Ещё на всякий случай проверил все блюда своей способностью, заодно вроде как всё и попробовал. Интересно, это уже то, что дед называет профдеформацией, или ещё на пути к ней?

«Не льсти себе — ты пока ещё только покосился в ту сторону, где она лежит, далеко-далеко, за перевалами горными и лесами дремучими».

Ну, зато выяснил, что кое-что недосолено, а одно блюдо бабуля посолить вообще забыла. Исправил, что уж. Ещё внаглую закрылся у себя в кабинете под предлогом «обзвонить с поздравлениями знакомых» и, кроме обзвона, часик просто поспал. Хорошо, что сделал это до звонков — потому как оказалось, что борисовские военные… на меня обиделись! За что, спросите вы? И я спросил, и даже минуты через три получил ответ. Песня. Претензия была простая, как лом, и такая же убийственно-неотразимая: «Почему ты для чужих совершенно дальневосточников песню написал, а для нас не хочешь? Потому что мы пехота?» Долго, очень долго уговаривал и доказывал, что не я им писал, а они мне, чтобы утащить уже готовое. Пришлось сказать даже, что песня вообще-то про геологов, которые годами мотаются по самым дальним курмышам, ищут полезные ископаемые. Версия легла, как родная, борисовцы поверили, успокоились, пообещали заехать второго января, выпить за примирение. А потом попросили всё-таки написать что-то такое и им.

Дед взвыл:

«Откуда⁈ Откуда мне взять песню про пехоту⁈ Про армию в целом, армейских, про офицеров и тому подобного — я несколько сотен, наверное, вспомнить смогу! Про солдат — именно про рядовых — масса, но господ офицеров вряд ли устроят. Про другие рода войск — хоть другим концом жуй! А вот акцентированно про пехоту⁈»

«Думай, время есть. Я вообще, как ты выражаешься, в охренении».

Бабушка подошла с претензией и даже принюхалась:

— Сколько времени можно по телефону разговаривать-то⁈

— Мы с тобой, как правило, около часа «висим».

— Так то свои, родные люди, а там⁈

— Бабуля, у меня в блокноте сто восемьдесят шесть деловых контактов и два десятка по работе. Благо, далеко не у всех есть домашний телефон или мобилет. Но даже на полсотни оставшихся: с каждым поздороваться, представиться, поздравить, выслушать ответ, вспомнить, как хорошо поработали в этом году, напомнить друг другу о планах на будущий, передать приветы. Никому, блин, не нужные приветы! Вот тебе, баб, нужен привет от торговца сахаром из Слуцка? По глазам вижу ответ, не старайся формулировать без мата. В среднем от трёх до пяти минут с каждым из почти шести десятков! Я ещё фантастически быстро управился, но малость охрип. Чайку бы, или ещё чего?

— Я тебе дам «ещё чего»! Ишь, удумал!

— Бабуля, я про компот вишнёвый! А ты о чём?

Разумеется, звонил я не всем, даже не половине. А минут двадцать проболтал с Муркой-Машенькой.

— Да, кстати, офицеры из Борисова второго числе приедут, вчетвером. И в гости, и по делу.

Семейный ужин прошёл в тёплой и семейной же атмосфере. Мы с бабушкой старались веселиться и не касаться острых тем, причём нам вполне удавалось. Настя управлялась очень ловко, на мой взгляд — вообще безупречно. Наевшись вкусняшек (надо будет Насте с собой что-нибудь завернуть), последние пять минут года мы, как требует традиция, выпив ритуальную рюмку за проводы года, сидели молча, вспоминали все события, плохи и хорошие, грустные и весёлые, полезные и вредные, да и просто никакие. Вспоминали — и прощались с ними, без обид и без неблагодарности. И если с первым получалось не у всех и не всегда, то за всё хорошее я благодарил этот год абсолютно искренне. Ну, а первые пять минут нового — строили планы на новый. Или уточняли. Или просто мечтали — как говорит дед, «кто на что учился».

Щёлкнула стрелка часов, и мы за пару секунд вернулись к своим обычным ролям. Настя вскочила с кресла, превратившись вновь в служанку. А мы приступили к обмену подарками. По традиции — от младшего к старшему, причём тут речь шла только о возрасте, не о положении в семье или Империи. Мой мобилет вызвал синхронный вздох удивления. Я быстро показал бабушке, как им пользоваться, где записаны контакты — мои, Пробеляковых, Надежды Петровны. На всякий случай показал, как добавлять новые, хотя, казалось бы, откуда? Ну, и послушал особенно неискренние и неубедительные сейчас обвинения в расточительности. Вот если бы узнала, откуда мобилеты у управляющих, хе-хе.

