Яков Владимирович в свои без малого сорок лет успел прожить трудную, насыщенную событиями жизнь. Был не единожды ранен в Гражданскую, побывал в польском плену, в апреле 1938-го сильно поломал ноги в авиакатастрофе, занимал высшие командные посты в ВВС РККА. Испугать и сломить его было трудно, если вообще возможно.

Сейчас мысли Якова раз за разом возвращались к семье. Лишиться должности, звания и наград он не боялся. Но вот жена и дочка! Потеряв младшую по нелепой случайности, Смушкевич крайне остро осознавал хрупкость человеческой судьбы. И если для спасения семьи нужно навести в авиации дисциплину, он будет «бить палкой по башке», невзирая на лица.

– Яков Владимирович, сядьте, пожалуйста, мы заходим на посадку.

– Хорошо.

Генерал-лейтенант шагнул в салон, но не прошел к майору, а сел в первое попавшееся кресло, ему нужно было многое обдумать.

Еще весной 1938-го, незадолго до аварии, журнал «Большевик» напечатал его статью «Авиация в предстоящей войне», где предлагалась централизация управления авиацией. Воздушные армии были созданы, но не прошли проверку Зимней войной. Было решено, что такая авиационная структура слишком громоздка и плохо поддается управлению. И вот сейчас майор предлагал снова поднять этот вопрос.

Один фронт (округ) – одна воздушная армия. Что нужно сделать, чтобы армия перестала быть громоздкой? Конечно, оптимизация структуры и связь. По обоим вопросам у него есть что сказать руководству страны. Что же касается связи, то майор, зациклившись на радио, совершенно необоснованно забывает о старых добрых гонцах. Пакет по радио, между прочим, не очень-то передашь, а в авиации как раз все условия для использования фельдъегерей.

Самолет коснулся взлетной полосы, но генерал-лейтенант этого даже не заметил. Мыслями он был в Западном округе, а вернее, над ним. С высоты птичьего, хотя правильнее будет сказать бомбардировочного, полета он рассматривал аэродромы Белостокского выступа.

Если Самойлов не ошибается насчет сроков начала войны, то не ошибается он и в том, как будет нанесен первый удар. А вот тут, каким бы талантливым ни был майор Самойлов, процессы, происходящие в авиации, он, генерал-лейтенант Смушкевич, знает гораздо лучше. Майор проинспектировал несколько аэродромов, выявил ряд недостатков. И даже смог на основании этих весьма неполных данных каким-то чудом написать весьма годную программу.

А как быть с тем фактом, что в округе из 38 авиаполков 25 созданы в конце прошлого года?

Додумать свою мысль генерал-лейтенант не успел, самолет повело вправо, разворачивая боком. Мелькнула паническая мысль: «Сейчас навернемся». Но испугаться товарищ Смушкевич тоже не успел.

«Дуглас», теряя скорость, снова начал двигаться носом вперед. Самолет съехал с взлетной полосы и, утопая колесами в снегу, быстро остановился.

Дежурный по аэродрому старший лейтенант Иван Долгих выскочил из полуторки, чуть не поскользнулся и от души выматерился. Выдохнул, сплюнул и высокими скачками, по колено проваливаясь в снегу, двинул к нежданно-негаданному самолету.

– Куда вы прилетели, черти?! Сказано же, закрыт аэродром. Закрыт! Вы вообще кто такие?! – Голос Долгих, вначале такой звонкий и сердитый, звучал все тише и неуверенней, а последняя фраза была произнесена уже совсем с просительной интонацией.

Молчащие и чем-то неуловимо похожие друг на друга лейтенанты вызывали у него необъяснимое чувство дискомфорта. Ухмыляющиеся и даже немного вальяжные, в шинелях из дорогого сукна, но одновременно с цепкими холодными глазами и плавными скупыми движениями. А когда он разглядел у одного из них угловатый кожаный чемоданчик с уходящей в рукав шинели стальной цепочкой, то надежда на то, что это просто случайный самолет, севший на их аэродром из-за какой-то неисправности, растаяла, как дым на ветру.

– Дежурный по аэродрому старший лейтенант Долгих, – перешел на официальный тон Иван.

– Ну здравствуй, дежурный. – Вслед за голосом из самолета показался человек в драповой генеральской шинели нараспашку.

