— Откуда... — осекаюсь я.

Смеётся и его грудь, на которой я удобно устроилась, вибрирует.

— Потому что знаю тебя.

Сегодня он, как никогда, шикарен. Тимур почти всегда в чёрном или тёмно-синем и чаще всего это джинсы с футболками-поло или рубашками. Но сегодня он в белой свободной рубашке, пусть и джинсы чёрные.

Руслан растёт, начинает понемногу проявлять характер, местами даже Бесоевский. Тимур ржал с этого, а я представляла всё веселье, которое нас ждёт, когда сын подрастёт.

Однако, когда кажется, что всё хорошо, то можно готовиться к наступлению чёрной полосы.

И она наступила, когда не ждали. Тимур уехал, сказав, что будет отсутствовать около месяца. Отпустила я его с тяжёлым сердцем, словно что-то предчувствуя. Старалась работать, как обычно, выбираться на прогулки с Тошей и Олей, периодически даже гуляла одна, чтобы подумать.

Чем дольше мы были вместе, тем сложнее мне было принять такой образ жизни. Тимур боялся открыто назвать нас своей семьёй, ссылаясь на свою маму. Этой истории я не знала, и мне было очень жаль всех. Иногда судьба так несправедлива, что начинаешь сомневаться в законе равновесия. Я всё же верю в карму и что всё не просто так в этом мире. Доказать Тимуру это ни разу не получилось, и я сдалась. Я шла на многие лишения ради него, почему же он не мог отказаться от этой зацикленности на опасности? Безусловно, он очень переживал за нас и старался так беречь, только вот сама себя я съем быстрее, а про Руслана всё равно разнюхают.

В этот раз он не звонил и не писал, а к концу месяца я была готова на стенку лезть. Кажется, это не очень вяжется с "беречь". Даже Аня видя моё состояние, ночует у меня. Я пью вино, а она составляет мне компанию чаем.

— Да нормально всё с твоим Бесоевым, — бубнит Аня. — И как только тебя так угораздило вляпаться?

— Не знаю, Нют, не знаю. Сделать ничего не могу. Я и без него не могу, а так...

— А так ты себя до срыва доведёшь. На такие отношения могла согласиться только курица, которой нужны только бабки. А ты слишком эмоциональная, слишком чувствительная. Ты ведь раньше могла холодно рассуждать, что случилось?

— Не хо-чу, — по слогам говорю. — Не хочу холодный рассудок, хочу сердце горячее.

— Кто-то вина перепил, — отбирает бокал Аня. Нет, я абсолютно трезва. И всё понимаю.

Сидим в тишине, потому что Аня не знает, что мне посоветовать. Я и сама не знаю, чем себе помочь.

— Прости меня, — всё же переводит тему Аня, нарушая тишину. — Я так виновата перед тобой.

— Ань, я тебя давно простила, — и это была чистая правда. Я боролась за неё, за её жизнь, за её здоровье. Да, она обидела меня, и не раз. Но семья нужна, чтобы даже в такие тяжёлые моменты поднимать с колен, а не бросать и так потерявшегося человека. Заблудиться в перипетиях жизни может каждый.

— А вот я себя нет, — стекает слеза по её щеке, затем ещё одна. — Какая же я идиотка. Всем жизнь чуть не похерила, потому что у меня, видите ли, горе. Я знаю, что ты меня простила, ещё тогда поняла, в больнице, когда ты о прощении говорила. Но, оказалось, что сложнее всего простить себя за всё.

— Какое горе, ты о чём? — притягиваю Нюту к себе. Она не захлёбывается слезами, Аня словно со всем смирилась, и они бегут сами по себе.

— Я... я никому не говорила. Даже Антон не знает, и пообещай, что так и останется, — я вижу, с каким трудом ей даётся это признание.

— Обещаю.

— Когда папа умер, я... я была беременна, — начинает Аня, а у меня внутри всё падает в какую-то пропасть. — И... и я не смогла, я не справилась с этим горем, на фоне переживаний, видимо, случился выкидыш.

— Боже, Аня, — крепко обнимаю, рыдая уже вместе с ней.

— И после этого я... я не смогу иметь детей. Я не знаю, как я подсела. Мне просто хотелось, чтобы эта боль дурацкая ушла, но с каждым чёртовым днём мне становилось только хуже. Антон не понимал, что не так. Он переживал, пытался помочь, а я только гнала его от себя. Он ведь даже не жаловался никому, это же началось гораздо раньше.

