Высаживая её, он сам открыл дверь. И негромко, но решительно произнёс:
– Я, может, пока действительно чего-то не понимаю. Но я тебе докажу, что я лучше, чем ты обо мне думаешь! Ты... Ты такая классная, Жозефина!
Она совершенно искренне улыбнулась ему на прощание.
– Можно, я заеду за тобой утром?
– В другой раз как-нибудь, Алёша. Указания возить меня каждый день пока ещё не было.
…М-да. Маленькая частная компания. Как в деревне. Все всё про всех знают. Алёшка никому ничего не сказал, Жозефина тоже, но у младшего Жмеровского, что называется, всё было написано на лице. Генеральный на него посмотрел снисходительно, на Жозефину – уважительно. Слов не требовалось. Всё понимаю. Мой дурень решил с наскока отхватить кусок, который ему ещё явно не по зубам. Ничего, пускай учится, жизнь – она такая.
А у Исполнительного был обычный рабочий день повышенной занудности. Сегодня по графику после обеда приём посетителей. Очередной десяток просителей с разными мелочными ходатайствами. Отпустив последнего, он посмотрел на часы – двадцать минут до конца рабочего дня; потянулся в кресле и решительно потребовал – Жозефина, сделайте зелёного чая! Чёрным он обычно поил своих гостей, а зелёный пил потом сам, снимая утомление от разговоров с людьми. Не будь служебной необходимости и интересов дела – в гробу бы их всех увидать.
– Великолепно! – он отхлёбывал напиток, принесённый Жозефиной, с явным удовольствием.
– Спасибо, я старалась.
– Слушайте, а может – действительно? Я как-то даже и не подумал сначала... Вы же ездите на работу через весь город. Мы не сильно богатое учреждение, но организовать вам машину для поездок из дома на работу и обратно как-нибудь сумеем.
– Пока я вроде справляюсь и так, Джордж Джорджиевич. Не опаздываю. И потом... Поймите правильно. У вас же не все сотрудники живут рядом с работой? Почему кому-то есть транспорт за счёт предприятия, а кому-то нет? Сразу пойдут всякие разговоры…
Он отхлебнул ещё чаю. Сделал вдох-выдох. Посмотрел на девушку.
– Плевать я хотел на разговоры, Жозефина. Пускай болтают.
Вы знаете…
Он замолчал, явно прикидывая, говорить или нет.
– Вам подружка Ира не рассказывала, что такое длинное свидание? Выпускница школы милиции должна быть в курсе.
– Это что-то такое в тюрьме?
– Да. Свидание с родственником, длящееся сутки или двое. В отдельном помещении, где есть даже двуспальная кровать, сами догадайтесь для чего. И всё прекрасно, дверь заперта, только под потолком висит камера наблюдения. И где-то там сидит дежурный по тюрьме и может видеть всё происходящее. Маша не была мне официальной женой, но... Мне очень пригодился мой талант художника. Пару раз, после нескольких особенно удачных татуировок, воры перетирали с администрацией централа – и у меня было длинное свидание с Машей. И было два варианта поведения. Либо продолжать играться в некое абстрактное «человеческое достоинство» и заморачиваться присутствием камеры наблюдения над кроватью, или... Или перестать считать их всех – надзирателя в комнате наблюдения, воров, администрацию, дающую добро на наши встречи – за людей. Второе мне понравилось гораздо больше. Мы с Машей исполняли супружеский долг, а если кто из надзора от этого зрелища сдох вследствие усиленного рукоблудия – то пусть покоится с миром.
– Угм… – Жозефина сглотнула. – Джордж Дж... Простите, но... Вот зачем вы мне это говорите?
– Чёрт его знает. Может быть, потому что вы – мой секретарь? Секретарь – это от слова «секрет». И вообще... Вот эти самые люди, на мнение которых вы ссылаетесь, никогда не будут думать обо мне хорошо. Они ждут или очередной сенсационный репортаж в криминальной хронике, чтобы было, что потом обсуждать на лавочке у подъезда, или халявы, которую я им типа обязан обеспечить как депутат Верховного Совета. Так что на них мне, в общем и целом, плевать. Пускай говорят, что им хочется. А вы... Мы с вами даже обедаем за одним столиком. Вы готовите ответы на мою корреспонденцию. В общем, сам не знаю почему, но мне хотелось бы, чтобы вы всё представляли так, как оно есть. А не так, как вам расскажет прокурор Заречный или ваш воздыхатель Алёша Жмеровский.
