– Думаешь, вам лучших из лучших так взяли и прислали?

– Не самых-самых, конечно, но одних из. Потом у нас отсев по личным делам и два испытания. Сначала на психологическую устойчивость, а затем, довольно жесткое, на силу воли, на физические кондиции и даже немного на удачу.

– Это да, солдату без удачи нельзя. Казак успел рассказать, так что я про ваш ночной марш-бросок наслышан и впечатлен. Не слишком ли бесчеловечно?

Барс, с которого разом слетела вся веселость, тяжело посмотрел на Федота. Тот, не ожидая такого взгляда от весельчака капитана, похолодел, не без труда сохраняя безмятежное выражение лица.

Барс оскалился, и сразу стало ясно, что это хищник, а не домашний питомец.

«Ну вот, а то ведь изображал рубаху-парня на ярмарке, оторви и выбрось», – с каким-то даже удовлетворением подумал капитан безопасности.

– Война близко, комиссар. Население СССР – сто девяносто пять миллионов человек, армия у нас сейчас приближается к пяти миллионам. То есть каждый боец, включая все тыловые службы, защищает примерно сорок человек гражданских. Стариков, женщин, детей, да и просто других мужчин, занятых на производстве. Вот такая простая арифметика, комиссар. Если не ты убил немца, а немец тебя, то, считай, сорок человек перед фашистами беззащитны оказались. Ограбят сначала, само собой, скот, зерно, молодых рабов в Германию вывезут. Жену и дочку изнасилуют, а стариков да старух заживо сожгут, какой с них прок. Вот и вся твоя задача, Федот Никифорович, до бойцов эту простую истину донести. И я это не для красного словца тебя пугаю: по фашистским понятиям мы недочеловеки, низшая раса. Немцы даже слово специальное придумали – «унтерменши».

– Эк ты повернул, товарищ капитан. А как же «малой кровью, могучим ударом»? На чужой территории ведь воевать будем.

– На Германию сейчас, почитай, вся Европа работает – танки, авиация, флот. Сколько мы с финнами провозились! А их вроде как всего порядка четырехсот тысяч было отмобилизовано. Думаю, фашисты против нас раз в десять больше выставят. А опыта боевого, как ни крути, у них поболее нашего: Польша, Франция с Британией и всякого другого, менее масштабом, хватает. Ты ведь, Федот Никифорович, человек не молодой, бывалый. Уверен, что так оно и будет, как в песне поется? На самом деле веришь в легкий поход боевой?

– А как же немецкий пролетариат?

– А если ты веришь в немецкий пролетариат, то какого хрена, как Командир говорит, ты тут пайку жрешь? Демобилизуйся и пи… шагай на завод работать.

– Да согласен я с тобой, Андрей, не кипятись. Я всю Гражданскую прошел, видел, что белые с народом творили и как интервенты всех мастей издевались, так что меня агитировать не надо. Просто хотел для себя четко уяснить вашу позицию по данному вопросу. Но вот про то, что один солдат сорок человек защищает, это ты хорошо сказал, это я запомню и буду в своих разговорах с бойцами использовать, если не возражаешь.

– Да за ради бога, товарищ комиссар, – усмехнулся Барс, снова становясь этаким свойским парнем.

– Значит, с этим разобрались. А что по поводу целой прорвы дисциплин, которые они изучают?

– Ну, большинство пунктов программы обучения – это ознакомительные занятия. Одно занятие, как стрелять по самолету, одно, как управлять танком, одно на ознакомление с пушкой. И всякое такое, что теоретически может пригодиться, но вероятность этого невысока. Далее, навыки, которые пригодятся почти наверняка, хоть и не обязательные для командира отделения. Все они научатся водить полуторку, обращаться с пулеметом и снайперской винтовкой, основам минно-взрывного дела и базовым навыкам психологии и немецкого языка.

– Вот! Хотя бы это усвоить сколько времени надо!

– Немало, но и не так уж и много. У нас, опять же напоминаю, кадровые унтера, их ни строевой учить не надо, ни уставы изучать, ни как лошадей обихаживать. Со многим они уже сталкивались раньше. Практически все знают пулемет. «Дегтярь» лучше, «максим» похуже, так как машинка посложнее. С рациями, правда, мало кто сталкивался.

