Жозефина поблагодарила подругу за подробный рассказ. Теперь бы понять, что это за история с подарком дорогой ювелирки, но – не рассказывать же Ирке увиденное на работе? Это не только нарушение одного из пунктов трудового договора, но и просто свинство. Как бы спросить шефа?

Всё случилось в следующий четверг. Джордж Джорджиевич снова спросил, не откажется ли Жозефина ему позировать. Нет, конечно, не откажется, а всё-таки, простите за любопытство, а почему она? Если уж рисовать красавицу – то вот хотя бы Теофилию…

– Тео? Увы. Это перевёрнутая страница. Да и не хочу я её увековечивать.

Глубоко вдохнула, выдохнула, набралась наглости.

– Вы меня, Джордж Джорджиевич, если что, простите бога ради... А почему бы не увековечить такую красивую женщину? У большинства мужчин таких в жизни и не бывает никогда.

Он посмотрел на Жозефину и улыбнулся.

– Как бы вам объяснить попроще? Хотя... Вы девушка умная, надеюсь, поймёте. Она тоже из той жизни, Жозефина. И даже более. Мы с ней родились и росли в одном посёлке, она была моей одноклассницей. Она до сих пор хранит в специальном альбоме большое общее фото – наш класс, выпускной 1978 года. А я не хочу туда возвращаться.

– Но как же тогда?..

Ой, нет, стоп! Это уже точно переход границы!

Но шеф рассмеялся.

– Алёшка? Рассказал-таки? Или товарищ Заречный? А, какая разница кто. Да, у меня были с ней отношения. Раз пошла такая пьянка, признавайтесь – они вам рассказали только про элитную красавицу за большие деньги, так?

Опустив глаза (стыдно, Господи, ну вот опять! Стыдоба!), Жозефина кивнула.

– Эта версия истории – для малолетних сексуально озабоченных дураков или для ментов, ведущих дела об изнасилованиях. Началось всё вообще с её искреннего идеализма. Когда готовился мой первый суд, по делу о спекуляции, Тео была одной из тех, кто подписал ходатайство – мол, просим отдать на поруки... И ведь, скорее всего, догадывалась, что толку от той бумажки – ноль целых хрен десятых. А – подписала. Ну, и огребла: копию переслать в райком комсомола для рассмотрения вопроса… исключить за аморальные поступки, порочащие честь и достоинство Коммунистического союза молодёжи... И она им всем ответила. Тео ведь, для полного счастья, ещё и внучка испанского коммуниста и героя тамошней гражданской войны тридцатых годов. Генофонд! Вам не нравится мой моральный облик? Ну так получите. Она стала элитной валютной девочкой. Если те доллары и дойчмарки, которые она берёт за одну ночь, пересчитать по нормальному курсу в наши деревянные – выйдет полторы-две месячные зарплаты образцовой морально устойчивой комсомолки. Хотя... Чёрт его знает, но есть у меня перед ней какое-то чувство вины.

Жозефина хотела что-то сказать, но шеф, кажется, опять ушёл в себя и вернётся не скоро. Он смотрел куда-то сквозь секретаршу и разговаривал скорее сам с собой.

– Она сама подписала то ходатайство. Она сама показала советской общественности размашистый жест из одного среднего пальца. И, кажется, даже не особо жалеет о своём жизненном выборе. Но чёрт его знает... Когда я вызвал к себе девочку на ночь, а пришла она... Первое – я, конечно, охренел. Я помнил её одноклассницей лет пятнадцати. Ничего особенного в ней не было. Молоденькая, симпатичная. Гуляла с мальчиками. А ничего особенного, изюминки какой-то – не было. Несмотря даже на то, что папа – испанец. В нашем колхозе она была просто Тося или Тоська. Одна из. А когда она появилась у меня на пороге... Видимо, каждому цветку – своё время. Она расцвела под тридцать. Хотя, что я вам это говорю, вы её и сами видели, Жозефина.

– Любовь с первого взгляда… – она попыталась свести всё к шутке.

– Любовь? – переспросил шеф. – Нет, вряд ли. Как бы это поточнее... Она была страстной. Она была дико сексуальной. Она просто охренительно умела делать расслабляющий массаж. Но – сколько может длиться страсть? Полчаса, час... А потом? А потом наступало утро, она залезала в прикроватную тумбочку, вынимала лежащую там пачку денег, сама отсчитывала, сколько ей полагается, и уходила по своим делам. До следующего вызова. Это были какие-то дьявольски сложные, запутанные отношения.

