– Никто не вступит в отряд слабого воина. Тебе, генерал, нужно обязательно победить Пщышхуэ.

Минут через двадцать Брехта пригласили подойти к расположившимся в тени высоких деревьев, чинар, наверное, кабардинских и черкесских князей и высших дворян.

– Скажи, генерал, а зачем русскому большому царю охрана из наших воинов, на него нападают? У нас ходят слухи, что его отца Павла убили, – спросил с нарочитым, должно быть, акцентом Марат, до этого чище говорил.

– Я был в ссылке в своем имении, когда умер император Павел. Да, и у нас ходят слухи об убийстве, но я не баба на базаре, чтобы рассказывать слухи. Зато я точно могу сказать, что его деда убили, а до этого наследника посадили в тюрьму. Императору есть чего опасаться. Но это не главное. Скажу честно, Россия не хочет захватывать ваши горы силой, она готова предоставить вам определенные вольности и не вмешиваться в ваши законы, Кабарда уже была в составе России, и только враги разъединили нас. Император хочет иметь у себя лучших ваших воинов по той причине, чтобы вы увидели, как можно хорошо жить, богато жить. Кроме того, в Европе сейчас неспокойно. У России много воинов, и мы врагов победим. Всех наших врагов! Но если с нами будут заодно биться воины с Кавказа, то победим быстрее и меньшей кровью. А зачем это вам? Ну, вы же знаете, что с войны воин всегда приходит с добычей. В богатой Европе есть чем поживиться. Много можно оттуда привезти серебра, золота, хорошего новейшего оружия. Коней и рабов. А еще там красивые девушки, которых можно привезти с собой воинам победителям и взять их себе в наложницы или в жены. И они родят вам много красивых и умных дочерей и храбрых джигитов.

– И с кем будет воевать Россия?

– Ох, спросите лучше, с кем не будет. Со всеми будет. Со Швецией, в которой лучшая в мире сталь для холодного оружия, с Францией, у которой лучшие ружья и лошади. Нет, ваши лошади красивы и выносливы, но представьте себе першерона, лошадь, которая в холке выше меня. – Петр Христианович приподнял ладонь сантиметров на десять над собой. – Я на нее с лесенки забираюсь. – Народ дружно заржал и стал в Брехта пальцем тыкать. Граф подождал, пока они отсмеются и продолжил: – Сам бы не поверил, но почти десяток таких лошадей я себе купил. Они сейчас в моем поместье под Москвой, кто выиграет соревнование и поедет со мной, того приглашу в гости и покажу этих лошадей. – Опять загудели, на этот раз одобряюще.

– Еще, не буду скрывать, скоро будет война с персами. Да, они одной с вами религии, но грабить их, надеюсь, это вам не помешает. Потом, если можно, объясните мне разницу между суннитами и шиитами[14]. Потом, почти сразу, будет война с Турцией. Она будет и там, в Европе, и здесь на Кавказе, вдоль берега Черного моря. Почему бы вам и турок не пограбить?! Естественно, вместе с Россией. А потом Россия будет воевать с Францией, и окончим войну мы в Париже. По дороге не можно, а нужно ограбить всю Европу, а потом вынести и вывезти все из Франции и обрюхатить всех француженок, перед этим убив всех их мужей. Французы и вся Европа должны запомнить, что если она нападет на Россию, то придут не только русские, которые сильно добрые и умеют прощать, как и всякий сильный, но придут и наши друзья с Кавказа, которые знают, как нужно поступать с врагами, чтобы они сидели впредь тихо, как мышь под веником.

– Мы услышали тебя, генерал. Иди, готовься к поединкам. Ты красиво говоришь, теперь посмотрим, как ты умеешь стрелять и бороться. – Марат Карамурзин поклонился Брехту.

Тот поклонился в ответ и вернулся к гусарам.

– Все нормально. Все идет по плану, – успокоил он нервно хватающихся то и дело за сабли гусаров. Еще бы не хвататься. Воины прибывали и прибывали, уже не меньше двух тысяч всадников собралось. А их всего пять десятков.

