Часть коренного населения Сибири была принята в «государевы служилые люди», составив при русских гарнизонах особые воинские формирования. Еще в 1598 г. татарский отряд в 140 человек принял участие в походе на Кучума, бывшего своего «царя»; позднее численность «юртовских служилых татар» составила около 500 человек. В Восточной Сибири важную роль в обороне пограничных территорий играли «конные тунгусы», а позднее и бурятские казачьи полки. Однако основная тяжесть борьбы с «немирными ордами» лежала на русских служилых людях.
Гарнизоны сибирских городов по численности и составу отличались друг от друга, но, как правило, были невелики. К концу XVII в. лишь в Тобольске насчитывалось более 2 тыс. служилых. В других, даже считавшихся крупными сибирских городах ратных людей было в 2–3 раза меньше. Всего в Сибири в конце XVII в. насчитывалось около 10 тыс. служилых людей различных «чинов». Большинство их составляли казаки и стрельцы, а меньшинство — пушкари (от 1–2 до 10–12 на город). Служилая верхушка за Уралом была в основном представлена «детьми боярскими». Эта низшая прослойка феодального класса не имела в XVII в. никакого отношения к боярам и в Европейской России нередко мало чем отличалась по положению от стрельцов и казаков (например, на юге страны). В Сибири же «дети боярские» чаще всего занимали командные посты и являлись первыми кандидатами в «начальные», или «приказные» люди («головы», сотники, атаманы), В конце XVII в, в Сибири стали появляться свои дворяне.
Сибирские стрельцы несли, как правило, «пешую службу», казаки же делились на «пеших» и «конных». В некоторых городах «в конной службе» наравне с ними были «литовские» и «черкасские» сотни, состоявшие, главным образом, из ссыльных белорусов, украинцев, поляков и их потомков. В слободах постоянные гарнизоны обычно состояли из небольшого количества «беломестных казаков» — ратных людей, которые были освобождены («обелены») от основных налогов и повинностей, но, служа «с земли», не получали всех видов «государева жалованья».
Во второй половине XVII в. предпринимаются попытки создать за Уралом регулярные войска «нового строя» — солдатские (пешие) и рейтарские (конные). Однако они в сибирских условиях оказались в целом нежизнеспособными: как говорилось в воеводских «отписках», «рейтар татарина догнать в поле строем не поспеет». Более заметные успехи имело создание взамен их формирований драгун, обучавшихся приемам как конного, так и пешего боя.
Нехватка ратных людей была обычным явлением в Сибири. Загруженность различными «посылками» и «службами» снижала обороноспособность городов и острогов и вызывала постоянную озабоченность администрации. В отправляемых в Москву донесениях неизменны сетования на то, что «за службами» ратных людей остается «малое число», что их даже «на караулы не доставает». Об этом были осведомлены и враги.
Наиболее болезненно все это переживалось населением южносибирских уездов. Просьбами о строительстве в их землях крепостей и присылке войск для защиты были в первую очередь наполнены челобитные ясачных «иноземцев». Примечательно, что, когда в 1639 г. разнесся слух о готовящемся переводе части тюменских служилых в Томск, татары трех волостей написали: «Только, государь, послать с Тюмени в Томской город 200 человек конных казаков, и нам на старых своих юртах жить и на зверя ходить промышлять не сметь, разбрестись будет всем по лесам… Государь, пожалуй, вели нас… ратным людям от калмацких людей и от Кучумовых внучат оберегать».
В Москве тоже хорошо понимали, что без военной охраны поселениям на юге Сибири «никоторыми мерами быть не уметь». Из расположенных севернее городов в пограничные слободы и остроги постоянно высылались отряды «годовальщиков» (обычно из числа пеших казаков и стрельцов). Однако вплоть до конца XVII в. с юга Сибири продолжали поступать жалобы, что ясачных людей и пашенных крестьян «оберегать некем», шли просьбы об увеличении и укреплении гарнизонов, о сооружении новых острогов. И то и другое делалось, но в явно недостаточной степени.
