И вот просто взять – и забыть…

О да! Вот это можно понять. Когда Стефани возвращалась к родному отцу от приёмного, то самую дельную мысль высказала Стешка – пусть девочка возьмёт фамилию мамы. Тем более первоначально её так и записали. С тех пор она была Стефани Джорджиевна Красс, но... Даже приглашения господину президенту ректор педуниверситета передаёт через студентку Красс. Дочь Лиандра! А девушке только-только должно исполниться 18 лет, нормальный такой максимализм молодости. Она хочет быть Стефани сама по себе. И поэтому – ей захотелось предков. Кого-то ещё, кроме папы. Хоть беспутную бабку-предательницу, которую её фанатичная вера в красную идею довела до смерти в психушке.

– Не надо никого забывать, Стеф. Наоборот. Надо помнить всех и каждого. По делам и заслугам. Другой вопрос, что наши мудаки как всегда – довели идею до идиотизма. Попробуй плюнуть на могилу прадедушки-засранца – тут же выскакивает сводный хор дебилов, завывающих об иванах, не помнящих родства. Это, мол, говно – но это наше говно. А мне такого наследия предков – ни даром не нать, ни с деньгами не нать. Жила-была на белом свете Гертруда, свято верила в светлое коммунистическое будущее всего человечества. В соответствии со своими идеалами строила личную жизнь, заодно уродуя жизни своих близких. Потом что-то пошло не так – померла в середине восьмидесятых. Дожила бы до девяносто первого – наверное, повесилась бы, глянув по телевизору, как её родной сын добивает советское государство. Что ни разу не повод то государство не добить. С моральной точки зрения вопрос закрыт. А если хочешь знаний, кто были твои предки – то пожалуйста. Целиком одобряю и поддерживаю. Тем более не одни же засранцы были у меня в роду.

Утром к завтраку Стеф вышла невыспавшаяся и расстроенная. Решительно запустила в мусорное ведро комок бумаги – несколько смятых листков, на которых угадывались её записи от руки, чаще всего исправленные и перечёркнутые.

– Дочка, что с тобой?

– Сочинение… – грустно вздохнула девушка. – Половину ночи я честно пыталась написать сочинение на тему «Что можно простить».

– И что – всё так плохо? Никак не можешь решить этот вопрос?

– Не могу. Потому что... Наверное, иногда можно простить даже умышленное предательство. Хотя вообще-то его простить нельзя, ты был прав.

Джордж грустно вздохнул. Стефани выбрала себе учёбу и будущую работу именно по призванию. Она уже год учится в педагогическом, и ей это нравится. Ей интересно. И, разумеется, если уж их группе задали написать сочинение – она должна написать хорошее сочинение. А тема такая, что чёрт ногу сломит.

– «И милость к падшим призывал»!

Финка. Она тоже наслаждалась семейным завтраком. И вот, не отрываясь от еды, выдала цитату из классика.

– Что? – не понял Джордж.

– «И милость к падшим призывал»! – повторила жена. – Даже если ты не можешь простить осознанное предательство, то, во всяком случае, даже осознанный предатель иногда достоин жалости. Я как-то так думаю.

3

Да, пожалуй, это будет идеальный вариант – принять армяшку в Лиандрополе, на лужайке перед домом. Поставить на улице маленький стол и несколько раскладных стульев. Неизвестно, как дальше сложатся их отношения, но на первый раз – достаточно разговора на лужайке.

Его зовут Тигран Арсенович Карасян. Ему 76 лет от роду.

Гражданин Армении, там же и живёт. Пенсионер. Пятеро взрослых детей от многолетнего законного брака. Вдовец. По-нашему говорит вполне хорошо – советская империя умела обучать туземцев государствообразующему языку. Высшее образование – в прошлом был архитектором. В середине пятидесятых более года был в рабочей командировке в городке Варском, где участвовал в реконструкции центра города. Тот ресторанчик в бывшей монастырской трапезной, где Джордж пил медовуху с Машей, и торговые ряды, где он продавал деревянные игрушки – в некотором роде творение и старика Карасяна тоже. А ещё – за год с лишним он не мог не закрутить внебрачной связи с местной жительницей. Так что он ещё и отец Маши, и дедушка Стефани. Экспертиза подтвердила – армянин и старшая дочь Джорджа близкие родственники по крови.

