Факт № 3. Главный, но не последний. Сланцевая нефть, которая весело горбится на графике EIA, тоже «сожрет» на свою добычу, где-то 20 % от добытой нефти. Причем, что интересно, эти деньги и ресурсы надо будет инвестировать в добычу данного ресурса постоянно и авансом, начиная от текущего момента и вплоть до 2030 года включительно. EROI сланцевой нефти составляет лишь около 5:1. А именно этот параметр задает грустный факт расходования 20 % лишь на «поддержание штанов» у добычи. Помните, плохой медведь должен охотиться больше, чтобы добыть себе побольше нерп за свою бездарную беготню.

«Да быть такого не может! — скажет читатель. — Что, вся эта беготня вокруг сланца ради того, чтобы получить 5 „бочек“ энергии на одну вложенную?»

Да, именно так. Согласно последним исследованиям, буровые установки, грузовики и поезда, обслуживающие нефтедобычу в Северной Дакоте, потребляют приблизительно 53 тысячи баррелей (8426,3 тысячи литров) дизеля в день. Перевести всю эту ораву на электроэнергию очень трудно — скважины «дохнут» быстро, а месторождение Баккен, как и другие сланцевые месторождения, очень большое. На сайте EIA приведены данные, согласно которым в январе 2013 года уровень добычи в штате составил 738 тысяч баррелей (117 332,5 тысячи литров). Приведем эти показатели к общему основанию. Пусть это будут джоули.

Литр дизеля содержит порядка 37,3 МДж, а сырая нефть Баккена — 37 Мдж. Отличия несущественные, тем не менее. Штат отдает порядка 4 341 304,5 тысячи МДж энергии в виде нефти и потребляет 314 301,7 тысячи МДж в виде топлива (около 7,2 %). EROI на границе штата будет равно 13,8. Если учесть, что на переработку нефти в топливо уходит около 10 % энергии, то EROI после НПЗ будет примерно 4 341 304,5 / (434 130,4 + 314 301,7) = 5,8.

Данную оценку можно рассматривать как верхнюю границу для EROI, поскольку в ней не учтены расходы энергии на производство оборудования, доставки нефти на НПЗ и доставки топлива до конечного потребителя. Как не учтены и гамбургеры для пропитания оравы нефтяников в Северной Дакоте.

Получается, что бизнес «сланца» в Северной Дакоте — это сбор хвороста в опустевшем нефтяном лесу, в котором уже вырубили все деревья. Мороки с этим хворостом много, а тепла в доме он дает совсем чуть-чуть.

Но у нас есть и еще более экзотические заменители нефти. Эдакие гнилые пни, которые мы нашли у себя на холодном заднем дворе.

Ведь вторая надежда, о которой часто рассказывают в связи с «пиком нефти», это битуминозные пески в холодной Канаде, в которых содержится некая «тяжелая» нефть. Если нефть Баккена — это обычная нефть, которая попала в неудобную для добычи породу, то тяжелая нефть Канады или Венесуэлы — это, наоборот, неудобная нефть в обычной породе — песчанике или даже выветрившемся заново песке.

Вначале стоит разобраться с самой нефтью. На самом деле нефть — это никакое ни химическое вещество, а, скорее, целый коктейль различных веществ. В ней есть вещества вредные, есть вещества бесполезные, а есть вещества очень даже востребованные. И вся нефть в мире — разная. Есть месторождения с «хорошей» нефтью, а есть с нефтью, которая «не очень». Именно такой «не очень» нефтью была и российская нефть сорта Urals (в которой содержится много серы), пока нефть не стала стоить дороже, чем свобода.

Кроме того, полезные вещества нефти — углеводороды, из которых она состоит на 79–88 %, по отдельности гораздо более востребованы в экономике, чем необработанная, сырая нефть. Поэтому после добычи нефть разделяют по фракциям углеводородов, изначально содержащихся в ней, и продают их отдельно. Коллективная Золушка нефтепереработки денно и нощно путем возгонки и крекинга нефти отделяет мух от котлет, зерна от плевел и волков от агнцев.

