— Незакреплённые и неустойчивые знания не сильно отличаются от их отсутствия.

— Но ведь отличаются же?

В общем, получил я ещё целых четыре дополнительных вопроса, но всё же выгрыз своё «отлично». У Маши завтра ожидался профильный экзамен, что-то там по теории композиции, как она уверяла — самый главный экзамен вообще, который, собственно, и покажет — получится ли из неё когда-то что-то, похожее на композитора. По этому поводу она нервничала так, что аж голос дрожал. Весь разговор, который она прервала буквально через четверть часа под предлогом того, что «завтра сдавать, а я ничего не знаю» был посвящён попыткам успокоить мою радость. В итоге я позвонил Мурлыкину и попросил его дать дочке какое-нибудь успокоительное, чтобы она хоть поспала перед экзаменом, а то ведь всю ночь страдать будет.

— Заботливый, значит? Ну-ну. Ладно, подлечим мы нашу старшенькую. Если мамины травки не помогут — папин коньяк в чае справится.

Я в этот день ещё успел смотаться в лабораторию и сделать накопившиеся анализы — иронию в связи с проблемами на экзамене можно было черпать ложкой. Даже отчёты полностью сделал — уже навострился настолько, что правки от Мефодьевны получались минимальными. Но всё же ещё оставались.

Мне тоже, как и Мурке, предстоял последний экзамен, только должен был состояться через три дня. Он также был профильным — «Основы биологии». Тут тоже надо было отдуваться во многом самому, просто от того, что в мире деда наука ушла сильно вперёд по сравнению с моим. Поэтому во многих местах, где у меня в учебниках или конспектах стояло «функции органеллы не выяснены» или «механизм взаимодействия пока неизвестен» или ещё что-то такое, у деда были целые массивы данных. Как он пояснял, остались от поверхностного интереса к учёбе сына в ветеринарной академии. Если это только результат «поверхностного любопытства», то какой же объём данных у специалистов⁈

Ну, и некоторые бытовавшие у нас теории дед злобно и ехидно высмеивал. Так что главное было не ляпнуть лишнего. И, разумеется, на этом экзамене я влип по полной…

[1] Очень распространённая ошибка, некоторые даже доказывают, что у них есть сборник Пушкина с этой сказкой. На самом деле все четыре имеющих широкое хождение варианта — три народных и один литературный — принадлежат перу великого собирателя народной культуры Афанасьева.

[2] Созвал Лев зверей и приказал:

— Умные налево, красивые — направо!

Все поделились, и только обезьяна бегает туда-сюда.

— Ты что, не поняла, что я сказал?

— Да всё я поняла. Просто хоть ты разорвись, ну вот хоть ты разорвись — и туда, и туда нужно!

И ведь говорил себе, что знания деда надо отложить в сторону и отвечать строго по конспекту и рекомендованной литературе, даже если там полная чушь написана. Но — не смог. Вот дёрнуло меня не просто упомянуть о химической энергии, как основе энергообмена и существования живой клетки, но ещё и доказательства приводить начать и примеры. Хорошо хоть, что ограничился глюкозой, не упоминая даже краем АТФ и её синтез на митохондриях, который у нас назывались «биобластомы» и считались просто запасами питательных веществ клетки — «глюкозно-жировыми депо». Наш биолог аж взвился.

— Не сметь! Не сметь нести при мне эту антинаучную чушь про «химическую энергию» клетки! Нет жизни без магии Жизни! Только поток великого поля Жизни дарит жизнь всему на свете! Тонкие эманации жизни растворяют и доставляют питание в клетках! Наша задача найти их и выделить из помех, а не выдумывать всякую ерунду про «химию жизни»!

— Но как же брожение в изолированных от поля магии…

— Мерзейшая мистификация, обман и идиотизм исполнителей! — профессор аж на визг сорвался. — Величайшие умы прошлого и их современные ученики категорически утверждают это!

Похоже, экзамен мне не сдать. Так что и терять уже нечего. Ну, пока он переводит дух…

— Величайшие умы прошлого были твёрдо уверены, что функция головного мозга — выработка носовой слизи. А после изучения кровообращения пришли к выводу, что он ещё и для охлаждения крови используется[1]. А мыслительные функции пихали кто в сердце, кто в печень…

— Вон отсюда! — не то прошипел, не то прорычал Тростинкин. — Случайные ошибки корифеев ни в коем случае не дают права всяким неучам и бездарностям даже ставить под сомнение Великое Учение, тем более лезть своими куцыми мозгами в познание таинств Жизни! Вон отсюда!