– Я вас поняла. Извините, кажется…
Да. По счастью, часы на стене показывали завершение рабочего дня. Хватит с неё на сегодня ох.ительных историй.
– Ха! – бодро заявила Ирка в субботу, сидя у Жозефины в гостях. – Вот уж про эту самую Тео, она же Филя, я тебе точно расскажу лучше, чем кто-либо другой. Игорь Германович в своё время раскопал ту историю по максимуму.
Честно говоря, первое, что захотелось сделать Жозефине, – окоротить Ирку так же, как до этого Алексея Рудольфовича. Но уж очень хотелось понять.
Людей шеф, похоже, действительно не любил. До конца рабочей недели у него случился ещё один приём посетителей, так что стало понятно: это именно такая закономерность. Он всегда так.
Или почти всегда.
Во-первых, он почти никогда не закрывал дверь своего кабинета во время приёма по записи. Жозефина невольно становилась свидетельницей происходящего. Это было трудно передать словами, это надо было видеть. Большинство просителей и ходатаев шеф выслушивал с таким выражением лица... Смесь формальной вежливости, дежурного внимания и полного презрения. Вообще ему, кажется, было жалко на просителей даже слов – слишком часто он прибегал к языку незамысловатых жестов. «Не понимаю», «а, ну да, я так и подумал», «скорее всего, так»… – вот это всё выражалось движениями пальцев и мимикой. Если приходилось ставить какую-то резолюцию на бумагу – то молча, сразу и без какого-либо обсуждения с посетителем. Вот моё окончательное решение, пересмотра и обсуждения не предполагается. И фирменная убойная фраза: «Не смею вас более задерживать». Произносится формально-вежливо с явным подтекстом «иди уже на.уй отсюда». У него никто не задержался дольше отведённых регламентом пяти или десяти минут. Впрочем, объективности ради: накладываемые резолюции и даваемые ответы чаще всего были по делу и вполне устраивали просителей. Так что – какие обиды? Это вы нас простите, что побеспокоили.
А с Жозефиной... Откровенные разговоры он пока больше не заводил, но в пятницу вечером сделал ещё несколько карандашных набросков. Так, в основном какие-то детали и общие контуры. Худощавая девушка за рабочим столом, без подробностей лица.
Подруга, вдохновлённая молчанием Жозефины, начала рассказ.
Есть такое мнение, что криминальный сегмент экономики поделён между ворами в законе и оборотнями в погонах. Да-да, не надо удивляться. В соответствии с достигнутыми договорённостями о разделе сфер влияния, проституцию крышуют как раз оборотни в погонах. В частности, есть подозрения, что ночных бабочек для «Беркута» поставляет тот самый полковник Пузыревич. И чуть меньше года назад к нему залетела одна элитная бабочка.
Теофилия Раулевна Маркес была внучкой какого-то выдающегося деятеля испанской компартии. Дед после победы Франко сбежал в СССР, прихватив малолетнего сына Рауля; тот получил советское образование, стал нормальным нашим гражданином и оказался в колхозе «Новый путь» как дипломированный специалист по сельскому хозяйству. Ага, Финка, ты всё правильно поняла: они росли в одном селе и учились в одном классе сельской школы – Теофилия Раулевна и Джордж тогда ещё Маркович. И даже... Когда гражданину Лиандру пришивали статью о спекуляции, в суд поступило ходатайство о взятии на поруки. Подписали три человека – две его бывшие одноклассницы и одноклассник. В том числе и Тося Маркес. Смешная бумажка, не сыгравшая в процессе никакой роли, но вот – была. Потом было много чёрных дыр и белых пятен, а завершилось всё тем, что однажды Джорджу Джорджиевичу понадобилось полечить недотрах, так что от полковника Пузыревича (предположительно) приехала по вызову элитная дорогая проститутка. Знойная женщина, мечта поэта. Дальше у них было что-то вроде романа на полгода, даже с парой совместных публичных выходов на открытия художественных выставок и на торжественный вечер по случаю реконструкции знаменитого столичного ресторана «Яр» (это тот самый, который чуть не с двухвековой историей, ага). А закончилось всё недавно какой-то мутной историей с мордобоем. Впрочем, как и всегда у исполнительного директора «Беркута», улитка его забодай: слухов много, а заявлений о побоях не поступало и расследовать нечего.
