— Это точно… ну… не я? — все беспокоился Курт, почему то испытывающий неловкость, когда советовался с Дарией о моем недуге. Он подумал, что был слишком груб и повредил мне что-то. Но Дария его переубедила:

— Нет, Курт, у Анны всегда были болезненные месячные, с возрастом это только ухудшилось. Не молодая уже, — подмигнула мне Дария, а я бы её толкнула за это, но слишком корчилась от боли. Обезболивающие помогли на пару часов, но потом снова стало ныть. Я бы приняла еще, но они закончились, ведь Квартейл так и не новую партию.

— Ну какая же ты старая? Девчонка совсем, — сказал мне Курт, улыбаясь, когда Дария ушла. Он сел передо мной на корточки, убрал со лба прядь рыжих волос и погладил тыльной стороной ладони мою щеку. Я старалась дышать не глубоко, чтобы боль не отдавала в живот. — Зелёная ещё. Мне нравятся женщины постарше. Вот через лет десять будешь совсем в моем вкусе, — пошутил он.

— Да уж, сегодня я не смогу дать то, что ты просишь, — на выдохе сказала я ему.

— А это точно не я? — в тихую снова спросил Курт. Он все беспокоился, что я могу не выдержать его чрезмерного напора и возбуждения.

— Нет, Курт, Дария же тебе все объяснила. Это совсем не связано с нашей близостью.

— Мне все кажется, что я мог бы с тобой помягче… да вот не умею. Обещаю научиться.

Ох, Курт, знал бы ты… Внизу живота скрутило от прилива возбуждения, и я вскрикнула от боли, последовавшей за ней. — Тсс, малышка… мучаешься, бедненькая. Ох… Курт, ты по сравнению с Марелем просто воплощение внимания и нежности. Это было так странно. Казалось, сам того подозревая Курт занял все недостающие ниши в моих желаниях. Он был аккуратен, как никогда не был Марель, но при этом жарко меня желал и был напорист, а за мужем мне приходилось таскаться и буквально упрашивать его о близости… Сегодня Курт проявлял такое внимание и заботу, которую я никогда не знала от мужчин. Ну почему же такая несправедливость? Мы с ним временно, и я получила о чем желала на короткое время, и только физически. Наш договор ясно давал понять, что о никаких чувствах и речи не шло.

— Лекарства мне помогают ненадолго, — с грустью сказала я, расстроившись совсем не потому, что мне сейчас больно, — А тот чай, что оставила Дария — ерунда. Поехать с вами я тоже не смогу.

— Поездка отменяется, пока ты не встанешь, — сказал Курт, — Я поговорил с Квартейлом. Они одобрили. Нам важен каждый человек.

— Что-то они так не говорили, когда случилась беда с Бетти.

— Квартейл действует в своих интересах. Почти всегда кто-то от этого страдает. Я уже привык, — сказал Курт, гладя меня по щеке, — А сегодня я ничего не прошу. Может, есть что может помочь? Какие-то другие лекарства, например?

— Мед, — сказала я, — В Перианте мне помогал мед. Я люблю сладкое, а его особенно. Не знаю, как это работает, но во время этих дней очень тянет на сладкое.

— Хорошо, понял, — сказал Курт, сразу поднялся и вышел.

А я так и осталась лежать в одиночестве, обескураженная. Он просто поднялся и вышел… это мне показалось странным. И ещё более странным то, что Курт вернулся через полчаса с маленькой баночкой меда и чайной ложечкой.

— С боем отобрал у Серёги, — посмеялся он, — Первый скудный урожай. Берег для Дарии, но я его переубедил…

Я взяла баночку дрожащими руками… открыла ее и вдохнула сладкий медовый аромат. Как же это было прекрасно! Я вся начала дрожать, так мне хотелось сладкого. Даже слабость появилась, а когда я положила ложечку меда в рот, по моим щекам потекли слезы.

— Это так вкусно, — плакала я, не в силах сопротивляться эмоциям, — Очень вкусно… спасибо тебе.

Курт смотрел на меня ошалевшими глазами, а потом почесал затылок.

— Это всегда у тебя так?

— Всегда, — кивнула я.

— Хреново так жить, — сделал он неутешительный вывод, — Хорошо, что я не женщина… Ладно, ничего, справимся. В доме будет столько меда, сколько захочешь. На все случаи жизни.