К тому же с нашим прошлым в анамнезе. За этой роскошной женщиной всегда маячила девочка-подросток из посёлка Мышино. Я туда не хотел, но как было можно отказаться от этой королевы ночи?

Он вдруг рассмеялся.

– А закончилось всё быстро и банально. Во время одной из наших ссор я не удержался и ударил её. Причём не так, чтобы сильно, а... Она не устояла на ногах, упала в угол и оттуда смотрела на меня. Она была в шоке, ничего не могла сказать. А в глазах был страх. Вот такой же, как у моих холопов. И я понял, что на этом всё кончено. Когда тебя боится обслуга, таскающая твой портфель, – это, в общем, нормально. Но нельзя засыпать в одной постели с женщиной, которая живёт с тобой только из-за страха. Если ты не сумел нормально с ней договориться словами – то это значит, что у вас слишком разные пути. И бессмысленно удерживать её силой.

Да... К такому Жозефина точно не была готова. Вот куда её опять понесло?! Можно же понять, что у любого любопытства есть границы? Но…

– А как же тогда её подарок?

– Вы про крест на цепочке? О, тут дело тонкое. Может, это даже что-то на уровне генетики. Это Алёшка в ней пока что видит только элитную проститутку. А Тео – она не проститутка, она королева. Она тоже поняла, что всё кончено, и очень быстро ушла. Чтобы потом позвонить, попросить прощения, если чем обидела, и договориться о встрече, поскольку у неё для меня есть подарок. Это только дуры-бабы из посёлка Мышино, которые звали её Тоськой, уходят со скандалом, хлопаньем дверью и распилом совместно нажитой табуретки. А она – внучка видного представителя испанской политической элиты. Я, в общем и целом, примерно представляю, сколько она зарабатывает своим ремеслом, но даже для неё эта цепь с крестом – дорогое удовольствие. Не факт, что она даже себе купила бы что-то подобное. Но... Она королева, а не проститутка. Она пришла ко мне и принесла такой подарок, от которого я не смогу отказаться. И поэтому теперь я всегда буду вспоминать её хорошо и с сожалением. И она тоже это знает. Королева Тео…

– А Алёша её Филей называл.

В этом месте шеф откровенно расхохотался.

– Ну, как же без этого? Во всей этой истории должна была быть вишенка на тортике. И кому, кроме нашего пылкого влюблённого, было её организовать? Там дело какое? Формально мы расстались легко и быстро. Психологически – одинаково мучительно. И Тео позволила себе, что называется, пойти по рукам. Королева имеет право на королевские закидоны. Помимо прочего, она ведь ещё и заключила договор в «Беркуте» на охрану квартиры и личную охрану. И пришла его продлевать. Как раз когда в нашей маленькой деревне имени меня и Рудольфа все шептались о моём расставании с ней. Короче, Алёшка об те поры как раз чем-то отличился и получил премию за хорошую работу – сто долларов. Так что... Она пришла продлевать договор как раз под вечер, а уезжала – на квартиру Алёшки на его красной «девятке». Сто долларов как раз хватило оплатить её ночь. Не знаю, где и как, но вскоре Лёша раздобыл ещё вечнозелёных денег – и опять демонстративно увёз её от нашего здания на своей машине. А на третий раз Тео договорилась с ним о встрече по телефону и подъехала к «Беркуту» сама – на её личном «Мерседесе-280» цвета ночи. И поехали они не к Лёше в Южное Чертаново, а к ней в один из переулочков Арбата.

Потому что королева... Но – он действительно называл её Филей.

Джордж сидел в кресле и спокойно, расслабленно улыбался.

А Жозефина не выдержала – разрыдалась.

– Извините меня... Я не знаю, как это получается. Я не хочу – но вечно лезу к вам в душу и не в свои дела... Простите, Джордж

Джр…

– Жозефина, вы чего? Ну, успокойтесь! Никуда вы не влезли. Уж поверьте, если бы я сам не захотел с вами разговаривать на этот счёт – я бы дал вам это понять. Давайте хоть кофе с печеньками попьём, а?