Особенностью сибирского хлебопашества являлось то, что удобрение полей навозом за Уралом почти не применялось, так как вначале не давало ожидаемого результата. В Москву сообщали, что в Сибири, «где на выпашную землю навоз и вывезут, и на той земле хлеб родится плох, побивает травою». Тем не менее урожайность зерновых была там хотя и неустойчивой, но в целом более высокой, чем в центральных районах Европейской России. В Сибири в XVII в. в «погожий» год собирали по 100 и более пудов озимой ржи с десятины. Это, кстати, средняя урожайность в нашей стране и в 80-е гг. XX в. (16 центнеров с га).

Некоторые дореволюционные ученые считали системы сибирского земледелия примитивными, неразвитыми, стоявшими на более низком, чем в европейской части страны, уровне. Исследования последних лет свидетельствуют о неправомерности таких сравнений. Каждая система земледелия определяется прежде всего условиями, в которые поставлен земледелец. Приемы полеводства, выработанные в XVII в. за Уралом русским хлебопашцем на основе богатого опыта, оказались в сибирских условиях долгое время наиболее целесообразными и оправданными. Как отметил известный советский историк В. А. Александров, «северорусское крестьянство пришло в Сибирь с прекрасным знанием трехполья. Между тем уже первые поколения переселенцев убедились в трудности его внедрения в местных условиях… Сибирская пашня не требовала немедленного удобрения навозом… Русские земледельцы заметили, что на унавоженных пашнях хлеб родится плохой и зарастает сорняками, а устойчивые урожаи основная культура того времени — рожь — давала только при озимом… посеве. Кроме того, сибирские поля были сильно засорены сорняками, с которыми можно было бороться, применяя только залежную систему».

В Сибири переселенцы вынуждены были многое делать «не против русского обычая», в том числе и заготовлять сено. Оказалось, в частности, что «на которых лугах сено косят, и на тех местах на другое лето трава бывает худа или не растет» и на следующий год приходится косить «на иных лугах или в дубровах». При всем этом травостой в Сибири был в основном хорошим, и это создавало благоприятные условия для скотоводства. Сибиряки не только в деревне, но и в городе держали лошадей, крупный и мелкий рогатый скот, свиней, кур. Конечно, не все имели полный набор домашних животных. Коров держали чуть ли не повсеместно, а из другой живности в документах XVII в. чаще всего упоминаются овцы.

Весной и летом скот находился на подножном корму, но пастухов в сельской местности обычно не было. Там «скотные выпуски» обносились «городьбой», а иногда, наоборот, огораживая поля, оставляли животным для свободной пастьбы все остальное пространство. Отметим, что и по обеспеченности скотом русское население Сибири в целом оказывалось в более выгодном, по сравнению с центральными районами страны, положении. Например, в Енисейском уезде в середине XVII в. «прожиточными» считались лишь те крестьяне, которые имели не менее четырех лошадей, а таких, судя по переписи 1645–1646 гг., там было большинство.

К середине XVII столетия по стране уже широко распространился слух о том, что Сибирь является привольным краем для людей не только «торговых и промышленных», но и «пашенных». В ближайших к Сибири областях Европейской России крестьяне особенно внимательно слушали рассказы о плодородии и изобилии сибирских земель. И вот во второй половине XVII в. происходит резкое увеличение притока вольных переселенцев за Урал и их массовое оседание именно «на пашню». Ускорил этот процесс и церковный раскол: в Сибири стали находить убежище многие ревнители «старой веры».

Среди отправлявшихся «на житьё» в Сибирь возрастает количество семейных, а также таких беглецов, которые, устроившись в «новой государевой вотчине», возвращались на родину уже законным порядком и вывозили в Сибирь свои семьи. Поток жалоб на самовольный уход крестьян заставил правительство в 1670 г. издать указ, предписывавший не принимать новых переселенцев, а беглецов высылать обратно. В Приуралье на дорогах учреждаются дополнительные заставы, в самой же Сибири пытаются проводить «сыски» беглых крестьян и холопов. Но все эти меры почти не дали результата. Их осуществле-, нию мешали и бездонные просторы Сибири, и заинтересованность местных властей в новых переселенцах. Крестьяне уходили за Урал группами в десятки человек, обходя с помощью татар и вогулов караульные посты, и совершенно терялись в сибирских просторах. Как следствие этого, в последней трети XVII в. и произошло резкое увеличение численности крестьянского населения края.

