Иван старательно стал смотреть в пол, сейчас он больше всего на свете боялся встретиться с майором взглядом.

– Молчите? Правильно молчите, летчики, – последнее слово майор умудрился произнести как неприличное ругательство.

Помолчал, наблюдая, как пришедшего в себя, но все еще немного очумевшего и оглушенного Василя под руки уводят поварихи, и совершенно неожиданно рявкнул:

– А теперь быстро сели! Молчим, млядь, и слушаем. Говорю один раз и для особо тупых повторять не буду. Летчики-залетчики, всё они знают, всё с училища помнят, всё умеют. А на деле умеют только водку жрать да кружки мять. Да только по одному тому, что вы мне тут наговорили, бахвалясь, да по состоянию взлетно-посадочной полосы все командование дивизии уже под трибунал можно отдавать. Нет, это ж надо такое ляпнуть! С училища он всё помнит! Сучилищ недоделанный. Два винта в маслопровод и оба поперек!

Уши Ивана пылали, но он не смог удержаться от смеха, да и остальные грохнули хохотом.

– Я последние пять лет ежедневно учусь убивать, – совсем негромко начал говорить майор, и смех как обрезало, – и учу этому подчиненных. Доводилось мне пересекаться и с японцами, и с поляками, и с финнами. И вот что я, простой пехотинец, серая, так сказать, кость, вам, летчикам, элите Красной армии скажу. Мне и моим подчиненным абсолютно насрать, какие там эмоции будут у противника, он гарантированно будет уничтожен. Как вы все наглядно убедились, габариты противника также никакой роли играть не будут. Мне, кстати, было бы несравненно легче убить капитана сразу, чем все эти танцевальные па вокруг него выделывать вам на потеху.

«Ага, простой пехотинец, как же. Скажи – инструктор, который бойцов какой-нибудь особо секретной части НКВД тренирует, тогда, может быть, поверю. Только каким ветром такую птицу к нам занесло?» – пронеслось в голове у Долгих.

– Теперь, спрашивается, каким боком все это к вам? А таким, что «мессеру» тоже будет абсолютно насрать на ваши эмоции. Самолет «Мессершмитт БФ 109» имеет по сравнению с И-16 большую скорость и лучше чувствует себя на вертикали. Думаете, фриц будет с вами честно маневренный бой вести? Хрен вам! Тот будет, кого вы заставить сможете. Обычная же тактика пилотов люфтваффе – зайти со стороны солнца и упасть на врага сверху. Обстрелять и, не ввязываясь в бой, пикированием оторваться от возможного преследования. Потом снова зайти от солнца и снова атаковать. И немцу абсолютно похрен, ссытесь вы там от страха в кабине или бронеспинку от ярости грызете. Это хоть ясно? Хоть что-то доходит до вашего замутненного алкоголем разума? Кто-то сможет мне сейчас назвать эффективные контрмеры?

«Откуда он это, черт возьми, знает?» – спрашивает себя Иван. И сразу же мозг услужливо напоминает: «Вот смотри, букофки “эф эл”, означает “флиегнаммер”, то есть летное снаряжение. Трофей это». Как майор заполучил такой трофей, Долгих знать категорически не желает.

– Опять молчите? Ну молчите. Подумайте потом на досуге, я тоже ответа не знаю. Могу дать только самые общие рекомендации, если интересно.

– Интересно! Лишним точно не будет, рассказывай, командир, – попросил самый молодой из комэсков, капитан Усольцев.

– Хорошо. Первое. Постоянно крутить головой на триста шестьдесят градусов и не зевать. Второе. Повышайте взаимодействие в группе, работайте даже против одиночного самолета противника именно группой. На земле отрабатывайте схемы боя, распределяйте роли. Это вообще всегда полезно. Добивайтесь оснащения машин рациями.

– Так это не от нас зависит. Что с завода приходит, на том и летаем, – восклицает опытный пилот, старший лейтенант Ляцкий.

– Требуйте! Жалуйтесь! Если красноармеец, а тем более командир знает о неисправности вверенного ему оружия и не бьет во все колокола, это не преступление – это предательство. Так что пишите коллективное требование, только обоснованное, с примерами, как отсутствие рации мешает применению современной летной тактики. Стучитесь во все инстанции, вплоть до ЦК. Я, кстати, как депутат Верховного Совета СССР, могу у вас такое требование принять.