Пока я обучал бабушку пользованию подарком, Настя сменила «старые» приборы на заранее подготовленные «новые» — тоже традиция. И новые закуски, точнее — такие же, но во вновь заполненных посудинах.

Я получил ножны к своему мечу из кожи какой-то изнаночной твари и с родовым гербом около устья. Быстро сбегал за клинком, примерил — идеально.

«Ага, главное, чтобы титулованные балбесы не стали цепляться, что они у тебя слишком шикарные для не титулованного».

«В академии — я с мечом хожу редко, вне — никто меня не знает».

«Дело твоё, и морда — тоже».

Мы традиционно (опять же!) стоя выпили, приветствуя Новый год, одну рюмку выплеснув в окно. Ни одна капля назад не прилетела, что считалось хорошим знаком. Конечно, при выборе окна учитывалось направление ветра, но мало ли…

Потом вышли на улицу, на ежегодное, но ещё не традиционное, развлечение: два наших соседа с даром Огня соревновались, запуская в небо огненные искры и всполохи. Каждый старался выделиться или формой всполоха, или цветом, или и тем и другим сразу. Уровни у конкурсантов были примерно равные, возраст и опыт — тоже, так что минут через пятнадцать они согласились на «боевую ничью» и пошли пить «мировую» — на сей раз в порядке очерёдности к брандмейстеру. Так, пока трезвые — надо перехватить, договориться о просушке игрушек.

Получилось даже лучше. Со словами:

— Дети — это святое! Они свернули в наш двор и приступили к работе. Нет, опыт — это вещь! Какие крохи силы они тратят на каждый предмет, это же чудо просто! Я спохватился и, оставив бабушку «за старшую» метнулся в дом, вынес две бутылки «Голубичной», по одной каждого вида. И, когда просушка краски закончилась, вручил им:

— Ни в коем случае не как оплата, вон, видите — «не для продажи». А как продолжение соревнования!

— Кто первым выпьет, что ли?

— Нет, какой рецепт больше понравится наибольшему числу людей. Мы никак не можем выбрать, какой вариант пускать в производство в следующем году. Совет нужен!

— Ну, это мы всегда пожалуйста!

Прошло уже больше сорока минут Нового года, я сижу, тихо мурлычу под нос очередную дичь, навеянную какими-то отголосками дедова мира:

Быть может, она за трамваем бежит,

Сожрав по дороге такси?

Люси! Ауууу-у-у, Люси!

Ау-уууууу, Люси! Люси!

Может, ничего страшного и не случится, и я просто зря себя накручиваю? И тут прибыли первые гости.

Отдалённо знакомое семейство с другого конца Смолевичей. Не сразу даже вспомнил их фамилию — Буяковы[1], имён даже и не знал, пока бабушка нас не представила. Зачем и почему приехали именно они и именно к нам? Загадка, не правда ли? А вот, кажется, и отгадка, которая меня совсем не радует и пробуждает недавние переживания. Отгадка называется «дочка на выданье». Папа, мама и дочка — таким вот составом. Пока сидели за столом, угощаясь «с дороги», всё было ещё более-менее в рамках, давая иллюзию обычного. Но вот потом… Дочка активно, хоть и без особого огонька, строила глазки и пыталась заигрывать. Неприязни ко мне в ней не было, но и искреннего интереса именно ко мне — лишь чуть. Мамаша окидывала окружающее хозяйским глазом, а папаша вообще выкинул коленце. Дав понять, что ему нужно посетить уборную (переглянувшись перед этим с женой) просто встал и пошёл к дверям. Я быстро оставил его дочку «поскучать» и направился к нему:

— Позвольте, я провожу вас.

— Да ладно, что уж там, я сам как-нибудь.

Не понял⁈ Что значит «сам»⁈ Ты первый раз в этом доме, ау! Или собираешься под предлогом поиска уборной как следует по этому самому дому полазить⁈ Судя по тому, как он отбивался от сопровождения, и как был разочарован, увидев меня в коридоре после выхода оттуда — весьма скорого выхода, должен заметить — так всё и планировалось. Ещё и с женой переглянулись на входе в зал, обменявшись эдакими красноречивыми минами. Ну, знаете ли!!!