Для зауральских территорий 60 — 70-е гг. XVII в. оказались вообще весьма заметным рубежом. Видимо, как раз с этого времени русское население Сибири стало в гораздо большей мере, чем ранее, увеличиваться за счет естественного прироста, а не притока извне, и это красноречивее всего свидетельствовало о значительном улучшении условий жизни переселенцев.

В обеспечении сибирских городов и острогов продовольствием, правда, оставалось немало трудностей и во второй половине XVII в. Из них главной была задача внутреннего перераспределения выращенного в Сибири хлеба, необходимость снабжать им районы, оставшиеся из-за неблагоприятных природных условий или постоянной военной опасности «малопашенными» и «беспашенными». Это создавало ряд сложностей даже на территории самого развитого земледельческого района — Верхотурско-Тобольского. В поступавших оттуда донесениях воевод часто говорилось о приезде «всяких чинов людей» для покупки хлеба «про свою нужу». Московское правительство было в то время озабочено проблемой снабжения Восточной Сибири, поэтому в западносибирские «пашенные» города шли предписания всячески контролировать и ограничивать хлебную торговлю.

Вместе с тем центральные власти продолжали прилагать немалые усилия к укреплению выдвинувшихся далеко на восток «форпостов земледельческой колонизации», пытаясь уменьшить разрыв между земледельческим и промысловым освоением Сибири.

Это, однако, удавалось с трудом. «Трагедия русской колонизации, — отмечал крупный советский исследователь В. В. Покшишевский, — заключалась в географическом отставании земледельческого «тыла» от далеко ушедшего на восток «авангарда». Расстояние от главной сибирской житницы — Верхотурско-Тобольского района — до Якутска или Нерчинска было намного больше, чем от поморских городов до Иртыша или Оби, путь же был труднее. А собственные очаги земледелия в Восточной Сибири еще длительное время не могли полностью обеспечить ее хлебом.

И все же успехи земледельческой колонизация Сибири к концу XVII в. выглядят впечатляюще, а трудности внутреннего перераспределения «хлебных припасов» уже не идут в сравнение с продовольственными проблемами начала столетия.

Из 20 сибирских уездов лишь 3 — Березовский, Сургутский и Мангазейский — оставались «непашенными», остальные же имели возделанные поля и прочную основу для развития сельского хозяйства. Возникшие на их территории сельские поселения в большинстве своем дожили до XX в.

Показателем успехов сибирского земледелия являлось и состояние тесно связанной с ним мукомольной промышленности: с течением времени она все более совершенствовалась и укрупнялась. Известно, что вначале мельниц в Сибири не хватало. Это сильно осложняло жизнь переселенцев. Например, в Енисейском уезде в 1628 г. четыре мельницы уже не могли обеспечить потребности жителей в помоле, а раз у них не было муки, то не было и возможности печь хлеб. Как сообщалось из Енисейска, «многие служилые люди и пашенные крестьяне рожь варят кутьёю и едят». Однако к концу XVII в. в «пашенных» уездах Сибири работали уже сотни водяных мельниц (ветряных были единицы), среди которых все больше сокращалось количество простейших («мутовок») и умножалось число «колесчатых» — более сложных по устройству и более производительных.

Западноевропейские путешественники, проезжавшие в конце XVII в. по Сибири, во многих ее районах чувствовали себя как в земледельческой стране, отмечая изобилие и доступность разных видов продовольствия. Так, российский посланник в Китай голландец Избрант Идее, осмотрев в июне 1692 г. земли к юго-западу от Тюмени, записал: «Это путешествие… доставило мне величайшее наслаждение, так как по пути встречались прекраснейшие луга, леса, реки, озера и самые плодородные и прекрасно обработанные поля, какие только можно себе представить, все хорошо заселенные русскими; здесь можно было достать всякие припасы по сходной цене». Дешевизну зерна и мяса, не говоря уже о рыбе, он отметил и находясь в Тобольске. Следуя далее, Идее указал, что в Енисейском уезде не только «множество деревень», но и «много… зерна, мяса, рогатого скота и домашней птицы». Под Нерчинском, по описанию Идеса, у жителей «имеется хорошая и удобная для обработки земля, где они сеют и сажают зерновых и овощей столько, сколько им требуется».