Мишени сделали простые, приблизительно торс человека в натуральную величину, потом их просто покрыли тонким слоем глины, чтобы было сразу видно, что пуля попала, ну или наоборот, что товарищ – мазила. Мишеней сделали много, больше двух десятков. По совету Брехта чуть в стороне от «врагов», по которым стреляли джигиты – аскерчи с трехсот шагов, за валунами прятались дети. Когда первая партия отстреляла, то каждый юный воин подошел к своей мишени, проверил, есть ли след от пули, и поднял красный платок, если попадание есть, и черный, если его нет. После чего той же глиной след от пули замазал.

Таким образом, можно было за пару часов снизить количество стрелков в разы. А потом ведь все быстрее и быстрее этапы пойдут, количество конкурсантов будет резко снижаться по мере удаления мишени.

Но первый этап затянулся. Нет дисциплины, и никто не бросался ее наводить. Промахнувшиеся стрелки не принимали поражения и требовали повторить выстрел или вообще говорили, что попали, а пацаны, мол, специально против него окрысились, потому что он им конфет не дал. Ну, может, и не про конфеты кричал промахнувшийся аскер, но по смыслу именно к этому сводилось. До самого вечера эти две тысячи с лишним черкесов стреляли. Результат закономерен. Половина все одно отсеялись.

Возобновилось пальба с рассветом. На этот раз чуть быстрее пошло. Никто уже сам не пытался бежать к мишени, все же четыреста шагов туда и обратно это приличное время. Старшие на недовольных прикрикнули несколько раз, и вчерашние разборки показали, что пацаны – они же судьи, вполне честно себя ведут и никому не подсуживают или, наоборот, не засуживают. До обеда с этим этапом управились, и осталось всего около двухсот стрелков. Петр Христианович из своего нарезного длинноствольного афганского карамультука легко попал. Пуля Петерса легко, практически без отклонения преодолевала эти двести восемьдесят метров. Ветерок был очень слабый и попутный. И граф ведь целый месяц в Студенцах из этого именно ружья и на такие именно дистанции и тренировался. То, что ружье у него афганское, поведал ему один из пщы. Он подошел, Зубер представил его как князя Эльбуздукова. Осмотрев винтовку, он и сказал, что это работа афганцев. Здесь такие не делают, ни турки, ни персы.

– Хорошее ружье, продай. Большие деньги дам, – предложил седобородый князь.

– Зачем мне деньги? – развел руками Брехт.

– Хорошо, кроме денег отдам пять русских, что находятся у меня в рабстве.

Ну, твою же налево. Как отказать? Пять человек спасти.

– Когда поедем назад из Дербента.

– Ты собираешься в Дербент, урус? Зачем? – князь свел брови. Допрос в «застенках кровавой гэбни».

А почему правду не сказать? Это всегда полезно, ну, когда не вредно.

– Хочу пригласить к себе мастеров из Кубачей.

– Ха, – перестал следователя из себя корчить князь. – Хорошие мастера. Я дам тебе своего раба, он турок. Это в придачу к русским рабам. Он делает кинжалы даже лучше кубачинских. Вот смотри, – и Эльбуздуков достал из-за пояса кинжал.

Ну, что сказать?! Чеканщик, или как уж эта профессия называется, был мастером. Тончайший красивый узор по ножнам и рукояти, да еще со вставками драгоценных камней, пусть и обработанных в виде кабошонов. Наверное, сапфиры? Синие чистые камни.

– Я подумаю, мне все одно надо в Дербент еще по другим делам.

– Через Чечню. Ты смел, урус. Я со своими воинами поеду с тобой, провожу, не хочу, чтобы мое ружье досталось чеченам. Оно мне самому нужно. Ну и твоя голова нам нужна. Жалко будет лишиться. Она у тебя говорит правильные и красивые слова.

На пятьсот шагов стреляли после обеда. Это уже триста пятьдесят метров, и те стрелки, у кого простое гладкоствольное оружие, просто не могли рассчитывать на хороший результат. В итоге количество стрелков сразу сократилось до четырех десятков. При этом опять разгорелись страсти, и воины требовали дать им право выстрелить еще раз, придумывая тысячи причин, то ветер подул именно в это время, когда джигит нажал на спуск, то мальчишки крикнули под руку, то конь его заржал, то сосед не вовремя стрельнул. Практически всегда, даже второй раз выстрелив, абрек мазал и, наверное, поминая иблиса, становился простым зрителем и болельщиком за своих земляков. Среди оставшихся были Брехт и почти все пщы. Именно у них и были длинноствольные нарезные ружья. Ну, и у них, видимо, был опыт обращения с этим оружием.