Пищали в руках ратных людей были для своего времени, конечно же, грозным оружием, однако не следует забывать, насколько сложна была стрельба из громоздких и тяжелых, в основном фитильных ружей XVII в. Всего по 12–16 выстрелов обычно производили из них за целый день ожесточенного сражения. Отсюда неизбежность рукопашных («съемных») боев, где преимущества русских часто сводились на нет не только многочисленностью, но нередко и хорошим вооружением их противников.
«При постоянных войнах и набегах жители тундр были вооружены с головы до ног», — писал С. В. Бахрушин. Прекрасное вооружение, в том числе защитное, имелось у якутов. По рассказам служилых людей, они были «доспешны и вои-сты», во время боев надевали крепкие «куяки» (доспехи из пластин, нашитых на кожаную или матерчатую основу) и «напускались» на врага в конном строю «с копьи и с пальмами» (тяжелые ножи на древке). Русские высоко ценили якутские «пальмы» и «куяки» и охотно приобретали их — покупали, выменивали, брали во временное пользование (как бы напрокат) перед походами. Так, в отправившемся на Амур отряде Пояркова среди снаряжения было и 70 «куяков якутских». «Доспешными» у якутов бывали не только воины: в документах упоминаются кони «в железных досках», «конные куяки».
У не имевших развитого железоделательного промысла народов наряду с металлическими встречались «костяные куяки и шишаки» (шлемы), которыми при случае не пренебрегали и русские служилые люди. Из описаний вооружения эвенков в XVII в. видно, что их воины выступали «збруйны и оружейны, с луки и копьи, в куяках и шишаках, в железных и костяных», в наручнях и со щитами. «Вооруженные пальмами, копьями, в шишаках, одетые в куяки, с неизменным боевым луком и с колчанами стрел, тунгусские воины производили внушительное впечатление на русских», — замечает советский исследователь Н. Н. Степанов.
Добавим, что впечатление это не было чисто внешним.
Сибирские «иноземцы» нередко наносили «государевым служилым людям» серьезные поражения. Так, чукчи даже в XVIII в. не раз «громили» отправлявшиеся на Чукотку военные отряды. Правда, там, в безлесной гористой местности и к тому же на суше, русские обычно чувствовали себя неуверенно: трудно было построить укрепление, «отсидеться» на судах и т. д. Но военные неудачи у служилых людей случались и в более привычной им таежной зоне. «А в тех, государь, службах многих нас, холопей твоих, тунгуеские и иных землиц люди побивали», и «от иноземцев, новых землиц проведываючи, великое позорство терпим», — жаловались, например, енисейцы в Москву в конце 20-х гг. XVII в.
«Государевы ратные люди» терпели поражения не только при неожиданных нападениях, когда на стороне коренных жителей могли быть и лучшее знание местности, и фактор внезапности. Даже хорошо укрепленные русские остроги брались порой сибирскими «иноземцами» в ходе «жестоких приступов». Откровенно и бесхитростно объяснили причины своего ухода с Тихоокеанского побережья служилые люди в 1635 г., после того как эвены сожгли Охотский острожек: «Жить де на Охоте от иноземцев не в силу». Укрепления же самих «иноземцев» бывали настолько основательны, что иные их городки русским приходилось брать по всем правилам военного искусства того времени: с сооружением на подступах к крепости осадных «острожков» и башен, откуда можно было обстреливать внутреннее пространство осажденного городка, с использованием для прикрытия специальных «щитов», которые шедшие «на приступ» «катили» перед собой, и т. д.
Но особенно трудно доставались служилым людям победы в столкновениях с кочевыми народами южной Сибири. Быт скотовода-кочевника вырабатывал навыки профессионального воина почти у всего мужского населения степной и лесостепной полосы. Это делало их высокоманевренное и хорошо вооруженное войско сильным и чрезвычайно опасным противником.
