Возможно, на него подействовал вид Грейс, запертой в каменной темнице. Для Джесса сестра олицетворяла надежду на семью, надежду сирот, которые стараются держаться вместе после потери родителей. Но для Джеймса воспоминания о девушке по-прежнему были связаны с представлением о тьме, о вечном падении в бездну отчаяния, подобном падению Люцифера с Небес в Преисподнюю. Грехопадение, утрата благодати Божией. В этом была какая-то жестокая ирония – ведь ее имя в переводе с латыни означало «благодать».

Джеймс не мог найти в себе сил спросить о том, что произошло в тюрьме. И поэтому, глядя на приближавшихся Джесса и Люси, он придал лицу привычное нейтральное выражение.

По щеке у Джесса была размазана грязь, и вид у него был разочарованный.

– Здесь ничего нет, – вздохнул он.

– Точнее, здесь был демон-цербер, – заметила Люси, – но несколько месяцев назад Джеймс его прикончил.

– Ты убил Бальтазара? – в ужасе воскликнул Джесс.

– Это был демон… – начал Джеймс и замолчал, заметив, что Джесс улыбается. Шутка. Да, Джеймс вынужден был признать, что новый друг Люси неплохо умеет владеть собой.

– Прошу прощения, – сказал Джесс. – Я просто пошутил. Никогда не водил дружбу с демонами и не был знаком с э-э… бывшим обитателем оранжереи.

Люси посмотрела на Джесса и медленно произнесла:

– Мы будем проверять… другое здание?

Улыбка Джесса моментально погасла. Он оглянулся на приземистый кирпичный сарай, видневшийся неподалеку, среди густого кустарника. Возможно, там когда-то держали садовый инструмент. Крыша сарая провалилась, хлипкая деревянная дверь висела на одной петле.

– Да, – сказал Джесс. – Думаю, мы должны это сделать.

Люси взяла его за руку. Джеймс заметил этот жест, но ничего не сказал. Иногда человек нуждается в поддержке, и в этом нет ничего постыдного, но не все Сумеречные охотники – особенно мужчины – так считали. Большинство были воспитаны иначе. Джеймса вырастил Уилл, который не уставал повторять, что умер бы в канаве в возрасте четырнадцати лет, если бы не Джем. Он всегда говорил, что Джеймс должен полагаться на друзей, искать помощи и сочувствия у парабатая. За это Джеймс любил своего отца, но именно поэтому не решался заговорить с ним ни о Мэтью, ни о Корделии. Он не мог признаться отцу в том, что зол на парабатая. Он был уверен: Уилл ни разу за всю свою жизнь не разозлился на Джема.

Джеймс, продираясь сквозь колючки, последовал за Люси и Джессом в сарай. Джесс вошел внутрь первым. Джеймс застыл на пороге. В центре пустого помещения на столе стоял резной деревянный гроб со сдвинутой в сторону стеклянной крышкой. Внезапно Джеймс понял, что это за место и почему Люси уклончиво назвала его «другим зданием».

Открытый гроб, зиявший, как пасть гигантского хищника, принадлежал Джессу. Этот сарай был его склепом.

Наверху, в проломе, виднелось синее небо. Джеймс заметил, что за долгие годы деревянные стенки гроба, на которые попадали дождь и снег, отсырели и разбухли. В стене над гробом торчали крючья, вероятно, для меча. Каменная кладка в углу почернела от копоти, на замерзшей земле темнела кучка золы.

– Не очень-то уютно, верно? – натянуто улыбнулся Джесс. – Судя по всему, моя мать считала, что для меня это самое безопасное место; она постоянно боялась, что люди из Анклава вздумают обыскивать дом.

– Дом, но не парк? – тихо спросил Джеймс.

Он даже не знал, как описать выражение лица Джесса – боль, ужас, смертельная тоска? Этот сарай напоминал несчастному обо всем, чего он лишился, о потерянных годах, которые было уже не вернуть.

– Мать находила всякие оправдания, но я подозреваю, что она просто не хотела держать меня рядом, в своем жилище, – сказал Джесс. – По-видимому, присутствие моего… тела… вызывало у нее нечто вроде угрызений совести. А может, этот гроб наводил на нее страх.

– Желаю ей каждый день терзаться угрызениями совести! – с ожесточением воскликнула Люси. – После того, что она с тобой сотворила, у нее не должно быть ни минуты покоя до самой смерти.