— И ещё продуктов. На кухне нет ничего, — продолжила я, раз уж он начал.

— Да, натаскаю, сколько надо. Я не готовил никогда. Нас кормит Мигель в общей столовке.

— Что, всегда?

— А ты не заметила? Трудно отказаться от армейских привычек, особенно когда не умеешь готовить. Нас всегда кормили в казённых столовых.

— Ладно уж, — улыбнулась я, чувствуя, как отступает боль, — Буду тебя подкармливать. Это тебе благодарность за мед.

Курт улыбался. Его улыбка была совсем некрасивой, на суровом лице выглядела неуместной. Но в этот момент она показалась мне милой.

Вечером я лежала в своей постели и наслаждалась тем, что боль почти отступила. В комнату постучали.

— Да?

— Это я, — Курт зашёл, — Можно?

— А что такое? — спросила я, — Я не могу сегодня, Курт, ты же знаешь.

— Глупая какая, нет конечно, я не поэтому пришел, — сказал он мне. — Час ночи, снова не могу заснуть. Хотел попроситься к тебе в кровать. Не против?

Не может заснуть… и пришел ко мне. Думает, что рядом со мной у него получится? Но он засыпал после секса, а сегодня у нас его не будет. Но пусть попытается. За мед я была готова на любые уступки.

— Конечно, — сказала я, — Ложись.

Курт лег рядом, на спину, и положил руки на живот. Он смотрел в потолок и был тихим, наверное, думал что я заснула и не хотел разбудить меня. Но я не спала. Я слушала его размеренное дыхание и внутри поселялось спокойствие.

Через некоторое время я почувствовала, как он пошевелился. Курт подобрался ко мне и осторожно лег сзади, обняв меня за талию. Я уже давно делала вид, что сплю. Не прошло и пяти минут, как я услышала его сопение. Надо же… он действительно заснул. Курт был таким теплым, даже жарким. Во время женских дней я всегда мёрзла, а сейчас согрелась. Его тихое сопение и тепло расслабляли, боль ушла, и меня тоже сморил сон.

Ехали до разрушенного пригорода долго, около нескольких часов, так что мне выдалось время подумать. Анна сидела сзади с остальными девчонками и Мигелем, а я расположился вместе с Альбертом в кабине. Напряжение било по нервам — не хотел я задействовать в этой операции ни рыжулю, ни остальных, но у нас не было выбора. Гипергрибницы занимали все большее пространство, они любили теплый климат. А у нас как раз такой и был. Полегче приходилось тем, кто жил в холодных местах — там аспергилл не проявлял такого натиска, но все равно было хреново.

Вот почему Николас так рвал и метал — расплодишь аспергилл больше, от нас проку тоже будет не много. А вот от генсолдат с иммунитетом… Наши дети должны были подчищать грибницы, освобождая города. Управа находилась — пушки высокого давления и ещё какая-то химическая хрень, которая выжигала грибницу подчистую. Прошел бы ни один год, а, может, десятилетие, но цивилизация смогла бы спуститься с гор. И это самое хреновое — при всей моей ненависти к Николасу я понимал, что этот сукин сын в чем-то прав. Он старается спасти цивилизацию, хоть и такими ублюдочными методами. Девчонки должны раздвинуть свои ножки, чтобы подарить человечеству шанс.

Вот только этих девчонок я совсем не понимал. Если честно, никогда не общался с женщинами довольно плотно, кроме постели. Сослуживиц я в расчет не брал — у них характер был четкий и безотказный, как автомат. Настоящие женщины всегда вводили меня в ступор. Никогда не знаешь, что творится в их головах. И Анну я сейчас тоже совсем не понимал. Почему бы просто не расслабиться и не получать удовольствие? Мой член выбивал из нее водопад, но она говорила, что ненавидит меня. И взгляд ее говорил о том же. При этом влагой из своей киски она заливала постель, и я совсем не уверен, что стонала она наигранно. По крайней мере, в последний раз. Да и после стонов схватила своей киской мой член так крепко, что я был почти уверен, что она нехило так кончила. И при этом каждый раз меня отталкивала, не забывая напоминать, за сколько я купил ее. Не знаю… это все слишком сложно для меня.

И так понятно, что это выедает ей душу. Такие как она не скачут по членам в поисках бабла.