На самом деле, раньше. Прикидываю в уме. Папы нет с нами полтора года, явные проблемы с Аней мы заметили девять месяцев назад, три из которых она лечилась. Полгода. Полгода она скатывалась в эту яму, а Антон терпел и пытался ей помочь, а я даже не заметила, будучи занятой сыном.

— Для него я ещё большая тварь, потому что всё началось на ровном месте, — усмехается она. — Пусть будет так. Антон заслуживает полноценной женщины и семьи.

Конечно, он имел право знать, но с другой стороны, не знаю как бы я повела себя. Моя беременность протекала хорошо, но если бы что-то случилось, думаю, я бы тоже не выкарабкалась.

— Я нашла чем забить эту пустоту. Наркота помогала, пусть и не надолго, но мне было весело. Ладно, не весело, но не так грустно. Я даже не заметила в кого превратилась, она сожрала во мне всё человеческое.

— Это не так, — отрицательно мотаю головой.

— Да так. Я как вспомню, что творила и говорила, мне в окно хочется выйти. Теперь к отголоскам той боли добавилось ещё и чувство вины.

— Не смей, — повышаю я голос. — Ты слышишь меня? Ты мне нужна, маме нужна.

— А себе уже нет, — так спокойно говорит обо всём.

— Анют, послушай меня. Мы все люди, все мы ошибаемся, потому что живём в первый раз. Ты оступилась, натворила делов, но всё решилось. Пока жива, можно всё исправить. Я понимаю твою боль, пусть и не так хорошо, но жизнь не закончилась. Ты сама вспомни, когда папа... — слёзы градом катятся, словно я снова вернулась на полтора года назад. — Он знал, что осталось недолго, но он жил. Каждую секунду яростно жил. Ему даже удавалось заставить нас забыть о его болезни, которая сжирала его. У тебя ещё всё впереди, сестрёнка. Да, иногда жизнь идёт на по нашему плану, постоянно вносит свои коррективы. Но она идёт, Анют. Ты же боец, как папа. Ты всегда была в него.

— Кажется, в какой-то момент ты стала взрослее меня, — тоже сквозь слёзы смеётся она. Да, жизнь в последние пару лет не балует.

— Я буду ходить по пятам, клянусь, но ты будешь счастливой.

— О боже, по пятам — это прям как в детстве, — конечно же, я всегда бегала за старшей сестрой и её подружками. — Не смей рассказывать Антону, думаю, он и так себя винит.

Винит. Помню наш разговор. Теперь мне становится понятно, почему ей было плевать, когда Антон пришёл к ней в больницу. Она просто устала. Да, подставлять его было подло, но теперь я понимаю, что и она была в какой-то степени заложником ситуации. Никто от хорошей жизни не скатывается в яму, всегда есть какие-то вводные, и сегодня я в этом убедилась ещё раз. Конечно, выбор есть всегда, и Нюта выбрала такой путь сама. Возможно, и наша доля вины была в том, что не доглядели. Но сейчас я вижу раскаявшегося человека, который осознал свою вину и свои ошибки.

— Нют, обещай, что будешь счастливой. Ты никогда не сдавалась, — напоминаю. Аня всегда была упрямой и шла до конца. — Ради папы, мамы, меня. Обещай.

— Обещаю, — сдаётся. — Знаешь, я поделилась, и легче стало.

— Сразу надо было.

— Не до того было. У тебя тогда тоже горе было, Руська, мама. Я же не могла помочь ничем, всё на тебя свалилось.

— А Антон? Ты его любишь? — всё же спрашиваю.

Аня знает ответ, но всё же думает. Думает сказать мне или нет.

— Я люблю его и всегда буду любить, но дальше нам не по пути, — заверяет Аня. — Мы и так всегда были разными, а сейчас преград стало ещё больше. У меня своя потеря — нашего ребёнка, а у него — меня, ну, и тоже ребёнка. Просто он не знает.

Помолчав с минуту, Аня договаривает:

— Хотя нет, 1:1. Я уже вряд ли похожу на потерю, — смеётся, хоть и не до смеха нам обеим. — В общем, у нас разные пути.

Ане виднее, возможно, она и права. Они оба потеряли, но прошли разные пути. Аня выбрала его сама, а Тоша попал случайно, но я знаю, что он не ненавидит её.

— Знаешь, — смотря в одну точку, усмехается Аня. — Он когда в клинику приехал, смотрел на меня долго, словно что-то взвешивал. И что-то явно перевесило.