«Не забывай, что руны – это язык ангелов, – повторял он мысленно, нанося очередной символ. – Не забывай, что во всей вселенной нет и не может быть такого уголка, где они не имели бы никакой силы».

Он смотрел на руну, уверенный в том, что она сейчас обесцветится, растает. Но руна никуда не делась. По крайней мере на минуту руна задержалась на руке Мэтью, но потом под пристальным взглядом Джеймса очень медленно начала светлеть.

Мэтью перестал трястись и корчиться. Пока исцеляющая руна не исчезла, Джеймс принялся торопливо изображать новые иратце. Как только старые начинали терять силу, он повторял их, снова и снова.

Мэтью лежал спокойно, ровно и глубоко дыша, и недоверчиво разглядывал свою руку, покрытую черными и серыми линиями.

– Джейми bach, – пробормотал он. – Ты не можешь продолжать так до рассвета.

– Это мы еще посмотрим, – хмуро произнес Джеймс, прислонился спиной к стене и устроился поудобнее.

Грейс и Джесс обнаружили в лаборатории мешок с миниатюрными петардами и около часа развлекались, взрывая их в камине. Они отличались от обычных фейерверков тем, что их не нужно было поджигать – надо было лишь прикоснуться острием стила и бросить подальше, после чего петарда взрывалась с оглушительным хлопком.

Они с Джессом смеялись, глядя на фейерверки, и, хотя смех был немного истерическим, Грейс расслабилась. Удивительно, к чему может со временем привыкнуть человек: к игре в прятки со Стражами, к рысканью по заброшенным домам. К битому стеклу и перевернутым экипажам на улицах. К бессмысленным взглядам прохожих. С другой стороны, после восьми лет под одной крышей с Татьяной Блэкторн все это едва ли могло вывести Грейс из равновесия.

К одному Грейс не могла привыкнуть: к ощущению полного бессилия. В ее распоряжении имелись все заметки Кристофера, ее собственные записи. Во время заключения в Безмолвном городе ей казалось, что она находится на пороге открытия, что решение проблемы огненных сообщений совсем близко. Что они с Кристофером сумеют довести до конца эту работу.

Но сейчас… С помощью Джесса она испробовала все, что приходило ей в голову, – заменяла ингредиенты, руны. Все было напрасно. Они даже не смогли повторить успех Кристофера, которому все-таки удавалось отправлять сообщения, пусть даже они и сгорали по пути.

Это было единственное, что она могла сделать, это должно было стать ее вкладом в победу над Велиалом, думала Грейс. Они с Джессом оставили петарды и сидели, уставившись на покрытый рунами свиток пергамента, разложенный на рабочем столе. Единственное доброе дело, которое она могла сделать после всего совершенного ею зла. Но, видимо, судьба отняла у нее даже шанс искупить свою вину.

– Как мы поймем, что у нас все получилось? – спросил Джесс, разглядывая пергамент. – Что должно произойти, по-твоему?

Увы, в этот момент судьба нанесла Грейс очередной удар: свиток задымился, раздался взрыв, пергамент вспыхнул и полетел на пол. Там он продолжал гореть, но почему-то не обугливался и не превращался в пепел.

– Не это, – вздохнула Грейс.

Она пошла в другой конец лаборатории за каминными щипцами. Подцепила пергамент, который продолжал пылать, и отнесла его в камин.

– Во всем нужно видеть хорошее, – заметил Джесс. – Ты изобрела… негасимый пергамент. Кристофер гордился бы тобой. Он обожал взрывы и пожары.

– Кристофер, – ответила Грейс, – на моем месте уже закончил бы работу. Кристофер был настоящим ученым. Я просто увлекаюсь наукой, я любитель. Между этими двумя понятиями существует большая разница. – Она стояла, глядя на пылавший в камине свиток. Зрелище было живописным, края пергамента, охваченные белым пламенем, напоминали кружево. – Какая ирония. Велиал не приказывал матушке убивать Кристофера. Думаю, он даже не подозревал о его существовании. Но, совершив это убийство, она, вероятно, обеспечила Велиалу победу.

Слова не могли выразить ее досаду. Она швырнула карандаш через всю комнату, и он стукнулся о шкаф с картотекой.

Джесс прищурился. Грейс не свойственны были подобные вспышки.

– Ты когда в последний раз ела? – спросил он.

Грейс поморгала. Она не могла вспомнить.

