Вот это было не солнце, а, скорее, луна. И ночь, и все, что ассоциируется с ночными развлечениями. Очень белое лицо, черные волосы, кровавая помада и не менее кровавые ногти. Впрочем, это ей шло. Пан залюбовался телом, затянутом в черную кожу. А девушка залпом выпила шампанское и медленно облизнула губы. Пан поднял бровь.

— У вас, наверное, не так пьют? — спросила девушка.

— У нас?

— Ну, в Москве. Я, знаете, недавно приехала.

— И как вам тут? — заинтересовался Пан.

— Кое-что нравится. Вот вы, например, — девушка улыбнулась и наклонилась вперед.

Пан немедленно посмотрел в разрез кожаного комбинезона. Если она наклонится еще немного, молния определенно разойдется.

— Ах, как жарко, — девушка, будто прочитав его мысли, немного сдвинула бегунок молнии.

— А как нас зовут? — мягко спросил Пан.

— Ишкуина, — мурлыкнула девица и, наклонившись еще ниже, положила руку ему на колено. — Я про вас так много слышала… Давайте выпьем, что ли?

Пан махнул бармену.

* * *

— Что с тобой? — тревожно спросила Марена.

Мать не вставала второй день.

— Захворала я, — еле слышно ответила мать.

— Так надо же что-то делать?

— Ромашку завари, да и все.

— Ты и вчера так говорила.

— Ну вот и завари.

— Знахаря надо.

— Ой, да какой знахарь! Сама знаешь, нет его у нас.

«И старая ведьма померла, некого спросить», — подумала Марена, заваривая ромашку. Вот если б она сама согласилась стать ведьмой, может, и помогла бы матери. Налив отвар в кружку, она вернулась к постели. Мать лежала неподвижно.

— Ты спишь? — тихо спросила Марена.

Мать ничего не ответила. Мара тронула ее за плечо, со свистом втянула воздух и, выронив кружку, принялась трясти.

— Нет!

Марена сползла на пол у кровати, не обращая внимания, что сидит в луже. Все. Никого не осталось.

Соседки, будто притянутые запахом скорби, вереницей потянулись в дом. Не обращая внимания на Марену, они, тихо напевая заупокойную песню, обмыли мать и завернули в белую ткань.

Что ни сяду я к тебе на постель,

Ты послушай, что буду сказывать,

Что и спишь ты у нас крепким сном,

Что и спишь ты, не просыпаешься.

И закрыла ты свои очи ясные,

Запечатала уста сахарные,

И скрепила ты свое сердце

Как большой замок и крепкий камушек…

Мара сидела на лавке, глядя на все это немигающими глазами, а потом хрипло продолжила:

Ты, матушка, мать родимая,

Прилетай ко мне с того светушка,

Хоть кукушенькой — вещей птицею.

Прокукуй ты мне свою волюшку,

Чтобы знала я, бедная, что уделывать…

Мара осеклась, а соседки продолжили. Кто-то принес ветки березы, разложил вокруг покойницы, и теперь уже три бабы тянули длинное «о-о-о» — песня перешла в другую, еще более грустную, где не было слов, а только звуки, разрывающие душу. Ночь прошла в сонном гудении. Двери оставили раскрытыми, чтобы душа могла спокойно погулять напоследок. Мара, свернувшись на лавке, то задремывала, то просыпалась, когда очередная плакальщица тихо запевала новую песню. Перед рассветом все стихло.

С утра мужики вырыли могилу на дальнем конце деревни и снесли тело хоронить. Марена положила к матери поминальные ветки и ее любимую кружку, расписанную птицами. Отголосили бабы, мужики забросали могилу землей, и все пошли пировать. Только дурачок Кука все кланялся, пятясь от могилы. Соседки натаскали пирогов, меда, а Марена, за все это время не проронившая ни слова, напекла блинов и выставила на стол квас. На нее посматривали с осуждением — не поет, не плачет. Ледяная девка. Угостились, сказали много хороших слов о матери — мол, и добрая была, и хозяйственная, и веселая. В этот момент все снова с укоризной поглядели на Мару.

Проводив людей, девушка медленно убрала со стола, села на лавку и уронила руки на стол. Слезы не шли. Мать рассказывала, что Мара никогда не плакала, даже в детстве. Марена опустила голову на руки. Два покойника за последнее время. Значит, жди третьего.

На яблоне у дома закуковала кукушка.

