В последние лет пять Он вдруг стал жить благостно. Как-то вот взяла ненависть – и ушла из Его сердца. Может быть, это потому, что Его враги уже или числятся за Небесной Канцелярией, или каждый день трясутся от страха, или выяснилось, что это и не враги никакие, а так, мелкие подзаборные шавки. Может, поднялся ещё на одну ступеньку по буддийской лестнице Просветления, где вершина, – это любить всех и ни на кого не злиться.
Может, ещё что.
Но вот город Мошковец Он ненавидел по-прежнему. Он честно пытался его полюбить, читал его историю, ходил в его музеи, любовался его старой архитектурой. Только хуже стало. Идёшь, скажем, по улице Кузнецкой – когда-то тут жили кузнецы. Рукастые и головастые мужики, творившие молотом на наковальне шедевры. Куда они делись? Что произошло с этим городом? Почему прошло каких-то 150 лет – и в этом городе остался в основном человеческий мусор? «Совести нации» и прочие «таланты» с «гениями», придумавшие теперь погоняло «креативный класс». Их противоположность – не просто холуи, а отборнейшие тупицы, с которыми никаких врагов не надо. «Учёные» с липовыми дипломами и диссертациями. И чем дебильнее дебил, тем умнее рассуждает, как надо страной руководить.
…Недавно посетила мысль, которой Он не поделился пока даже со своей Женщиной. Прошлой осенью этим зажравшимся паразитам в очередной раз честных выборов недодали, толерантности недолили и транспарентности недовесили – они побежали на Болотную площадь голосить: «Мы здесь власть!» А если взять и исполнить их желание? В своё время царь Пётр уже наказал этот спесивый, тупой и зажравшийся город, выстроив новую столицу много северо-западнее. В итоге вошёл в Историю как Пётр Великий. Что, если построить новую столицу много северо-восточнее? Может, хоть тогда эти сказочные идиоты откроют уже карту родной страны и сами убедятся, что европейская она от силы процентов на 30, а остальное – Азия пополам с северами? Новая столица… Великий Пётр… Великий Джордж…
А пока Сержик, как умел, руководил старой. Которую Он ненавидел. Хотя Сержик, разумеется, в этом не виноват.
В молчании Он просматривал список. Какие-то банкиры. Какие-то торговцы. Какой-то очередной «выдающийся кинорежиссёр» (только на последний шедевр, разумеется, провалившийся в прокате, чуть не миллиард извёл – действительно талант надо иметь!).
– Равиль!
– Слушаю, Джордж Джорджиевич.
– У меня сегодня день рождения?
– Так точно.
– То есть праздник?– Ну, в общем, да…
На лице секретаря начала отражаться растерянность – чего хочет Шеф?
– Ну тогда гони их всех к х.ям. Только, конечно, вежливо.
– Простите, Джордж Джорджиевич, не понял?
– Ну, объяви, что приёма не будет. Поеду праздновать домой.
– Но как же?..
Он посмотрел на секретаря и улыбнулся. Равиля можно понять. Ему непонятно. Он боится разозлить Шефа и одновременно понимает, что выйдет скандал. Тихий, почти незаметный, но скандал. Какие будут дискуссии под ковром! Какие гадания на кофейной гуще от «ведущих аналитиков»! И, конечно, в жизни никто не поверит, что Он просто решил устроить себе праздник. У Него сегодня юбилей. Полвека. Можно его взять и просто провести с приятными людьми?
– Да, Равиль, ещё свяжись с премьер-министром – возлагать цветочки к Вечному огню сегодня поедет он.
– А вы как же?
– А я, Равиль, не виноват, что родился спустя ровно 20 лет после 22 июня 1941-го. И совершенно не обязан отменять из-за этого свой праздник. И вообще… ты не маячь, как памятник. Давай присядем.
Он встал из руководящего кресла, положил секретарю руку на плечо, провёл его к диванчику в углу, усадил, сам сел рядом.
– Равиль, ты никогда не замечал такого... Как бы тебе это объяснить? Вот ты был холостой, а потом женился – и понимаешь, что у тебя началась другая жизнь. Потом родился ребёнок – и она опять другая. Что-то такое было?
– Конечно, было, Джордж Джорджиевич.
– Ну вот. А теперь попробуй представить, что такое может случиться и в 50 лет тоже. Я вот сегодня в очередной раз начинаю новую жизнь. И у меня по этому поводу большой праздник. И этот праздник стоит всех формальных церемоний типа возложения цветочков к Вечному огню и речей о вечной признательности павшим 70 лет назад. И уж тем более я могу себе позволить сегодня не видеть все эти хари, которые собрались в приёмной.