«Мамочки мои, еще и депутат. Ну почему! Почему я не пошел служить на подводной лодке?! Туда уж точно никакая комиссия внезапно не приедет. Не прилетит и не приплывет», – в очередной раз мысленно посокрушался Иван.

– Третье. Старайтесь эшелонировать свое построение по высоте. Тут, я думаю, товарищ Смушкевич вам поможет. Он еще на Халхин-Голе этот способ применял. Вот, в общем-то, и все, что я могу вам в этом вопросе посоветовать, товарищи.

«Хорошо хоть не граждане», – мысленно усмехнулся старлей.

Похоже, остальные летчики думали примерно так же и немного расслабились. По залу пополз шепоток разговоров.

– А ну тихо! Разгалделись, как бабы базарные. Или приказ глотку драть был?

Гул мгновенно прекратился, а за спиной Ивана кто-то нервно хихикнул. Майор, удовлетворенный наступившей тишиной, коротко кивнул.

– Сейчас поговорим об ответственности. То, что я вам сейчас скажу, вы и без меня знаете. Но что-то мне подсказывает, не до конца осознаете, что значит быть военным летчиком. Для начала немного экономики. Население СССР сейчас без малого двести миллионов. Армия у нас несколько миллионов человек. А вот самолеты уже считаются тысячами. Их у нас, если не брать учебные и совсем устаревшие И-15, ну давайте округлим до десяти тысяч. Конкретное число нас сейчас не интересует, важен порядок цифр. Итак, делим население на самолеты, и выходит, что для содержания одного самолета требуется двадцать тысяч населения. Задумайтесь! У двадцати тысяч человек ежедневно часть результатов их труда уходит на то, чтобы армия могла себе позволить один-единственный самолет. Разумеется, я имею в виду не только сам планер, а всю систему, позволяющую нашей стране иметь авиацию. Это начиная от чертежника в КБ и заканчивая поварами в вашей столовой. Начиная с преподавателей летных училищ и заканчивая водителями аэродромных бензовозов. И еще просто огромное количество народа трудится, чтобы обеспечить вылет самолета. И на самом острие у нас кто?

– Мы, товарищ командир! – опять отличился комэск Усольцев.

– Кто мы?

– Истребители.

– Если быть совсем точными, именно бомбардировщики и штурмовики воздействуют на ход наземных операций. А истребители, в свою очередь, уже воздействуют на ударные самолеты. Но в целом мысль правильная. На самом острие пилоты. Даже не самолеты. Наша промышленность уже вышла на уровень, позволяющий каждому заводу выпускать по самолету в день. Но вот даже самого завалящего пилота учить нужно несколько лет.

Самойлов замолчал и, обведя столовую взглядом, еле заметно вздохнул: люди, сидевшие за столами, предпочитали смотреть куда угодно, только не ему в глаза.

– И что же мы тут видим, товарищи? Двадцать тысяч человек, целый город, недополучают текстиль, продовольствие, керосин и кучу других товаров народного потребления, потому что все это идет на усиление наших красных соколов, нашей доблестной авиации. Мотористы, техники, связисты и десятки других спецов вкалывают круглосуточно, чтобы пилот ни о чем не думал, а только сел в самолет, взлетел и выполнил боевую задачу. А что же наши красные соколы? Наша надежда и защита?

Долгих поежился от нехорошего предчувствия.

– Что, я вас спрашиваю, здесь творится? – Майор не рявкнул, как прошлый раз, а, наоборот, понизил голос почти до шепота. И это пугало почему-то сильнее обычного для начальства ора. – Один летает, выпив литр самогона, и гордится этим. Другие обалдуи от скуки играют в карты на желания. И я бы еще понял, если б проигравший должен был сто отжиманий сделать или стихотворение, допустим, выучить. Так нет же! Надо же дурь свою людям показать, а то вдруг кто еще не знает, что у нас в голове ветер, а в жопе дым.

Долгих уткнулся в тарелку, готовый провалиться от стыда под землю, хотя виноват был совсем не он. Историю, как проигравший желание сержант Кривошеев в одних сапогах бежал от казармы до этой самой столовой, майор услышал только что, так сказать, из первых уст.