– Я не думаю, что ей знакомо такое понятие, как покой, – пробормотал Джеймс, вспомнив безумный взгляд Татьяны, ее лицо, искаженное ненавистью. – А ты?

Джесс собрался что-то ответить, но Джеймс не слышал и не видел его. Перед глазами у него возникла какая-то темная полоса, как будто он заглядывал сквозь щель в ставнях в царство теней, принадлежавшее Велиалу. Произошло что-то страшное – и совсем рядом.

«Корделия», – подумал он и, не сказав ни слова, развернулся и бросился бежать к дому.

Верхние этажи Чизвик-хауса показались Корделии странно пустыми. В большинстве комнат не было ни картин, ни ковров, ни мебели. Девушка знала, что Татьяна после смерти Руперта Блэкторна разбила все зеркала в доме, но ей и в голову не могло прийти, что рамы с осколками по-прежнему висели на стенах.

Она заглянула в зал для тренировок, но не увидела оружия – только паутину и мышей, прыснувших по норам. Еще она обнаружила спальню, тесную, бедно обставленную. На простом туалетном столике был разложен набор серебряных щеток для волос. У столика стоял неудобный стул, на узкой кровати плесневели дырявые простыни. На тумбочке рядом стояла чашка с недопитым шоколадом или чаем. Жидкость давно высохла, от нее остался отвратительный зеленый осадок.

Корделия даже вздрогнула, когда поняла, что эта унылая комната когда-то была спальней Грейс. Какие сны снились ей на этой жесткой кровати? В этом рассыпающемся доме с отсыревшими стенами, среди мрака и ненависти?

«Не хватало еще сочувствовать Грейс», – сурово сказала себе Корделия, и в этот момент раздался вскрик. Она машинально потянулась за Кортаной, но ее рука коснулась ткани платья. Естественно, меча не было.

Стараясь подавить приступ душевной боли, она бросилась в коридор и бегом взлетела по лестнице. Крик доносился откуда-то сверху. Она ворвалась в огромный бальный зал. В центре громоздилась массивная люстра футов восьми в поперечнике, которая, видимо, недавно рухнула с потолка. Она походила на гигантского паука, усеянного драгоценными камнями, который проиграл битву с другим, еще более крупным пауком.

Ариадна, стоявшая около груды хрусталя, бросила на Корделию виноватый взгляд.

– О, проклятье, – пробормотала она. – Я не хотела. Извини… ты напрасно бежала сюда сломя голову.

– Наверное, Ариадна решила, что это настоящий паук, – произнесла Анна. – Настоящий, очень большой паук.

Корделия знала, что Анна дразнит приятельницу, но ее голос был… пожалуй, ласковым. Девушка подозревала, что ни Анна, ни Ариадна этого не замечают. Обе заулыбались, когда Ариадна сказала, что хрустальный паук неплохо смотрелся бы в ее квартире, и он мог бы даже подружиться с Персивалем, чучелом змеи.

Корделия отошла, чтобы осмотреть зал. Она проверила каждую выломанную половицу – вдруг под ней что-то спрятано. Но в результате лишь подняла клубы пыли и принялась чихать, так что ей пришлось открыть окно, чтобы вдохнуть свежего воздуха.

Через минуту к ней подошла Анна. Ариадна в дальней части зала осматривала кухонный лифт. Ей удалось открыть дверцу, и ее осыпало пылью и высохшей краской. Анна и Корделия довольно долго стояли рядом и смотрели сквозь грязное, треснутое стекло на покрытые снегом лужайки, спускавшиеся к Темзе.

– Анна, – неуверенно начала Корделия. – Мэтью действительно выполняет поручение Ариадны?

– Разумеется, – ответила Анна. Она прикоснулась кончиком длинного пальца к стеклу, оставив светлое пятнышко в пыли. – А почему ты спрашиваешь?

Корделия почувствовала, что краснеет.

– Ну, допустим, я за него беспокоюсь, а больше мне некого расспросить о нем. С ним все в порядке?

Анна, отодвигавшая портьеру, замерла.

– Есть какая-то причина, по которой с ним не все должно быть в порядке?

– Я только подумала, – пробормотала Корделия, – что вы ведь с ним так близки, и тебе, вероятно, известно, в каком он сейчас состоянии.

– Дорогая моя, – мягко произнесла Анна, – он любит тебя, вот что я могу сказать о его состоянии. Он любит тебя и горюет потому, что считает эту любовь безнадежной. Он боится, что ты презираешь его, что его презирают все окружающие. Вот каково его состояние, и хорошего здесь мало.