Или он заманивает нас в ловушку, припрятав козырь в рукаве? Ведь недаром с каждым шагом на душе все тревожнее. Голос, прогремевший в шлеме, заставляет меня вздрогнуть.
— Командир подразделения Амадеус! Прибыли в красный сектор, — на мгновение голос стихает, а продолжает Амадеус без былого задора: — дальше пройти не представляется возможным. Мы натолкнулись на странную полупрозрачную стену типа силового поля. Пытались взорвать — безуспешно. Я не знаю, что это такое.
— Ждите на месте. — Отключившись, вывожу на забрале шлема карту, нахожу Амадеуса, ставлю метку, прокладываю маршрут, сбросив координаты на коммуникатор, а с него — моей команде, и говорю Тейну, с расчетом на то, что он свяжется с остальными, я-то не могу, на мне серебристый шлем для коммуникации с невозмутимыми. — Движемся по проложенному маршруту.
Делаю несколько шагов, и со мной связывается командир штурмовой группы, пробивающейся к центру шестого уровня с противоположной стороны зиккурата. Там то же самое: полупрозрачная стена, не пускающая внутрь. Прилагается видео, как стену, похожую на преграду из полупрозрачного стекла, пытаются взорвать, взрывом раскурочивает пол и потолок, но ей хоть бы что.
— Отставить попытки! Ждите меня.
На полпути к цели меня одновременно вызывают командиры подразделений, отвечаю Амадеусу, при этом наш диалог слышат все невозмутимые.
— Оно движется на нас… Твою мать, быстро движется…
— Отступайте. Всем — отступать, не прикасаться, никак не взаимодействовать! — Отвечаю первое, что приходит в голову, на бегу набираю Магона как самую авторитетную фигуру. — Ульпиан, слушай, не перебивая. Что-то происходит, пока не могу понять, что именно. Если в течение часа не выйду на связь, взорвите шестую ступень и выше. Отбой.
Моя команда держится за мной, все сосредоточенны, плазмоганы и автоматы на взводе. Коридор, роскошный зал, трупы присыпаны штукатуркой, придавлены обломками мебели, путь преграждает низвергнутая гипсовая статуя Ваала с отколовшейся головой, переступаю через нее. Проклятая ненасытная тварь!
Перепрыгиваю через цветочный горшок с разбитым боком, просыпавшим жирную черную землю, врываюсь в следующий задымленный зал, где ливнем низвергается вода из системы противопожарной безопасности. Навстречу один за другим выбегают четверо невозмутимых, а я переступаю порог.
Стена из серой клубящейся мути медленно движется навстречу, пронзая потолок и пол, я уверен, что она простирается до самой земли, зарывается вглубь и возносится в небо над зиккуратом, сужаясь, будто гигантский кокон, где ворочается, готовясь к вылупливанию, нечто. Вода сбегает по ней и расплывается огромной лужей.
— Снимайте! — распоряжаюсь я, передаю изображения с камеры пунийцам в зале советов и комментирую. — За этой пеленой — Боэтарх. Это грыжа из другого мира, готовящегося поглотить наш…
Муть на мгновение обретает очертания смутной сущности, упершейся в стену изнутри: черные прорези глаз, разинутая пасть… Мгновение, и остается лишь отпечаток. Чуть ниже припечатывается огромная четырехпалая лапа — Тейн вскрикивает и отскакивает, стоящие за мной оплотовцы делают шаг назад, а стена неумолимо ползет к нам, поглощая сантиметр за сантиметром.
— Что это? — спрашивает Магон в динамиках, его властный голос вибрирует.
— То, что надо уничтожить любой ценой, если не получится у меня.
— Как ты собираешься это сделать?
Оставляю вопрос без ответа, командую и своим, и невозмутимым:
— Отступайте. Эта штука вас убьет.
А сам шагаю навстречу. Чужое. Опасное. Пахнет смертью.
У меня пятый осколок Сферы познания и способности сущности высшего порядка. Должен найтись способ, как остановить инвазию Ваала. Ставлю время на паузу — не получается, пытаюсь создать фантом, чтоб на нем испытать действие стены — не выходит, перебираю четки вариантов.
Если проникнуть в кокон и ликвидировать Боэтарха… Похоже, это единственный способ. Даже точечный ядерный удар ничего не даст. Но как проникнуть внутрь?
Стена делает рывок ко мне, я шагаю к ней.