По описаниям очевидцев, южносибирские кочевники «являются быстрым и опасным врагом», «очень ловко обращаются» с луком и стрелами, «никогда не идут в набег без кольчуги и пик», «выходят в бой прекрасно вооруженными, т. е. в шлемах, с копьями и в кольчугах». -В защитном вооружении «государевы служилые люди» далеко не всегда были на равных с ними и не раз сетовали как на потери из-за отсутствия доспехов в боях с хорошо защищенным противником, так и на недостаток пороха, свинца и удобного для сражений в конном строю огнестрельного оружия. Нередко было ниже и качество защитного вооружения русских. Как писал А. П. Окладников, «воистые» бурятские наездники… хорошо снабжаемые железом, ездили в крепких металлических латах, превосходивших «ветчаные», т. е. обычно обветшавшие йуяки казачьей пехоты и конницы, и мало уступали в своем вооружении казакам».
Преимущества «огненного боя» русских наиболее полно раскрывались в обороне, при наступательных же действиях были минимальными. В степи ратные люди, разумеется, могли, укрепясь «табором» (поставленными вкруг телегами и т. п.), отбить нападения намного превосходящих сил, но при решающих сражениях в конном строю скорострельный лук даже в сухую погоду успешно соперничал с неуклюжими «самопалами». Дождь же мог стать причиной полного поражения углубившегося в степь русского войска (как это случилось в 1693 г. у озера Се миску ля в Западной Сибири, когда был уничтожен большой — в несколько сот человек — отряд дворянина Василия Шульгина).
Поскольку исход сражений со степняками обычно решался в ближнем бою, необходимой предпосылкой успешного похода считалось хотя бы равное с врагом по численности соотношение сил, на что, однако, было трудно рассчитывать в Сибири на раннем этапе ее освоения. Со временем положение осложнилось еще и тем, что южносибирские кочевники сами стали довольно широко и успешно применять огнестрельное оружие. Например, у енисейских киргизов пищали появились по крайней мере уже с начала 40-х гг. XVII в.
Но все-таки в Сибири победы в боях чаще всего одерживали русские. Бывало, что землепроходцы отважно бросались в рукопашную схватку с вдесятеро превосходившим их по численности противником и наголову разбивали его. И чтобы понять причины этого, недостаточно рассуждений о «превосходстве ружья над луком». Если коротко охарактеризовать действия землепроходцев в боях, то лучше всего повторить оброненную одним из исследователей их подвигов фразу: «сражались умело, отчаянно».
Отчаянная смелость этих, как правило, бывалых, привычных и готовых ко всему и на все, отчаянных людей производила впечатление и на сторонних наблюдателей: вспомним оценку хабаровских казаков маньчжурами — «храбрые как тигры». Именно она, эта отчаянная смелость, парализовывала волю противника и удесятеряла собственные силы, и она же в соединении с воинским умением позволяла землепроходцам одерживать верх не только над вооруженным стрелами и копьями, но и над равным в снаряжении и притом превосходящим по численности врагом, например над маньчжурами, несмотря на их «приступные мудрости» и «огненный бой».
Заметим, что здесь мы сталкиваемся отнюдь не с уникальным явлением в истории: она знает немало примеров, когда находившийся «на подъеме», переживавший свой «звездный час» народ одерживал такие же победы. Взлет социальной активности русских людей произошел в конце XVI–XVII в. и на восточной окраине нашей страны, и в первую очередь благодаря ему Россия всего за одно столетие обрела Сибирь.
Вместе с тем совершенно очевидно, что единовременное выступление значительного количества коренного населения против русских на сколько-нибудь значительной территории Сибири в XVII в. привело бы не только к остановке всякого их продвижения в глубь Северной Азии, но и к утрате уже приобретенных земель.
Правящие круги России, видимо, сознавали это и стремились прежде всего использовать для проведения в жизнь своей политики методы невоенного, дипломатического воздействия. За Урал отсылались строгие предписания «приводить иноземцев под… государеву руку» и собирать ясак «ласкою и приветом, а не жесточью», стараться не чинить с ними «за-доров» и «драк» и т. д.
Мы знаем, однако, что при всех успехах сибирских «дипломатов» из тех же служилых людей «задоры» и «драки» у русских с коренными жителями Сибири бывали. Вместе с лютыми морозами, кораблекрушениями, голодом и болезнями военные столкновения уносили жизни первопроходцев. Достаточно вспомнить потери в людях лишь наиболее известных сибирских экспедиций XVII в., чтобы убедиться в полной несостоятельности утверждений о легкости «покорения Сибири».