– Я так и думал. Я схожу, пошарю у них в кладовой, хорошо? Надеюсь на бисквиты, но боюсь, что придется удовольствоваться консервированными бобами, – сказал он, направляясь к лестнице.

Грейс поняла, что брат хочет дать ей возможность побыть в одиночестве, собраться с мыслями, но она не могла думать. Она потерла покрасневшие глаза. Присутствие Джесса не мешало ей. Проблема заключалась не в нем. Грейс нуждалась в помощи Кристофера.

Девушка положила ладонь на деревянную столешницу, покрытую царапинами и ожогами, побелевшую от химикалий. Эти следы остались после опытов Кристофера. Порезы, взрывы, пролитые кислоты. Шрамы после нескольких лет работы – это напомнило ей шрамы, которые носил каждый Сумеречный охотник, бледные очертания нанесенных когда-то рун.

В мозгу промелькнула какая-то смутная мысль. Что-то насчет рун. Руны и огненные сообщения…

Кристофер сразу понял бы, что следует делать.

– Кристофер, – тихо произнесла она, проводя кончиками пальцев по длинному порезу на деревянной поверхности. – Я знаю, что тебя больше нет, что ты ушел навсегда. И все же я чувствую твое присутствие. Во всем. Каждый предмет здесь напоминает о тебе… и то, в каком порядке разложены и расставлены реактивы, оборудование, книги… Я вижу тебя во всем. Единственное, чего мне хотелось бы, – это сказать тебе, что ты… небезразличен мне, Кристофер. А я думала, что в реальности таких чувств не бывает. Думала, что любовь – это выдумки, о которых пишут в романах и пьесах. Я не верила, что человек может ценить жизнь и счастье другого выше собственного счастья, выше всего остального. Как жаль, что я не понимала этого по-настоящему, когда ты был… когда ты был еще жив.

Тишина наступала со всех сторон, давила на нее. Грейс закрыла глаза.

– А может быть, ты здесь, – прошептала она. – Может быть, ты присматриваешь за своей лабораторией. Я знаю, Люси сказала, что ты покинул наш мир, но… я думаю, что тебе трудно оставить его насовсем. Тебе даже после смерти должно быть интересно, что здесь происходит, что у нас получается. Так что, если ты здесь… прошу тебя. Помоги мне с огненными сообщениями. Я так близка к завершению работы. Я продвинулась дальше тебя, но пока не могу найти решение. Мне нужна твоя помощь. Лондону, всем людям нужна твоя помощь. Пожалуйста.

Что-то коснулось ее плеча. Это было совсем легкое, едва ощутимое прикосновение – как будто села бабочка. Девушка напряглась, но некий внутренний голос приказал ей не открывать глаза.

– Грейс. – Это был его голос, его невозможно было не узнать.

Она ахнула.

– О… Кристофер…

– Не оборачивайся, – сказал он. – Не пытайся взглянуть на меня. Мне с большим трудом удалось вернуться, Грейс. Все мои силы уходят на то, чтобы разговаривать с тобой. На остальное у меня не осталось энергии. Ты меня все равно не увидишь.

«Не оборачивайся». Она вспомнила древнегреческий миф об Орфее, которому было позволено забрать жену из царства мертвых, но при условии, что по дороге он ни разу не обернется, чтобы посмотреть на нее. Он не сумел сдержаться и потерял ее навсегда. Грейс в свое время решила, что он поступил очень глупо – ведь это не так уж трудно, потерпеть немного и не обернуться!

Увы, оказалось, что это чрезвычайно трудно. Девушка ощущала физическую боль, боль от расставания с Кристофером. Он понимал Грейс. Он был единственным человеком во всем мире, который ее не осуждал.

– Мне говорили, – прошептала Грейс, – что люди возвращаются на землю в виде призраков, только если у них остались незаконченные дела. Значит, огненные сообщения – это дело, которое осталось у тебя в нашем мире?

– Я думаю, – был ответ, – что мое незаконченное дело – это ты.

– Я не понимаю.

– Для того чтобы решить эту задачу, тебе не нужна моя помощь, – сказал Кристофер, и Грейс увидела его. Он возник перед ее мысленным взором: его загадочная улыбка, заразительный смех, лиловые глаза за круглыми очками. – Тебе нужно только одно: поверить, что ты можешь это сделать. А ты можешь, я знаю. Ты рождена, чтобы разгадывать загадки, Грейс, ты по натуре ученый. Все, что тебе нужно, – это заглушить голос, который говорит тебе, что ты недостаточно умна и недостаточно образованна. Я в тебя верю.