у арестованного за хищение государственного имущества в особо крупных размерах председателя «Нового пути» изымали ворованное – здесь прошёл основательный обыск со вскрытием полов и прочими подобными действиями. А по описи вывезли почти всё ценное имущество, конфискованное по решению суда.

Сжечь бы всё к х.ям! – мелькнула первая мысль, но... Рука не поднимается, чёрт возьми. Хотя идёшь по комнатам – хоть бы одно приятное воспоминание, а? Нет, увы. Тут вечно ссорились с матерью. Это бывшая комната отца – здесь он показывал Джорджу двести тысяч марок наличными, а сын усмехнулся и ответил – себе оставь, тебя за них расстреляют.

А вот из садовых яблок Мацеевич готовил неплохой сидр. Угощал, Джорджу понравилось. Х.р с вами, живите пока. Вышел на улицу.

Странное дело!

Деревня же – новость о том, что кто-то чужой приехал, разлетается мгновенно. И обязательно найдётся пара-тройка пейзанок, а то и мужиков – полюбопытствовать: а кто приехал-то? Да о жизни порасспросить, о городских делах…

Служебную чёрную иномарку со специальными номерами опознали, похоже, все. Кто приехал? Понятно кто. И поэтому... Проходи, проходи, иди по своим делам, не задерживай.

Когда он успел их всех так напугать? Презирали бы, считали бы, раз уж в тюрьме сидел, бандитом – хоть бы кто, да подошёл бы какую-нибудь гадость под видом приветствия сказать. Никого! Ходят люди по своим делам, зыркают, а потом – дальше идут.

Какое-то чужое, совершенно незнакомое место. Такое впечатление, что если когда его и видел – то только по телевизору. Можно же, например, посмотреть какой-нибудь фильм-путеводитель для туристов, рассказывающий, ну, например, о Париже – а потом приехать во французскую столицу и довольно свободно в ней ориентироваться. Ага, в фильме показывали. Здесь эта улица пересекается вот с этой, а налево – тот самый знаменитый переулок, где жил великий... А пройди пешком один квартал – будет площадь, а на площади – памятник гениальному... Вот посмотрел когда-то фильм о посёлке Мышино. Куда идти – понятно. А в целом – абсолютно чужое место.

Объяснил водителю, как проехать на кладбище на окраине посёлка. Припарковались. Вышли.

И ровно в этот момент грохнули выстрелы. Где-то далековато.

Залп.

– Шеф! – охранник в секунду впихнул Джорджа обратно в салон и выдернул из кобуры табельное оружие.

Следующий залп. Потом третий.

– Ложная тревога! – усмехнулся Джордж. – Знаешь, что это было? Это залпы над могилой. Какого-то офицера хоронят. Пойдём посмотрим.

Одёрнул на себе водолазку. Июнь, жарко, оделся легко. Впрочем, водолазка особая – из пуленепробиваемого материала. Глава одной из важнейших спецслужб страны – по должности положено.

Водителя оставил на месте, двое охранников шли по бокам.

Новых похорон в тот день не было. Просто у недавней могилы стояли трое парней в десантных тельняшках и беретах, а четвёртый, безногий, сидел в инвалидной коляске. Все при пистолетах. Из них, похоже, они и давали залпы, отдавая последние почести военному покойнику.

– Шеф?.. – второй охранник посмотрел на него столь же вопрошающе – типа, надо ли вам туда? Получив в ответ взгляд, что надо – на всякий случай демонстративно расстегнул кобуру с табельным оружием, вытащил свой пистолет, передёрнул затвор. Десантники обернулись на знакомые звуки опасности как один.