– А я про что!

– Федот, у нас на отделение из восьми-девяти человек более десяти инструкторов. Причем три из них закреплены за отделением постоянно и только что не спят вместе. У нас курсанты не стирают, не гладят, живут на всем готовом. В наряды и в караул не ходят, только впахивают от рассвета до отбоя. И поверь мне, товарищ комиссар, сачковать им никто не даст, все на пределе.

– Допустим. Тогда у меня два вопроса. Первый: на что вы тогда тратите время? На рукопашный бой, которым мне уже все уши прожужжали, или на что? И второй: это работает, пока у вас сто человек курсантов, а будет тысяча?

– Серьезный вопрос.

– Два.

– На самом деле один. Командир был категорически против, чтоб вам, товарищ батальонный комиссар, давали полный доступ к информации по бригаде. Я, если честно, тоже против. Но нам не оставили выбора, и, как я понял, за вас поручился лично сам товарищ Мехлис.

– Я не просил для себя особых условий, товарищ капитан.

– Тем не менее вы их получили. Я это, Федот Никифорович, не с целью вас обвинить или упрекнуть говорю. Просто чтоб ты знал: мы были против. Но если там наверху считают, что тебе нужно все это знать, так тому и быть, чинить препятствий я не собираюсь. Краткие курсы усовершенствования сержантского состава. ККУСС, или, по-простому, «Кусь». Для чего они вообще созданы и зачем нужны?..

Барс замолчал, выдерживая драматическую паузу.

– Отвлечение! Обучение! Выживание!

– Что ж, рассказывай, товарищ капитан, что это за звери такие. А то ты меня кругами водишь, а до сути никак не дойдем.

– Отвлечение. Ну это просто. Курсы придумали, чтобы замаскировать бригаду. В документах она практически нигде не упоминается. Но вот, так сказать, что делать в физическом плане? Под Пензой есть военная база, к ней подведено электричество, дорога есть. Ее прекрасно видно с воздуха. Вот никакой разведывательно-диверсионной бригады там нет, а есть ККУСС. Так что даже если бы наши курсанты весь срок сапогами плац трамбовали или, скажем, подснежники в зимнем лесу искали, то все равно свою главную задачу они бы уже выполнили.

– Понятно. Что ж, хитро. Обучение?!

– Ну, тут тоже все просто. У нас как в школе, где каждому ученику преподают и физику, и математику, и географию с химией. Понятно, что знание, как решать интегралы или из чего можно сделать кислоту, большинству в жизни не пригодится. Но у нас каждый год выпускается более миллиона человек, и даже если один процент из них захочет связать свою жизнь, скажем, с химией… Это у нас будет десять тысяч химиков.

– Так, а если, значит, ста курсантам дать основы боевых дисциплин, то по окончании курсов получим, скажем, одного хорошего снайпера, одного подрывника, одного рукопашника. Правильно?

– Ну, хорошего за пару месяцев не сделаешь, но мысль верная. Бойцы, делающие успехи в каких-то направлениях, начинают заниматься по углубленной программе. И если из прошлого набора пятерых таких бойцов мы просто оставили у себя, то сейчас по инициативе самого товарища Жукова рассматривается возможность сделать из самых достойных наших курсантов инструкторов. Представляешь разницу? Приехать в свою часть инструктором Генштаба и уже самому отбирать бойцов с задатками.

– Разницу-то представляю. А вот как это будет работать, что-то смутно.

– Ну, Командир разберется. У них с Георгием Константиновичем есть шикарная идея на этот счет.

– И почему я не удивлен, – пробормотал про себя Испанец.

– Ну, в общем, вынужден признать: тысячу под Пензой мы даже разместить сможем с трудом, соответственно, и качество обучения упадет. Думаю, это понимает и командование, недаром мы сейчас с тобой, Федот Никифорович, новую базу строим. Вот ее главная функция, как я понимаю, как раз обучение и поиск талантов, как Командир говорит.

– Ясно, значит, с этим разобрались. Осталось выживание.

– Выживание… Базовый инстинкт. Согласен, Федот Никифорович?

– Согласен, Андрей.