Казалось бы — в чём проблема, «сделать мордочку более взрослой». Кто бы ещё сказал — как это сделать⁈ Это не поменять цвет глаз или сделать носик поменьше, там надо как-то поменять черты «лица», но как⁈ Три дня мы с дедом упахивались до мушек перед глазами. Я даже добыл в городской библиотеке альбом, посвящённый животным, где были фотографии рысей — чтобы иметь перед глазами готовый образ. И всё равно — получались или перекошенные морды, или плоские какие-то или вообще такие мутанты, что дед аж вздрагивал и требовал стирать быстрее, пока Рысюха не увидела, а то проклянёт.

В самом лучшем случае, когда переносил морду взрослой рыси с фотографии, было нарушение пропорций и несовпадение стиля. Да ещё и дед не вовремя напомнил, что копии будут уменьшенные, потому мелкие детали или потеряются, или сольются. Получается, и «взрослость» надо крупными деталями передавать⁈

Единственным не слишком позорным итогом всех мучений оказался медальон, на который я перенёс фотографию головы рыси и немного подправил в сторону упрощения. Причём несколько раз в процессе портил картинку настолько, что приходилось начинать всё с начала. В конце вышло нечто, что дед обозвал так:

«Морда, конечно, бандитская — но для виски сойдёт».

«Да, деда, всё же без художника не обойтись. У обоих у нас руки и головы не под это заточены».

«Зато можно будет ему уже не словами описывать, а показать, что есть и сказать, что хотим поменять — наверное, это будет проще».

Забегая наперёд — забрать у сестёр Пырейниковых первый вариант чибика Рысюхи оказалось не так просто. Да, они действительно тренировались в копировании = вот только не на этикетки. Забавная мордочка красовалась даже на кружке, из которой младшая из сестёр пила чай, и на её тетрадках. Я даже предостерёг её:

— Смотри, чтобы Пырей не обиделся, что чужой тотем так везде лепишь!

Вместо ответа она повернула кружку другой стороной — там были целые заросли травы. Такие же покрывали и всё свободное место на обложке тетради. Ну, ей с сёстрами виднее. Забрать-то я фанерку забрал, но в процессе с меня каким-то образом истребовали обещание «обязательно вернуть». Я только по пути домой вспомнил, что картинка изначально моя, и давал я её на время — какое ещё «вернуть»⁈ Но было уже поздно — обещание дано.

Больше дома на каникулах ничего значимого не происходило. Отдыхал, в перерывах между «муками творчества», тренировался с мечом и с магией, общался с домашними и с соседями. Разбирал накопившиеся дела, решал текущие, но без надрыва и превозмоганий. Ближайшее важное событие — доставка грузовиков, ожидалась на последней неделе января. Сначала нужно было дождаться нашей очереди на заводе, потом — пока покупка доедет по железной дороге, с перегрузками с платформы на платформу разных компаний, с ожиданием «своего» попутного состава на сортировочных станциях и прочими прелестями грузоперевозок по дорожной сети, состоящей из лоскутков, принадлежащих десятку разных компаний. Вообще, по оценкам знающих людей, доставка должна была занять около двух недель или больше, при том, что «чистой» езды, если на скором поезде, например, было чуть больше двух суток. Дед по этому поводу был категоричен, постоянно повторяя: «Или император наведёт порядок, установив естественную монополию, или в случае любого кризиса Империя хлебнёт лиха полным черпаком, когда вся эта фигня встанет колом или вовсе рухнет при первой возможности».

Соскучившись по Маше, разговоры по мобилету помогали мало, я уехал из дому немного заранее. Так, чтобы до учёбы было свободных два дня, которые я собирался провести с моей Муркой. Всерьёз думал о том, чтобы снять в Могилёве номер в гостинице на пару суток, чтобы не мотаться в Буйничи и обратно. Дед, правда, подпортил планы.

«Ага, ты останешься в гостинице, бабуля позвонит Петровне и узнает, что ты не приехал. Они вдвоём сперва поставят две губернии на уши, а потом — тебя в интересную позу».

Я представил себе такое развитие событий и его последствия и дурно стало. Придётся сперва забросить вещи в общежитие, а потом уже думать о том, как сэкономить время на дорогу и деньги на извозчиков.

