— Пресный душ? Интересное решение — вроде как простейшая идея, на поверхности лежит, а не встречал ни разу на пляжах! Врач? Спасатели⁈
— У врача основными задачами будут солнечные удары, солнечные же ожоги и судороги от долгого нахождения в воде. Ну, может ещё кто в подпитии придёт и ему плохо станет, или кто споткнётся и головой об сосну. А спасатели… Тут три функции. Первая — декоративная. Парни с атлетическими фигурами и девушки с фигурами же, в минимально допустимых приличиями купальных костюмах, крутящиеся около вышки будут сами по себе привлекать отдыхающих. Второе — это собственно спасение тех, кто решит утонуть или заплывёт далеко от берега, или плохо в воде станет. Поскольку тонуть могут и дамы — то для них девушки-спасатели, во избежание урона для чести, так сказать. Ну, и третья задача — поддержание общественного порядка. Для этого им, хотя бы некоторым, неплохо бы иметь какое-либо отношение к полиции.
— Я смотрю — и не перестаю удивляться. Вроде всё просто и очевидно. Но почему-то нигде и никем, насколько мне известно, в одном месте не собрано. Первая мысль: «зачем это надо», вторая — «почему бы и нет», а уже минут через пятнадцать смотришь и не понимаешь: как без этого вообще обойтись можно?
— Кстати, брат! Это же готовый проект для участия в той самой программе освоения.
— Ну что вы, от силы — черновик набросков проекта.
— Значит вы, господин Рысюхин, берёте этот вариант?
— Увы. Я это не потяну по ресурсам: ни по деньгам, ни по связям, ни по наличию грамотных подчинённых. Не говоря уж о том, что там нужно будет поселиться минимум года на три. Не знаю, сколько стоит земля, а выкупать нужно всю сразу, пока местные не увидели масштабы и не задрали цену в разы. Плюс ещё тысяч пятьдесят-шестьдесят на строительство…
— Я бы сказал, скорее сто десять — сто двадцать тысяч. — Оспорил мои выкладки Кайрин старший.
— Я беру по нижней границе, верхняя же ограничена только фантазией и амбициями. Тут на двести пятьдесят тысяч развернуться можно. Например, сделать отводок от дороги, спрятав его под террасу, чтобы гости выгружались и, наоборот, отъезжали из-под крыши, без помех со стороны погоды. Гостиницу можно построить и вот в этих границах, и в этих. И пять этажей, и двенадцать. Ну, и так далее, и тому подобное. Например, вот тут поставить банно-спортивный комплекс, с парилками, саунами, бассейнами, плавательным и купелями, массажными кабинетами и спортивными залами с тренажёрами и гимнастическими снарядами.
Я протяжно вздохнул. Стараниями деда этот комплекс стоял пред глазами, как живой. И это я ещё не все идеи изложил. Про задействование в проекте арендаторов и усадьбы, например. Или про строительство пивоварни, на которую можно было бы ещё и экскурсии водить. Да много про что ещё.
— Да уж, богатая фантазия требует большого кошелька.
— Хотел бы всё это сделать, но — не потяну, точно знаю, хотя и очень хочется. Но — не смогу, только испорчу идею. Так что выбираю, так сказать, синицу в руке в виде Шклова. Сколько там процентов завода, говорите?
— Шестьдесят шесть! Не можем же мы отдать только часть⁈
— Ну, я же не знал, сколько было покупателей…
— Так-то да, это мы не сказали.
Граф Алексей Кайрин подвёл итог разговора:
— Значит, мы начинаем оформление передачи документов на стекольный завод. Пакет подготовлен, осталось только уладить формальности. Кроме того, скорее всего будет ещё разговор про имение на Балтике. Я посоветуюсь с родственниками, но, возможно, мы возьмёмся за реализацию вашего проекта. Разумеется, оговорив ваше участие. Не смею больше задерживать, документы будут готовы к концу каникул.
Я понял намёк и раскланялся. Задержавшись в приёмной перевести дух, я успел услышать через неплотно закрытую дверь:
— Теперь сам видишь, что недаром этим парнем сам князь Медведев заинтересовался.
Ответа я уже не услышал, поскольку очень недовольный секретарь закрыл дверь и мрачно спросил меня:
— Вам что-то ещё угодно?
— Нет, спасибо, только дух переведу — и пойду к себе.
