Он помолчал, успокаиваясь, затем вытащил из-за пазухи чёрный пакет, развернул его и вынул из него карту. Карта была из плотной бумаги, задрапированной клеёнкой, разумеется, прозрачной.

– О, карта у тебя! – обрадовался Броккен.

– Ага, она, карта, – сумрачно согласился Гербес. – Решил последовать твоему примеру и сунул карту в карман куртки. Карту и документы надо хранить близ сердца, как самое дорогое в пути. Умри, но карту с документами не проеби.

Гербес развернул внушительных размеров карту, порядком выцветшую и потрёпанную. Кое-где её края прошивали канцелярские скобки. Картой при желании можно было накрыться, как штопаным одеялом, или гордо носить её в виде очень старого плаща.

Гербес расстелил карту на траве, как простыню, и прижал по углам камнями, как скатерть. Карта красовалась цветными областями рельефа местности, стильными метками населённых пунктов, голубыми пятнами озёр и синими лентами рек.

– А, надо определить, где север.

Гербес посмотрел на слепящее солнце, которое почти достигло зенита, и повернулся к нему правой рукой.

– Там север, – сказал Гербес, закрывшись ладонью от солнца. – Вот же печёт, каналья.

– Да, жарковато становится.

– А ты радуйся, Брокк, радуйся! – припомнил злопамятный Гербес. – Солнышко-то светит! Целых восемь дней на радость тебе отведено.

– Боюсь, сейчас мне никакой радости не хватит на солнце. Где север?

– На север я смотрю, – пояснил Гербес и переложил карту так, чтобы север на карте совпадал с севером в действительности.

– Теперь выясним, где мы. Вот здесь Шуршенк, – ткнул пальцем в карту Гербес. – А мы где? Дурацкие бумажные карты, ничего не показывают… Мы где-то в этих громадных Ничейных землях. Матерь божья! Да тут почти восемь миллионов квадратных километров! А, если со стороны Шуршенка, то мы на самом краю этой степной бездны.

– С какой скоростью мы летели?

– Миллион километров в секунду, – буркнул Гербес. – Ты выражение у червяка видел? Я боялся, что он в любой момент слетит с катушек и направит свой аппарат на землю под углом 90 градусов.

– Навскидку где-то 400-450 километров в час, – прикинул Броккен. – Пускай 425.

– А летели мы где-то час… Вот здесь Новаском. Значит, мы летели в эту сторону. Получается, мы где-то здесь.

– Если в том месте на карте нарисована большая коричневая птичка и два человечка, которые машут нам руками, значит, угадали.

– Пошёл нафиг, братец. Уже хорошо, что знаем, где мы, и куда нам идти. Плохо, что до Новаскома топать тысячу километров и никаких тебе водоёмов.

– До Новаскома есть и другие города. Уж воды нам точно дадут напиться. Деньги у тебя?

– А ты как думаешь? Нет, не у меня! Карта у меня, а деньги я сунул в рюкзак! Не суди других по себе, братец.

– Но другие обязательно засудят тебя, братец. Смотри, в сотне километров от нас есть городок Брынцулы, уютно устроившийся на берегу озера. Постараемся - дойдём дней за пять. И напьёмся вволю. И наедимся тоже. Ничего, пять дней голодовки только на пользу.

– Но не пять дней без воды. Придётся сделать крюк, а это удаляет нас от Новаскома, – поджал губы Гербес, который страсть как не любил отклоняться от намеченного маршрута. И если что-то шло не по плану, легко и с удовольствием впадал в истерику.

– Придётся. А не сделаем, точно попередохнем. Озеро Брынцул - ближайший к нам водоём. Может, в городе транспортом каким разживёмся или наймём кого. По идее, там должна быть железнодорожная станция. Жаль, на карте дороги не обозначены.

– Тогда решено. Отправляемся в путь, брат.

Гербес откинул камни, сложил карту, сунул её в пакет, а пакет спрятал в карман.

Путешествие началось.

А началось путешествие с того, что Гербес театрально отвёл голову назад, задрал подбородок, выкатил глаза и стал похож на возмущённо отпрянувшую лошадь, которой какой-то кретин сунул в морду тлеющую сигарету. Академическим голосом, с внушительной нудностью он толкнул речь:

– Прежде чем мы отправимся в наше Брынцуловское путешествие, брат, я хочу настроить тебя на предстоящие неимоверные трудности и лишения, с которыми нам предстоит столкнуться. Эти многочисленные невзгоды мы будем преодолевать вместе, как правило, из последних сил, на одной лишь силе воле, на одном лишь характере, с желудком, сжавшимся от нестерпимого голода, и ссохшейся до солёного привкуса глоткой.