«Машина нужна. На нормальной машине двадцать минут в одну сторону, даже по местным дорогам, которые вибростендом подрабатывать могут».

«Опять ты о своём⁈»

«А ты опять дурь про „повозки“ орать будешь?»

«Это не дурь, а традиции и нормы приличия!»

Свидетельством наладившихся отношений с бабушкой была упакованная в баул сумка с «перекусом в дорогу», которым я, пожалуй, мог бы питаться минимум двое суток. Нет, в прошлый раз я тоже не с пустыми руками в дорогу отправился, но сделанная при помощи тёти Яди нарезка из ветчины и сыра ни в какое сравнение не идёт, ясное дело.

За тот час с небольшим, что я сидел в зале ожидания вокзала в Минске, из вокзального ресторана дважды доносились отзвуки «Бутылки рома» и трижды — «Кленодуба». А вот «Надежду» не заказывали — видимо, не та публика, не та обстановка. Дед сказал, что это так поначалу, пока песни свежие и ещё не надоели, потом будут заказывать намного реже.

В поезде сразу уточнил у знакомого уже проводника, сколько сегодня пассажиров в вагоне.

— Сегодня только два места свободных, так что у вас сегодня будет попутчик.

Ну и ладно, надеюсь, он храпеть не будет. В купе я первым делом переоделся и повесил костюм в имевшийся здесь микроскопический шкафчик. За окошком падал снег, крупные редкие хлопья в лучах фонаря вызывали какое-то праздничное настроение, да ещё и ситуация с отправлением в дорогу — как-то всё сложилось вместе в сложную ассоциацию, которая заставила начать напевать:

Везёт лошадка дровенки,

А в дровнях мужичок.

А в мужичке — бутылочка,

Колбаска и лучок!

— Интересный вариант! — раздалось от двери в купе. — Правда, целая бутылочка в одного мужичка зимой может оказаться излишней.

Опять⁈ Второй раз на одни и те же грабли, надо же…

— Добрый вечер, — сказал я, обернувшись. — Извините, дурацкая привычка порой напевать всякое разное, порой вообще бессмысленное. Рысюхин, Юрий Викентьевич.

— Полноте, не за что извиняться — голос приятный, и песенка забавная. Это скорее мне прощения просить надо, что вошёл без стука. Горлянкин, Николай Михайлович.

— Я уже закончил с размещением, так что могу выйти, чтобы не стеснять вас во время переодевания.

— Это лишнее — мне по рабочей обязанности нужно будет выходить в Тальке, проследить за грузом и ещё кое-что сделать, так что как минимум до этого переодеваться туда-сюда смысла особого не имеет.

Похоже, выспаться мне не удастся — Талька, это чуть меньше, чем через три часа от Минска, и там мы пробудем минимум полчаса. Так что на половине ночи меня скорее всего разбудят, да и до того спать придётся при свете соседского «ночника».

«Юра, не тупи! Если он в Тальке выходит — то, значит, знает, что там происходит!»

И то правда.

— Николай Михайлович, а вы не просветите ли меня, что там в Тальке в последнее время происходит? И грузы туда приходят несоразмерные деревеньке, и вообще суета вокруг неё какая-то.

— А вам это, простите, зачем? — собеседник ощутимо напрягся.

— Всё очень просто: у меня южнее этой самой Тальки имеется кое-какая недвижимость, пока это небольшой заводик с хутором при нём, но я собираюсь участвовать в Императорской «Программе развития». В частности, в планах строительство дороги до Рудни, которая между деревней Талька и одноимённой речкой. Ну, и моста нормального на месте имеющегося ужаса либо рядом с ним.

— А что за заводик?

— Винокуренный, а что?

— И как далеко он от Тальки?

— Построим дорогу — будет десять километров до станции, плюс-минус двести метров.

Попутчик тяжко вздохнул:

— Сопьются, злыдни. Неиссякаемый источник бормотухи под боком…

«Так, не нравится мне его настроение. Так он нам не то, что ничего не расскажет, а и вовсе во враги запишется. Дай-ка я чутка порулю, ты далеко не уходи, смотри, учись».