– Когда слушаешь вас, Петр Христианович, то кажется, что плохо у нас все в армии, на самом деле почти все офицеры не умеют того, о чем вы говорите. Многие и писать-то не умеют. Не было у родителей денег нанять гувернера и учителей. И при этом наша армия всегда побеждает. Хоть с дикими народами воюем, хоть с сильными европейскими армиями, взять того же Суворова с его походом в Италию. Как объясняете сей факт. – И нос задрал. Уделал выскочку генерала.

– Легче легкого это объясняется, Алексей Андреевич, с той стороны, у противника нашего, все то же самое, разве англичане чуть вперед ушли и учат своих офицеров в училищах. А вся остальная Европа живет по тому же принципу – раз дворянин, то иди, служи офицером, показывай личным примером доблесть солдатикам. Разница только в том, что они хорошо образованны, у них в каждом городе университет, а у нас даже сказать страшно, целых… ну да вы знаете. Почему побеждаем? Нас больше, и мы воюем все время, Кавказ и Турция нам в помощь, потому и наша армия сильнее более малочисленных и не участвующих в стольких войнах армий других стран. У нас происходит естественный отбор, сильные и хитрые с умными выживают. Набираются умения. Растут в чинах и, побывав на десятках войн, становятся опытными командующими дивизий, корпусов, армий. Платим за это дорогой ценой. И можно эту плату снизить, если учить воевать солдат и офицеров не во время войны, а перед ней.

Аракчеев ушел, и Петр Христианович сел, наконец, в кресло и вытянул ноги. Гудели. Ночь бессонная, утро суматошное и тут уже во дворце больше часа стоймя стоит. Только веки смежил, как снова каблуки зацокали и на сцену вышли новые действующие лица, хотя и старых хватало. Новым был вообще интересный персонаж. Это был месье Фредерик Сезар Лагарп, учитель и воспитатель Александра и Константина, которого Павел выгнал из России за вольнодумство и подстрекания к бунту. Вернулся, выходит, дошла весть до Франции, что тут все поменялось. Опять за свободы приехал монарха уговаривать. Это не иначе как гос-пожа История его сюда направила на смену Адаму Чарторыйскому. Свято место пусто не бывает. Хорошо или плохо будет, если Александр крестьян освободит? Если так, как это сделал Александр Второй, да еще на полвека раньше, то плохо, наверное, вообще не подымется промышленность к Крымской войне. Некому будет поднимать, большинство помещиков разорится. А крестьяне полвека будут умирать с голоду, выплачивая огромные выкупные платежи, продавая перекупщикам зерно за копейки, чтобы всякие подати заплатить. И помещики будут продавать за копейки, лишь бы тоже налоги заплатить, да и против рынка не попрешь, раз цену перекупщики установили – пуд шестнадцать копеек, то пойди, попробуй, продай дороже. А перекупщики будут богатеть, но не будут строить заводы мукомольные, проще зерном торговать, мука продукт проблемный. Гигроскопичный. Опять же договориться всем надо, чтобы зерно за границу не отправлять, только муку. Тут нужен твердый государственный институт, а еще лучше, вообще, государственная монополия на торговлю с заграницей. Так и там будут воровать. Специально сбивая цену, чтобы взятку от английского купца получить. Нужно вводить вновь в стране смертную казнь и взяточников камнями забивать на Марсовом поле.

Вторым новым лицом был Разумовский Андрей Кириллович, сын того самого Разумовского, вроде как тоже Павлом в деревню к батюшке законопаченный. Про него Брехт помнил, что именно этот деятель будет одним из организаторов Венского конгресса после победы над Наполеоном. В результате Россия останется без контрибуций и даже выплатит все долги развлекающихся в Париже офицеров, в том числе и карточные. Они нам Москву сожгли, да даже если и сами поджигали, что они в ней делали, а мы им выплачиваем карточные долги офицеров. Ну, справедливо. Рыцари же все в России и император главный. Весь в белом.

Он и сейчас был в белом мундире.

Кроме этой троицы из-за плеча высокого Александра виднелась физиономия вернувшегося Аракчеева и последней в комнату зашла Мария Федоровна с одной-единственной статс-дамой, той самой баронессой Дарьей Бенкендорф – любительницей вальсов и интриг великосветских.