Завершив столь мрачное и ободряющее вступление, Гербес туманно посмотрел сквозь Броккена, собрался с мыслями и энергично приступил к инструктажу:

– Этот день мы пройдём…

Его выпученные глаза полыхали неукротимым огнём Афины, огнём человека, которого распирало от знаний. Человека, десятилетиями отчаянно стремившегося выступить с лекцией на мультимировой конференции самых прославленных кочевников и самых известных знатоков степей во всех вселенных. И вот, после долгих лет подготовок и экзаменов его наконец допустили к выступлению перед ведущими степноведами и заслуженными кочевниками. Настал его звёздный час, к которому он так долго стремился. Вернее, три звёздных часа, ведь он знал о выживании в степях так непростительно много, что многим показалось, что он знает слишком много, и многие заснули на исходе первого часа. Отсюда вывод: меньше знаешь - крепче спишь.

– …но в дальнейшем мы будем передвигаться строго в утренние и вечерние часы, когда солнце не жарит с таким беспределом. Днём будем отдыхать в низинах и хорониться в тени. По ночам будем жечь жизненно необходимые костры. Для этого утренние и вечерние переходы будем посвящать сбору хвороста, развеянного ветром, и кизяка.

– Кизяк тоже... развеянный?

– Нет.

– А что такое этот “кизяк”?

– Ага! – страстно восторжествовал Гербес и обличительно указал на Броккена указательным пальцем. – Книжульчонки читаешь, а кизяка-то не знаешь! Не нюхал, поди, никогда кизяка-то, а? А я вот не читаю книжулек, а кизяк знаю! А всё оттого, что очень люблю документалочки про выживание, чего тебе и желаю. И очень хорошо запоминаю всю полезную информацию из таких фильмов, чего опять-таки желаю и тебе. Информация про выживание, чётко поданная в телеграфном стиле, куда важнее твоих художественных романов, в которых куча нежизнеспособной информации, обвешанной всякими дурацкими метафорами, гиперболами, надуманной психологией и этими, как их там…

– Синекдохами? – услужливо подсказал Броккен.

– Точно, синесдохами, – важно кивнул Гербес, который не имел ни малейшего понятия о том, что такое “синекдоха”.

– И ещё пинакли и фестоны. Многие любят обвешивать свои тексты пинаклями и фестонами.

– И пинаклями, и фестонами, и многим другим бредом любят абы как обвешивать писаки свои нежизнеспособные сочиненьица, – подтвердил разгорячённый Гербес, прочитавший в своей жизни целых три сборника фантастических рассказов для подростков и частично несколько десятков школьных учебников. – Вот взять твою книжку, которую ты хочешь написать. Она будет в состоянии спасти кому-нибудь жизнь, в состоянии помочь выжить в степи? Какая от неё практическая польза? Ты об этом задумывался, братец? Вот какой ерундой, каким мусором забита твоя голова! И если бы не я, ты бы давно уже помер в Ничейных степях и был бы изорван в куски диким зверьём. Никакие твои книжульки тебя бы не спасли, братец.

– Так что же такое кизяк, о, выдающийся любитель документальных фильмов по выживанию в телеграфном стиле?

– Кизяк, да будет тебе известно, это высохшее говно животных, которое кочевники используют как топливо для костров.

– Вот она, наша панацея, вот оно, наше спасение в суровой и безжалостной степи. Так возблагодарим же громко степных животных за их безграничную доброту и щедрость!

– Ты ударился в сарказм, потому что я тебя задел. И одним только своим сарказмом ты признаёшь мою правоту. Куртками мы накроем головы во избежание солнечного удара. И надо постоянно с максимальным вниманием вглядываться в землю в поисках нор и птичьих гнёзд. Ты ведь в курсе, что в степях птицы вьют гнёзда на земле? Мы будем вытравливать зверей из нор и убивать их, разорять гнёзда и добывать яйца. Кровь неплохо утоляет жажду, а яйца питательны, в них много белков, а в яичной скорлупе много кальция. Ещё по тропам животных и направлению полёта птиц можно легко предсказать наличие источника воды. Также в поисках воды следует поковырять почву в низинах. Там, как правило, тень, вода скапливается почти у самой поверхности, на глубине не более полуметра.