У себя в комнате я рухнул в кресло будто из меня скелет вытащили. Апатия отличалась от той, что испытывал после экзамена как день от ночи, но ни сил, ни желания не было ни на что. Даже мысль достать из оружейного шкафа что-нибудь покрепче прошла краем сознания, как и мысль сходить пообедать. Уж очень много всего пришлось на первую половину дня, настоящие, как дед выразился, эмоциональные качели.
Так и сидел, изображая медузу на пляже, не то десять минут, не то час, пока в дверь не постучали. Пришлось вытекать на пол и ползти ко входу. Там оказался какой-то незнакомый второкурсник из «агрономов», который принёс мне зачётку. Был он своей ролью посыльного недоволен, но мне ничего не высказал. В зачётке красовалось четвёртое «отлично».
«Вот знаешь, дед — эта оценка, в отличие от трёх других, не радует почему-то. Будто чужая, или ненастоящая».
«Не заморачивайся. Если учесть, сколько ты новейших для вашего мира идей осветить умудрился — тот, который вроде как старался „лишнего не ляпнуть“, так там не то, что на „отлично“, там на парочку диссертаций хватит».
«Не ври — не писал я ничего лишнего. Всё лишнее было устно сказано».
«Хех, помнишь, всё же. Ну, тогда считай один балл компенсацией за оскорбления и проклятие, уж на „хорошо“ у тебя точно было».
Я вздохнул, ещё раз заглянул в «зачётку» и сунул её в саквояж. На этом движении словно вернулись желания и воля, хоть усталость никуда не делась, но при этом идея сходить в столовку уже не казалась отвлечённой теорией, а была руководством к действию.
«Всё правильно — гештальт закрылся, подсознание синхронизировалось с сознанием».
«Даже не буду спрашивать, что ты имел в виду. Помню твою привычку объяснять одно непонятное слово с использованием трёх других таких же непонятных. И тем более не буду сам смотреть в твоей памяти!»
«Оно правильно. Немецкие философы — это натурально карательная литература. Особенно если в подлиннике, а у меня в закромах и на такое наткнуться можно, когда-то имел неосторожность полюбопытствовать».
«Ты так хорошо знаешь немецкий⁈»
«Когда-то знал, на уровне свободного общения и чтения не адаптированной литературы для удовольствия. Потом забыл по большей части, но с новой системой памяти можно попробовать восстановить».
А после столовой, точнее, после того, как я полчаса посидел на стуле в состоянии ленивой неги, вообще бодрость духа образовалась. На этой бодрости я и вышел на лицо, позвонить Мурочке, отчитаться о закрытии сессии. Узнав о результате, а лишнего я не рассказывал, ни к чему, Маша категорически заявила, что это нужно отпраздновать. Мол, мало того, что первая сессия, так ещё и на одни «отлично». И не успел я предложить место и время для празднования, как мобилет у неё отобрали, а я был категорически приглашён будущей тёщей в гости. Вздохнув, я пошёл обратно на изнанку — за цветами и приводить себя в соответствующий вид.
Надежда Петровна, выглядывая из своей выгородки, поинтересовалась результатом и услышав «все четыре на 'отлично» заявила, что «и не сомневалась даже».
— Праздновать будешь?
— Обязательно! Сейчас переоденусь — и к Машеньке в гости, тёща пригласила вот только что.
— Ну, такое празднование я одобряю! Не то, что остальные — сегодня всё общежитие будет массово и злостно нарушать целую кучу правил внутреннего распорядка.
Я только вздохнул украдкой: если бы не внезапное приглашение домой к Мурлыкиным, я мог бы после свидания с Машей успеть вернуться к празднованию. А так придётся только внести старосте группы свою долю, чтобы не считали, что «зазнался» и «оторвался от товарищей».
В гостях всё было чинно и благородно, хоть мы с Машей и урвали пару раз минут по пятнадцать на то, чтобы по обниматься, поцеловаться и пошептать на ушко всякие милые глупости. А так — обедали, нахваливая таланты хозяйки, пили чай с купленным мною по дороге тортиком и по чуть-чуть настойки, пели с Машей под гитару. Затем пришлось рассказывать сказку про Василису Премудрую, при этом я отказался от сюжетного хода с подменой царского сына — как-то от него нехорошо попахивало, хоть царь и условный и заведомо чужой, но всё же намёк на то, что царь может не сдержать был заведомо лишним. Потом пришёл Мурлыкин, с ним выпили ещё чуть-чуть, а потом меня отправили назад в общежитие. Не то, чтобы я рассчитывал на что-то иное, но…