* * *

Сегодня я проснулась с привычным уже ощущением тревоги, которая появлялась каждый раз после снов о парне и девушке. Мне было так жаль ее, особенно сегодня, когда ее постигло горе. Где это происходит? Когда? Местность не разобрать, страну тоже. Явно славянские земли, но голосов во сне я не слышу, языка не знаю. Если бы я разбиралась в старинной одежде, могла бы, наверное, сообразить, но увы, это не мой конек. Хотела, было, спросить у Зои, к чему все это снится, но она, оказывается, уже некоторое время что-то говорила и теперь требовательно смотрела на меня. Наставница сегодня была в образе старушки, видимо, для внушительности.

— Запомнила? Повтори.

Она смотрела на меня в точности как учительница в школе. Была у нас такая. Я прокрутила ее монолог в голове и послушно повторила:

— Приезжаем в деревню. Готовимся. Галю укладываем спать. К полуночи идем в лес, разжигаем огонь. Ждем Яю с мужчинами. Их будет трое, и они должны нас… коснуться. А они захотят? Вот так, прилюдно, с неизвестными девушками?

— Яя постарается — захотят, — отмахнулась Зоя. — А она постарается. Ни разу проблем не было. Дальше?

Я вздохнула. Тема-то какая деликатная. Раньше я как-то не задумывалась, что ритуал будет таким… физиологичным. Выпить, что ли, для храбрости? Наверняка, у Зои и на этот случай зелье найдется. Как эликсир страсти у Ефремова в «Таис Афинской»: три капли мне, четыре — ему…

— Сосредоточься, — сурово дернула меня Зоя. — Что ты забыла?

— Пройду через костер. До или после… объятий?

Зоя закатила глаза:

— Ты слушала меня вообще? До. Сначала становишься ведьмой, потом на тебя распространяются правила. Да не переживай ты так! Это же не конец света, каждый год происходит, все рассчитано. Мы давно привыкли, и ты привыкнешь.

Я от души надеялась, что это так.

* * *

Углы кабинета терялись в полумраке, но Иштар не спешила включать свет и сидела молча, кивая своим мыслям. Что может сделать ей одна девчонка? Даже еще не ведьма. Внезапно Иштар подняла голову.

— Радость моя, подойди-ка.

Ишкуина мгновенно оказалась у стола.

— Как там наши ведьмы?

— Пан говорит, мужиков нашли.

— Я же говорила — ты лучшая. Из тебя получится настоящая богиня.

Ишкуина скромно потупилась.

— Ты вот что, — сказала Иштар. — Погляди, кого они там выбрали.

— Только поглядеть? — хитро улыбнулась девушка.

— Погляди так, чтобы мужики передумали… Ну, ты знаешь. Тихонько. Лишний шум нам ни к чему.

Ишкуина кивнула.

С байкером было проще всего. Когда ее алый мотоцикл лихо затормозил рядом с его «Харлеем», он сразу отвлекся от беседы с товарищами. А когда Ишкуина сняла любимый шлем с кошачьими ушками, все глаза уставились на нее. Потом она улыбнулась, и Василий думать забыл о веселой девушке Яе, которую обещал покатать на мотоцикле за городом. Минус Василий.

Сергея Ишкуина обработала по дороге, минут за пять. Он остановил ее за превышение скорости, и она так слезла с мотоцикла, что инспектору показалось, будто он смотрит эротический фильм. Точнее, самое начало фильма. И он очень хотел его досмотреть. Прощай, Сергей.

К Джону Ишкуина подошла в кафетерии фитнес-клуба. Она заказала протеиновый коктейль, дала тренеру время рассмотреть ее фигуру и уронила кошелек. Забирая его обратно, она слегка коснулась мужской руки. Никакой экотуризм Джону теперь был не нужен. «Богиня», — думал он, но не мог вымолвить ни слова.

Ишкуина и была богиней измен, и она не нуждалась в словах.

* * *

Я ходила по своей квартире, как турист по древним развалинам. Вот лежит забытый сборник фантастики, но читать нет настроения. Да и захочу ли я еще его открыть? Я убрала книгу в шкаф. Ноутбук. Когда я последний раз работала? Не помню. У меня теперь будет другая работа, без компьютеров. Впрочем, если снова обратиться к Димону, может быть, это поможет и в ведьмовстве? Нет, с Димоном общаться нельзя, он друг Егора. Кольнуло в сердце.