Вот они, альфа и омега индустриальной нефтяной экономики:

Рис. 56. Перечень продуктов переработки сырой нефти.

Наиболее ценны так называемые «легкие» продукты перегонки нефти: весь верхний ряд — от нефтяного газа до соляра. Кроме того, ценность фракции нефти растет (в общем случае) в верхнем ряду справа налево — соляр дешевле газойля, газойль дешевле бензина, бензин дешевле эфира и так далее. Особняком стоит лишь нефтяной газ, который продается в целом дешевле жидких фракций. Иногда его вообще не заморачиваются утилизировать, а сжигают прямо на месторождениях, как на Баккене.

Почему же нефтяной газ не используется для получения чего-нибудь путного? Ответ прост: его качество часто и густо гораздо хуже того газа, который предлагает для продажи наш любимый «Газпром». В попутном нефтяном газе полно всяких вредных примесей — что насочилось в ствол, то и качаем наверх. Сероводород, азот, углекислый газ. Кроме того, количество нефтяного газа, получаемого от нефтяной скважины, обычно в разы меньше, чем количество природного газа, поступающего из скважин, изначально «заточенных» именно на газ. Поэтому не всегда раньше, на высоких значениях EROI и, как следствие, при низких ценах на газ и нефть, получалось экономически выгодно дотянуть трубу до каждой нефтяной вышки, выбрасывающей факел такого газа. Да и сами фракции конденсата, которые составляют большую часть нефтяного газа, не так удобны в добыче, переработке и использовании, как сырая нефть.

В России проблема нефтяного газа отягощается тем, что часто нефтяные месторождения расположены в столь отдаленных Мухосрансках, откуда транспортировать куда-либо попутный нефтяной газ экономически просто смерти подобно. На его доставку потребителям будет затрачено больше энергии, чем содержится в нем самом. Впрочем, проблема нефтяного газа остро стояла и стоит не только у нас, но и во всем мире. В английском языке он, собственно говоря, и называется flare gas или, в переводе на русский, «факельный газ», что, в общем-то, символизирует его назначение в современной человеческой деятельности.

В последнее время на фоне роста цен на минеральное топливо попутному нефтяному газу все же нашли достойное применение. Любой нефтяной промысел остро нуждается в электроэнергии для питания электричеством различного промышленного оборудования. В России, как мы помним, эта проблема отягощается расположением промысла где-то в никому не известном Скотопригоньевске. И нефтяники наловчились утилизировать нефтяной газ прямо на промысле, используя его как топливо для производства электроэнергии с помощью всяких новомодных штучек типа газопоршневых установок или газовых микротурбин. Именно отсюда растут ноги у 10 % попутного нефтяного газа в газовом балансе современных США. Нет нефти — начинаем думать о неудобном газе.

Вдобавок к неудобной фракции нефтяного газа, из которой все же наловчились получать конденсат, хоть и не везде, в традиционной нефти, на другом конце спектра углеводородных молекул, содержится столь же трудная к утилизации фракция — мазут и гудрон. И если в нефтяном газе, к удовольствию нефтяников, собираются все бесполезные и вредные газы из пласта, то в мазуте и гудроне собирается все, что есть бесполезного и вредного в самой нефти, — сера, карбиды и даже зола. Самые тяжелые фракции нефти практически нереально поджечь, даже нагрев их до высоких температур, поэтому их ценность как топлива — минимальна. В силу этого основные количества гудрона сейчас используются для дорожного строительства — это известный всем битум, который мы часто видим на дорогах нашей страны или на своих автомобилях.

Однако нефть из разных мировых месторождений содержит разное количество тяжелых фракций. Чем меньше тяжелых фракций в нефти, тем она дороже — большее удельное количество легких фракций позволяет сделать из нефти больше бензина. А бензин всегда можно дороже продать. Эта особенность рынка нефти, кстати, и определяет многие разночтения в оценках мирового производства, торговли и потребления нефти. Ведь легкая нефть стоит дороже, хотя весит меньше. Поэтому попутно возникает интересный парадокс — каждый производитель хочет продавать свою нефть именно как «легкую».