Ты понял меня?
– Так точно, понял. Но… Вы завтра об этом не пожалеете?
– С чего вдруг?
Он улыбнулся и обнял секретаря.
– Равиль, ты забыл одну вещь.
– Какую, Джордж Джорджиевич?
– С сегодняшнего дня я – милостью Всевышнего Творца и волей ста сорока народов, населяющих восьмую часть земной тверди. А теперь почитай ещё раз этот список. Неужели какой-то обнаглевший монах, пара чиновников, десяток жирных котов и отдельно взятый паразит от кинематографа – это больше, чем воля ста сорока народов, населяющих восьмую часть земной тверди? Иди, Равиль, гони их всех к х.ям… в смысле, сообщи с извинениями, что приёма не будет.
1993, 27 апреля
Чёрная иномарка с тонированными стёклами остановилась на краю пустыря – дальше было не проехать. Бурьян, кучи мусора. Глухая окраина городишки под столицей, позабытая и людьми, и Богом. Несколько деревянных развалюх, расселённых по ветхости. Ни одной целой рамы в окнах, следы выдранных труб и голые крыши – металл отсюда унесли весь. Да и вообще всё, что может пригодиться в хозяйстве.
– Шеф, нам точно сюда?
Шеф ничего не ответил. Вышел, хлопнул дверцей и направился прямиком к крайней халупе.
В таком настроении водитель наблюдал его всего несколько раз, в основном – на кладбище на окраине Мошковца. Там была похоронена любимая женщина Шефа. Совсем небольшой, но густо засаженный плакучими ивами участочек. Посредине – памятник: свеча из белого мрамора, а в пламени – голова молодой красавицы с длинными локонами. Одно слово: «Мария». Ни фамилии, ни дат жизни. Шефу было достаточно. Он разговаривал с ней, как с живой. О чём – этого водитель не знал, ибо к Шефу в этот момент было лучше не подходить. А водитель и так его боялся до ужаса.
В правительственном гараже он работал уже более четверти века. Довелось возить самых разных людей: умнее, глупее, наглее, хитрее. А такой попался впервые. Водитель, конечно, слышал эту байку: когда-то давно Шеф попал в руки гэбистов и те испытали на нём какой-то психотропный препарат, давший неожиданный эффект. Но мало ли чего понапишут в перестроечной прессе про чекистов!
Не смешно стало, когда он заглянул Шефу в глаза. Вернее, Шеф заглянул в глаза водителя. При первом личном знакомстве и рукопожатии. В светло-серых очах Шефа не прочитывалось ничего. А вот его взгляд... Какой там рентген! Что может эта медицинская игрушка?
– У вас нехорошо на душе, – произнёс Шеф вместо приветствия. – Вы боитесь. Чего вы боитесь?
Водитель пробормотал что-то такое про нового пассажира. Шеф не возражал. Улыбнулся.
– Меня можете не бояться. Я хоть и знаю всё, в том числе и про вас, но к человеческим слабостям отношусь с пониманием.
И ведь, похоже, он не шутил. Знал ли Шеф всё – неизвестно, но к его рентгену абсолютно точно прилагались звериное чутьё на любые опасности и полная беспощадность. И очень специфическое везение: с людьми, которых угораздило стать врагами Шефа, как-то очень быстро случались неприятности. Вот жил человек, а потом раз! – и прибрал Господь. Причём по абсолютно естественным для любого судмедэксперта причинам. Так что водитель не сомневался: если однажды Шеф обнаружит за ним слабость, к которой нельзя отнестись с пониманием... Задохнулся угарным газом в гараже, мало ли.
А вообще – Шеф был исключительно вежлив, всегда обращался на «вы». Говорил мало и спокойно, не повышая голоса. Смотрел, в случае чего, с пониманием и сочувственно. Как на большинство из тех, с кем потом случались абсолютно естественные неприятности с летальным исходом.
Что-то человеческое в Шефе, впрочем, тоже было. Не обращая внимания ни на кого (и уж тем более на такую мелкую пакость, как водитель), он мог долго, взасос целоваться со своей женой, которую встречал в аэропорту. Да, вот прямо там, в аэропорту. Или часами разговаривать на кладбище со своей Марией, как с живой. В первом случае выяснялось, что Шеф способен на нежность, ласку и все прочие лучшие чувства, воспетые романтиками; во втором – что самое трудное для Шефа – это кого-нибудь простить. И поэтому лучше не выходить за пределы маленьких человеческих слабостей, к которым Шеф относится с пониманием.