Долгих сглотнул и снова пересчитал звезды на петлицах.

– Здравствуйте, товарищ генерал-лейтенант! – Оторвав наконец-то взгляд от звезд и подняв голову, дежурный осознал, кто пожаловал к ним в гости.

– Почему не приняли самолет?

– Товарищ генерал-лейтенант, сами видите, полоса обледенела, – кивнул Долгих куда-то за спину Смушкевича, намекая на чуть не произошедшую только что аварию.

Генерал-лейтенант набрал побольше воздуха, собираясь заорать, секунду помедлил и выдохнул.

– Где комдив? Где командир полка?

– Истребительного или бомбардировочного, товарищ генерал-лейтенант?

– Оба! – ледяным тоном, еле скрывая подступавшее раздражение, прошипел генерал.

– В Подольске они все, товарищ генерал-лейтенант, – ответил дежурный, проклиная судьбу, командиров и самого генерал-лейтенанта, вздумавшего прилететь именно в его дежурство.

– Почему не на аэродроме?

– Так полетов нет пока. – И, увидев, как багровеет лицо Смушкевича, поспешил добавить: – Техники снегоуборочной нет у нас, они за техникой поехали.

– Ты, лейтенант, охренел! За идиота меня держишь! – взорвался генерал, хватая дежурного за отвороты шинели. – Под трибунал…

– Яков Владимирович, глянь, какие у меня часы зачетные!

Долгих, мысленно уже попрощавшийся с карьерой, а заодно и со свободой, осторожно приоткрыл один глаз.

Неизвестный человек в белом с черными пятнами маскхалате необычного фасона совершенно непочтительно сунул руку под нос генералу, переключая его внимание на себя.

– Швейцария. Докса[68]. Высший класс!

– Не ори. – Генерал отпустил Долгих и даже отошел на шаг назад. – И сколько же такой шик стоит для советского гражданина?

– Обижаете, товарищ генерал-лейтенант! Вот смотри, букофки «эф эл», означает «флиегнаммер», то есть летное снаряжение. Трофей это.

– Ясно. Только зачем ты мне ими в морду тычешь?

– Так мы уже пять минут времени потеряли. Пора боевую тревогу объявлять и время засечь. Посмотрим, насколько быстро товарищи командиры смогут вернуться.

Странный военный в форме необычного покроя и цвета без знаков различия наконец-то обратил внимание на старшего лейтенанта Долгих.

– К бою, боец! Высвистывай командование, чем быстрее они окажутся здесь, тем лучше будет для них самих. – И, видя, что дежурный мешкает: – Бегом! Время пошло!

А потом было общее построение, на которое, по приказу генерал-лейтенанта, вывели весь наличный состав базы, включая медиков и поваров. Тут-то всех скопом и осчастливили. Не подумайте чего плохого, просто товарищ Смушкевич объявил о двухсуточных непрерывных учениях в обстановке, максимально приближенной к боевой. Заключаться они будут в том, что аэродром двое суток будет выполнять задачи с максимальным напряжением сил. Главный и единственный параметр оценки боеспособности дивизии – сколько самолетов она сможет выпустить в небо сейчас и сколько по прошествии двух суток интенсивной работы. Остальное генерал-лейтенанта не волнует, хоть спирт на взлетной пейте. Конечно же, на такое заявление строй ответил дружным хохотом. Ведь товарищи летчики, авиатехники и даже связисты еще не знали, что их ждет.

День начинался весело. Генерал-лейтенант бегал, орал и матерился так, что молоко, наверное, скисало в самом Подольске. Он что-то постоянно требовал и приказывал, грозил трибуналом и дать в морду. В общем, вел себя как любой проверяющий, нашедший непаханое поле для придирок.

А майор просто ходил. Не кричал, не ругался, не повышал голос и не грозился, в отличие от товарища генерал-лейтенанта, «настучать по башке палкой». Указаний не раздавал, советов не давал, просто ходил, ни во что не вмешивался. Только спрашивал, а его «робот» иногда записывал что-то в блокнот.

«Роботами» Долгих прозвал сопровождающих майора лейтенантов. Один, тот, что с чемоданчиком на цепочке, сразу засел в «Дугласе», к которому тут же приставили охранение, а второй безмолвной тенью стал сопровождать своего командира.