В такой обстановке местные власти шли на широкое привлечение к оборонным мероприятиям пригодных к службе, но еще «не верстанных» в нее детей служилых, а также посадского и крестьянского населения. Их использовали и в качестве подсобной рабочей силы при ратных людях (особенно часто при пушкарях — для разворота орудий и т. п.), и наравне с ратными людьми. В «сполошное время» в слободах и острогах вооружали всех боеспособных жителей, возлагали на них сторожевую службу, посылали в «отъезжие караулы» и даже дальние походы. Доведенные до отчаяния набегами крестьяне нередкс? сами рвались в бой и вместе со служилыми людьми жестоко мстили врагам за разорение своих хозяйств и смерть близких.
Военный быт определял главные особенности почти всех районов южной Сибири. Уездные жители там в любой момент должны были быть готовы оставить свои дома и пашни, с тем чтобы спешно перебраться под защиту крепостных стен. К концу XVII в. оборонительные сооружения предписывалось создавать уже не только при крупных поселениях, но и во всех слободах и деревнях, стоявших «на опасных местах», а все крестьяне в них должны были иметь ружья и пики. Согласно «наказам», на полевые работы, заготовку дров и т. п. следовало выезжать лишь большими группами, с оружием или под вооруженной охраной.
Строгие меры предосторожности предпринимались как русскими переселенцами, так и коренными жителями. «А как де они пахоту свою жнут, — сообщалось о ясачных людях одной из волостей Тобольского уезда, — и у них де караул живет беспристани, а без караулу де им хлеба своего жать не уметь».
Чтобы укрыться от неожиданных налетов кочевников в «деловую пору» (а страда у них была излюбленным временем для нападений), на полях сооружались временные острожки или специальные бревенчатые «клетки», при деревнях — сторожевые башни и надолбы (легкие защитные сооружения против конницы — высокая ограда из соединенных крест-накрест столбов).
Степняки наносили удары в первую очередь по мирному населению, стремились избегать сражений с крупными отрядами ратных людей и чаще всего успевали благополучно уйти с добычей, пока для отражения набега или преследования собирались в нужном количестве служилые люди. Особенно беззащитными оказывались мирные поселенцы перед неожиданными нападениями небольших отрядов, которым было легче подкрадываться незаметно.
Мир с кочевыми феодалами никогда не бывал прочным. Соглашения о мире постоянно нарушались если не крупными, то мелкими «князцами», обычно не упускавшими возможностей для грабежа. Кроме того, заключив мир с воеводой одного города, жившие в условиях феодальной анархии кочевники в соответствии с принятыми в их среде нормами считали себя свободными от каких-либо обязательств в отношении других русских1 городов. Борьба поэтому была не только изнурительной, но и фактически непрерывной. Главным следствием ее явилось то, что русская земледельческая колонизация в XVII в. в основном лишь «скользила» по самым плодородным лесостепным районам, а сооружение городов и острогов на юге Сибири имело не столько хозяйственные, сколько оборонительные цели. Они должны были сковать действия врагов, не дать им возможности безнаказанно разорять расположенные севернее города и пашни.
Примером чрезвычайно удачного с этой точки зрения выбора места может служить сооружение в 1628 г. Красноярского острога. Он не только надежно прикрывал расположенные ниже по Енисею земли, но и вклинивался между владениями антирусски настроенных киргизских и бурятских «князцов», препятствовал их наступательным действиям.
Правильный выбор места для города и острога был особенно важен в Сибири потому, что там при постоянной и острой нехватке людей нельзя было рассчитывать на создание вдоль южной границы непрерывной полосы укреплений, подобно «засечным чертам» Европейской России. Такие полосы за Уралом создавались лишь на небольших участках — например в Енисейском уезде, где в 60-х гг. XVII в. сделали более 7 тыс. сажен «острогов и надолб и засек». Основной же защитой русских селений и ясачных волостей служила легко прорываемая в'рагом цепь небольших острожков с караулами между ними. В систему обороны включались также слободы и монастыри.
