«Конец света», безусловно, наступит. Это закономерный итог наших вечных проблем с воспитанием детей, с постройкой нового дома или с посадкой очередной плантации многолетних насаждений. Точно так же, рано или поздно (а лучше — и очень поздно), у любого человека возникают вопросы с пузом, с тещей или с печенью, которые являются органическим дополнением к маленьким радостям от воспитанного сына, построенного дома или посаженного дерева.

В конце же этого многотрудного и интересного пути любого из читателей пока, к сожалению, ждет персональный «конец света». Биологическая смерть.

Такими нас создала природа, такими мы рождаемся на Божий свет. Наши младшие братья — бактерии и простейшие, лишены этой магической двойственности рождения и смерти, по сути дела, они бессмертны. Каждое деление бактерий порождает лишь две неотличимые от предка копии начальной клетки, без всякого ненужного разделения на «пап» и «мам».

Высшие же существа (тут слово «высшие» употреблено лишь в биологическом смысле) лишены этой примитивной и ни к чему не обязывающей череды вечного воспроизводства своих точных копий. Мы — к счастью или к сожалению — вынуждены рождаться, расти, влюбляться, производить отличное от нас самих потомство и в конце своего жизненного пути умирать.

[1]

Многие великие умы человечества пытались дать ответ на этот непростой вопрос: «Почему же мы все когда-нибудь умрем?». Все великие и малые религии, все мистические и философские доктрины, многие идеологические программы и художественные произведения так или иначе затрагивали этот вопрос: «Почему?». И, осознав всю тщетность и бессмысленность прямого обсуждения фатума или неизбежности, переводили его в гораздо более понятную плоскость «Зачем? (я живу)» или «Для чего? (я умираю)». Отсюда и возникал весь спектр ответов «За Бога», «За Веру, Царя и Отечество», «За Родину! За Сталина!» и еще сотня других вариантов — в зависимости от конкретных обстоятельств и от исторического окружения, в котором находился тот или иной социум.

Точно так же, как вопрос личной смерти интересует всех и каждого, так всегда не менее интересен всем думающим людям и вопрос жизни или смерти того государства и общества, которое незримо окружает любого из нас. Ведь человек, по сути, существо социальное, и реальные истории реальных Робинзонов всегда оказывались гораздо более печальными, нежели идиллическая картинка, нарисованная гениальным Даниелем Дефо.

Исходя из выше перечисленных фактов, книги о глобальном «конце света» всегда пользовались, пользуются и, наверное, будут пользоваться неизменным успехом. Неизвестный автор «Апокалипсиса Иоанна» и известный всем автор «Империализма как высшей стадии капитализма» лишь описывали современный им мир со всеми его пороками и недостатками, но в итоге написали вечные бестселлеры (как мы потом назовем их труды), которые многие позднейшие читатели этих произведений с удовольствием растащат на цитаты, эпиграфы и пророчества.

Еще проще снять фильм или написать художественный текст о «конце света». Наводнения, землетрясения, атомная война, кишки и кровища бурной рекой, толпы беженцев и тучи вулканического пепла, застилающего солнце. В конце фильма, конечно же, должен быть хеппи-энд, в котором Главный Герой на фоне разрушенного Нью-Йорка (это уже в чем-то современный канон — «Нью-Йорк должен быть разрушен!») нежно обнимает своих выживших родственников передними щупальцами. Родственники, понятное дело, — это его жена и дети. Причем детей обязательно трое, и все трое — разного пола.

«Конец света» теперь описывается уже практически стандартно и стереотипно и может быть втиснут в некий сухой документ наподобие советского ГОСТа. Этот ГОСТ будет с обязательным «введением» (где нам вкратце расскажут, где вся эта напасть, готовая сожрать мир, зародилась), «с составом» (где нам покажут мирную и спокойную жизнь главных героев), с «рецептом приготовления» (где нам, собственно, показывают или рассказывают об увлекательном процессе Апокалипсиса, Армагеддона или Рагнарека) и с безусловными «методами контроля качества продукции» («Мир разрушен? — да/нет». «Да!». «Завершение программы работ. Хеппи-энд»).

На деле же, в реальной жизни, ситуация с «концом света» обстоит отнюдь не столь определенно и не столь естественно, как это описано у Святого Иоанна, Владимира Ильича Ленина или у Джеймса нашего Камерона в его классическом, теперь уже, «Титанике».

«Конец света» приходит к нам буднично, постепенно и каждый день. Нет Вавилонской блудницы, не слышно Ангела Вострубившего, не видно на небе Джаггернаута, и даже Всадники Апокалипсиса если и скачут по нашим улицам то, сволочи, делают это как-то уж очень постепенно и незаметно.

Мир живет, движется вперед, занимается своей повседневной жизнью — и при этом «вдруг» оказывается в бессмертном и вечном состоянии — «верхи не могут, а низы не хотят». Аннушка, разлившая масло час назад, и комсомолка-отличница, ведущая трамвай по маршруту, внезапно отрезают голову гражданину Берлиозу.

И все делают это в рамках своей обычной жизни, в рамках того, знакомого им, социума, в котором они родились — кто двадцать, кто тридцать, а кто и семьдесят лет тому назад.

Почему так происходит?

Происходит это потому, что наше общество меняется. Медленно, постепенно, но неотвратимо и неизбежно. Книга, которую вы держите в руках, именно о том, как марафонский бегун коллективного человечества, набравший темп еще 40 000 лет тому назад, бежит сейчас уже последние километры дистанции до столь далеких, но важных Афин. Солдат, победивший персов при Марафоне, спешит донести благую весть на агору. Он напрягает все силы и хочет сделать это как можно раньше. Что ждет его в конце пути: смерть или радость и слава победы? И есть ли вообще конец у этого длинного и героического забега всего человечества? Где та агора, на которой нас ждут друзья и близкие? Когда мы туда прибежим?

Марафонский бегун взбирается на последний подъем, напрягая все силы и ожидая увидеть конец своего пути за крутым склоном исторической горы, на которую он уже почти взобрался. Но, скорее всего, за гребнем этой горы не будет красивого спуска к долгожданным Афинам. Человечество, в отличие от бегуна-марафонца, не сможет спуститься с горы, потому что спуск с горы и отдых для земной цивилизации — это новые «пещеры» и новое средневековье. Скорее там, за гребнем нашего последнего холма, мы увидим новые вершины и вновь — узкую тропку, которая выведет нас к ним — вперед и ввысь.

[2]

Ведь если думать иначе, если ждать, что завтра автоматически будет лишь механическим повторением вчера и сегодня, то мы уже обречены. Текущая мировая проблема, которая задана нашим образом жизни и нашими же ожиданиями, касающимися завтрашнего дня, проста и понятна.

Вот график роста населения мира, положенный на график потребления нефти (рис. 1).

Рис. 1. График корреляции роста населения и потребления нефти.

Как видите, эти графики очень похожи друг на друга и кажутся связанными одной причудливой цепью причинно-следственных отношений.

А вот — и будущее самой нефти.

Рис. 2. Графическое изображение расхождения между добычей и разведкой новых природных месторождений нефти (1930–2050).