– Ваше императорское величество, – попробовал подскочить с кресла Петр Христианович. Кресло глубокое и низкое, в результате инерция вынесла его на Дарьюшку Бенкендорф и чуть не снесла бедняжку со сцены. Еле подхватить успел. Но центр масс все же сместился, и получилась в результате конструкция, как при окончании танца – баронесса прилегла на его руку, а он над ней склонился. Осталось только чмокнуть. В уста сахарные, в носик, чуть островатый, в лобик морщинками не тронутый, в ушко, мгновенно покрасневшее. Тьфу. Нет, в смысле, не на девушку тьфу, вполне себе девушка, в другом бы месте… на мысли неуместные тьфу. Брехт выпрямился, дернув на себя баронессу при этом, но прижимать к груди не стал, поднял на вытянутых руках, перенес на свободное место и поставил.

– Вы прямо медведь гималайский, граф, – хохотнул император, за этими экзерсисами умильно наблюдающий. Даже про готовящееся на него покушение забыл и про неприятности с английским послом и своим сердечным другом.

– Клоун скорее. Извините, ваше величество. Кресло низкое, не под нас с вами мелкие итальяшки ваяли.

– И то верно, сам вечно встаю с трудом. Граф, – сразу посерьезнел Александр, – мне маман рассказала о вашем очередном прожекте. Про абреков. Вы и вправду думаете, что это более надежная защита, чем гвардия? – и сам поморщился, видимо, вспомнил, пока говорил, чьими усилиями он сейчас на трон взгромоздился.

– Да, государь, могу привести тысячу «за», но лучше всего попробовать, слова – это только слова.

– А если они сами нападут, там же войны сплошные на Кавказе, убьем мы кого из их родичей, а там же кровная месть процветает. Дикари, – заговорил граф Андрей Кириллович Разумовский. На русском с огромным акцентом прононсным. Не родной язык для графа. И ведь у четверти дворянства сейчас та же беда. Как они с крестьянами общаются? Ах да, через управляющих немцев.

– У мусульман очень строгое понятие о чести, особенно у малых племен Кавказа. Они данную присягу не нарушат, в отличие от европейцев. Ну, и потом зачем нам нападать на чеченцев, если они добровольно встанут на нашу сторону.

– А зачем им это? – подал голос и Аракчеев.

– Они, там, на Кавказе достаточно бедно живут. Здесь… Ну, скажем, пять десятков из их знати прослужит год или два, заработает денег, им можно и побольше платить, ордена, и вернется домой, там они сразу станут богатыми и уважаемыми людьми и каждому чеченцу захочется повторить их путь. А еще привезут с собой наши обычаи, которым знать захочет подражать. Ну, и почему бы им не дать возможность в конце службы повоевать на территории Польши, допустим, пограбить предателей поляков, увезти с собой женщин и рабов. Да у вас, ваше императорское величество, отбою не будет от мотивированных и очень преданных только вам очень умелых воинов, которые будут защищать вас и свое благополучие.

– Да вы Цицерон, граф. Умеете свою мысль в правильные слова облечь. Прямо готовый дипломат, – похлопал пухлыми ладошками Разумовский.

Александр обернулся к Лагарпу.

– А вы что скажете, месье Фредерик?

– Очень умно, ваше величество. Я бы вам такого не предложил. Вразрез идет с моими взглядами на жизнь. Как истовый последователь Руссо, я против рабства. Но если речь идет о безопасности вашего величества, то я бы поддержал этого молодого человека. Только если можно без рабов, нельзя ли обойтись деньгами и орденами? – Ну да, тот еще большевик, даже фамилию себе поменял. Был de La Harpe. Убрал дворянскую частицу «де», стал просто Лагарпом. Даже имение продал под Женевой, чтобы не угнетать крестьян.

– Чего делить шкуру неубитого медведя. Этот полуэскадрон горцев сюда еще залучить надо, – хмыкнул Аракчеев.

– Саша, я не в восторге от своей идеи, но мне кажется, что за абреками нужно послать именно Петра… Христиановича. – Бамс. Брехт чуть в осадок не выпал. Твою налево. Инициатива имеет инициатора. Это же полгода жизни! Туда ехать через Москву, Воронеж, Ростов. Это черт-те где. Тысячи три километров. И назад столько же. Все планы к чертям.