Преподаватель, очередной раз отмахнувшись от пытавшегося что-то сказать ему ассистента бросил мне «зачётку». Он в ярости даже ничего не смог или не захотел в неё записать. Поймав документ, я вышел из аудитории, оставив профессора дальше клеймить, обличать и бичевать.

И вот что теперь дальше делать⁈ «Неуда» в зачётке нет, значит, речь не о пересдаче, а о чём? Неявку поставят, или он потом всё же нарисует какую-нибудь гадость в ведомости? Допускается две пересдачи, вот только нашему Тростинкину я не сдам ни с двух, ни с двадцати двух попыток. Что же делать, как быть⁈ Ни одной толковой мысли в голове, ни у меня, ни у деда. Нет, он что-то там говорит про «комиссионную сдачу», но как её добиться? Вылететь из академии на первой же сессии, какой позор. Но что делать⁈

Не знаю, сколько простоял в прострации, гоняя мысли по кругу, но явно недолго, потому что после меня никто ещё из аудитории не вышел. Очередной цикл прервала девушка, судя по униформе — из административного персонала.

— Господин Рысюхин? Вас желает видеть ректор, позвольте вас проводить.

«Ну, вот и всё. Сейчас осталось только попрощаться с ним и с академией».

Я впал в полную депрессию, даже сам удивился такому своему состоянию, но так, вяло. И дед тоже ощущался где-то на уровне чирикания птиц — что-то такое слышится, но внимания не привлекает.

В кабинете ректора кроме него был ещё кто-то — внешне похожий на него, но несколько старше и с более грубыми чертами лица. Но поскольку мы пока не представлены, обращаться буду только к Кайрину:

— Здравствуйте, Ваша Светлость.

— Без чинов. Что-то вы какой-то очень уж вялый. Сессия вымотала? Кстати, как экзамены?

— Биологию завалил. Только что.

— В смысле? Как это «завалил»⁈ Я же… Таааак! А это ещё что за гадость⁈ — ректор сделал какое-то сложное движение кистью руки и словно сдёрнул с меня пыльное покрывало.

Сразу и жить захотелось, и дед стал слышен отчётливо — точнее, его мат, которым он сейчас разговаривал. А вот Николай Петрович, наоборот — из благодушного и расслабленного стал злым и напряжённым.

— Кто же это посмел⁈ Так, вы где сейчас были?

— На экзамене по основам биологии. Потом меня к вам привели.

— Слабость, апатия, тоска и равнодушие к жизни — когда появились?

— Незадолго до прихода вашей помощницы, в коридоре перед аудиторией.

Наверное, мне послышалось, что граф тихо зарычал.

— Что с экзаменом? Детально, но без лишних подробностей!

Глядя на ректора не то, что спорить с ним — просто быть недостаточно расторопным в выполнении приказов было страшно. Я коротко рассказал перипетии экзамена. На моменте впадения Тростинкина в бешенство, граф прервал меня.

— Значит, «великое поле Жизни», опять? Ну, всё, он допрыгался! Так, мне нужно отлучиться, дать некоторые распоряжения. Ах, да! — ректор спохватился. — Это мой старший брат, граф Кайрин Алексей Петрович. Это, соответственно, Рысюхин, Юрий Викентьевич. Побудьте пока вдвоём, я скоро вернусь.

Разъярённый ректор подошёл к двери, но обернулся и бросил мне:

— Зачётку!

Я протянул документ и тот выскочил из кабинета. До того, как дверь захлопнулась, я успел только расслышать:

— В какой аудитории экзамен у Тростинкина?

Маг универсал полного пятого уровня в ярости — внушает трепет, да.

— Ну надо же, «великое поле Жизни»! Эти сектанты ещё существуют? — раздалось за спиной.

Я обернулся к старшему Кайрину:

— Ваша Светлость.

— Брат же сказал — «без чинов». Он хоть и младший, но в этом кабинете — главный.