— Льеон, это опасно! — беспокоится за спиной Тейн.
Это ли моя смерть? Стоит ли оттягивать ее? Я любил лучшую женщину на земле. Она мертва, ее убийца за стеной. Леон тоже мертв. Леонард еще жив. Его создали, зная, что наступит этот момент. Создали, возможно, для того, чтобы он закрыл собой прорыв, стал стражем на пороге миров.
У меня два пути: влиться в стену и разрушить ее, а она разрушит меня. Есть и второй: пожертвовать частью себя и пройти внутрь, попытаться уничтожить Боэтарха, тогда стена исчезнет сама собой.
Сосредоточенно гляжу на свою руку, воскрешаю в памяти Мелиара Делла. Весь наш мир создан из символов. Он был зыбким, а разумные, населявшие его — безвольными. Они могли брать чужое и принимать как свое. Чем больше развивались разумные, тем тверже становился мир, тем меньше оставалось в нем чудес, потому что люди учились создавать свое, свои символы, реальность и вселенную, распространяющуюся вширь…
Рука делается прозрачной, зеленоватой, сотканной из нулей и единиц. Усилием мысли, которая, как оказалось, тоже набор символов, превращаю мизинец и безымянный пальцы в закручивающийся смерч, сжав зубы, касаюсь стены и воображением размазываю свои символы по площади, равной моему росту.
Сперва ничего не происходит, лишь нарастает пульсирующая боль в левой руке, лишившейся пальцев. Спустя полминуты обозначенный мною участок зеленеет, светлеет, жду, когда, обретя форму моего силуэта, он станет прозрачным, выставив перед собой руки, шагаю вперед.
Ощущение, что руки, тело, лицо облепляет резиновая пленка, которую я пытаюсь продавить, а она сопротивляется. Удваиваю усилия. Сопротивление возрастает, всеми силами выталкивает меня, но не сдаюсь, упираюсь, продавливаю себя вперед…
Пленка не рвется, просто исчезает, я по инерции пробегаю вперед, останавливаюсь посреди того же зала, но с другой стороны стены. Напряжение так сильно, что только сейчас замечаю кровь, капающую из ран, где были пальцы. Мысленно посылаю команду клеткам, чтоб они усиленно делились и зарастили рану, но получается лишь остановить кровотечение.
Здесь все точно так же, но вроде бы ярче свет и не хватает чего-то неуловимого. Место, где я прошел, затягивается, но остается зеленовато-прозрачным. С помощью спящей способности обнаруживаю замаскированные камеры, все они неактивны. Чтобы проверить себя, пытаюсь их запустить, но ничего не получается. Плазмоган тоже не работает, зато пистолет-автомат живее всех живых.
Снимаю его с предохранителя, заряжаю и направляюсь дальше, отмечая, что тут нет биосканеров, дверь впереди тяжелая, на вид деревянная. Не удивлюсь, если она не запирается.
Однако я ошибаюсь. И биосканер у двери есть, но не работает, и электронный замок, но вся часть храмовой территории обесточена, и, потянув золоченую ручку, открываю дверь, переступаю порог огромного пустого зала, где стены закрыты белым шелком, вышитым золотом, в середине кругом поставлены шесть кресел. Тишина такая, что слышу каждый свой шаг и кажется, что стены эхом отражают стук моего сердца.
Никого. Все жрецы и прислужники остались снаружи. Где же Боэтарх?
Ощутив чужое липкое внимание, оглядываюсь, запрокидываю голову. С белого купольного потолка на меня смотрят десять тщательно прорисованных огненных глаз, так и кажется, что вот-вот полыхающее в них пламя задрожит, вертикальный зрачок сфокусируется на мне, и оттуда хлынет тьма.
— Леон! — разносится по залу серебристый голос. — Ты пришел! Наконец-то.
Вздрагиваю. Голос проходит через каждую клетку, вибрирует, отдается в памяти теплом.
С кресла, повернутого мне спиной, встает Элисса, смотрит, виновато улыбаясь, чуть сутулится, нервно сжимает подлокотник. Морок? Слишком реалистичный. У нее не просто тот же голос, она так же держится, улыбается… Так не сыграешь!
Голос здравого смысла монотонно бубнит, что Элисса умирала у меня на руках, я простился в ней, но чувства вцепились в призрачную возможность снова прижать ее к груди, ощутить тепло родного тела, зарыться носом в ее волосы.