А вот сам виноват – не только одобрил, но и поддержал стремление Стефани заняться поисками родственников. Хотя первые полгода она занималась исключительно родителями Джорджа. А там... Ещё в 1991-м, когда он возглавил Службу безопасности президента Эльцера – вмиг нашлись десятки ветеранов партийного аппарата, прибежавших выразить почтение. А я ведь, Джордж Джорджиевич, ещё вашего деда помню. На моих глазах стал сначала кандидатом в члены, а потом – и членом ЦК КПСС. Я даже имел счастье его рекомендовать. И по работе помню – один из лучших людей в Центральном комитете был…

Джордж выслушивал эти истории благосклонно, хотя и с усмешкой – врут, как очевидцы. Случись завтра отставка – с тем же самым придыханием будут вспоминать, как на жулике, воре и развратнике Лиандре-дедушке пробы было ставить негде. Но пока внук руководит охраной Эльцера – о, что вы! Лучший работник был в Центральном комитете. Ни одному просителю не отказал, и самого последнего дворника принимал запросто, и письма трудящихся всегда лично читал. А что прочесть не успевал – в том я, рассказчик этой о.уительной истории, всегда товарищу Лиандру помогал. А он меня ценил и считал своим первым помощником.

Десять лет спустя число стариков-мемуаристов естественным образом уменьшилось, зато воспоминания недовымерших стали куда цветистее. Тем более что дочь господина президента слушала гораздо внимательнее и доверяла рассказчикам куда больше.

Потом она съездила в посёлок Мышино и переночевала в бывшем доме Марка Лиандра. И когда Джордж поинтересовался, что дочь хочет в подарок на совершеннолетие, и не купить ли Стефани по такому поводу отдельную квартиру – она попросила переписать на неё деревенский дом. Потому что летом там, наверное, очень хорошо жить. Места красивые. И, честно сказать, он вздохнул тогда с облегчением – вот и определилось, что делать с родительской недвижимостью. Потому что один только геморрой с бывшей председательской избой. Стоит посреди живописного посёлка дом с усадьбой, обнесён высоченным глухим железным забором. У хозяина вызывает исключительно неприятные воспоминания, и в то же время отдать приказ снести – вот мешает чтото, и всё тут. А теперь... Можно ли подарить недвижку дочке на 18-летие? Да хоть сейчас. Бери и владей.

…Первым делом она снесла глухой железный забор и восстановила резной деревянный. Вид за забором пока ещё не очень: дому нужна реконструкция, сад порядочно одичал – но всяко лучше, чем было. Видно, что тут тоже люди живут, хотя бы во время дачного сезона. А не мертвечина за глухой оградой.

А потом выплыло.

Однажды Стефани показала ему старую газетёнку. Когда-то это была просто жёлтая помойная писанина, теперь она пожелтела ещё и физически – от времени. Похабный листок в 1993 году выпускался сторонниками Верховного Совета. Стандартный набор агиток: рыдания по совку, который они потеряли; ругательства по адресу президента Эльцера и команды реформаторов... И, конечно, чернуха. Много чернухи из биографий президента и его сторонников.

Статейку о скелетах из шкафа начальника Службы безопасности президента наваял Александр Невзрачный. Что и говорить, с яйцами был писака. Не побоялся. Когда бы той октябрьской ночью его не пристрелили – мог бы, наверное, принести немало пользы, издеваясь над идеологическими оппонентами господина президента. Хлёстко. Ёмко. Цинично. Не в бровь, а в глаз. Сильный, опасный, смелый враг. Поэтому сегодня Джордж вспоминал этого репортёра с уважением.

Один маленький абзац, две-три строчки. Когда к господину Лиандру явилась мать его любовницы Марии Красс, господин Лиандер, по своей доброй традиции, отправил старушку на тот свет, отравив суррогатным алкоголем. Что и говорить – к написанию того текста репортёр Невзрачный подготовился основательно.

А сегодня Стефани протягивала ему газету и не знала, как спросить и при этом не обидеть отца. Папа, это что? Это клевета или... Или ты действительно встречался с мамой моей мамы?