Всё время мне казалось: служащие со всех этажей и отделов специально ходили на меня смотреть, чтобы воочию убедиться, что распространяемые слухи об отбывании в хранилище наказания ставшим известным в стране инициированным чародеем – вовсе не слухи. Слишком часто мелькали кремово-черные одежды сотрудников, которые спускались – уверен – не по истинным рабочим вопросам, а надуманным поводам, чтобы увидеть меня. Здоровались участливо, с горящими глазами, будто видели давнего знакомого, с которым на годы расстались и наконец свиделись вновь. А мне ничего не оставалось, как так же искренне улыбаться и вежливо произносить этикетные дежурные фразы из словарного запаса работника архива, принимая из рук и возвращая обратно учетные карты посещений, занося данные в обрабатывающие машины – по сути, сказал бы, наши файловые хранилища, волшебные электронные базы данных, компьютеры.
Сидя за длинным столом-стойкой на нижнем этаже в первую половину дня, я здоровался с многочисленными посетителями, поток которых был нескончаем, будто в московской подземке, читал введение в курс по основам архивоведения и заведования музейными пространствами и почти машинно и машинально, без задержек исполнял просьбы регистрационной служащей, когда они поступали. Я разделял приоритетность данных мне задач и действовал сноровисто, поскольку всё оказалось далеко не трудно и вполне ясно. Так и проработал полдня: с опущенной головой – глядя в книгу, с поднятыми глазами и улыбкой – общаясь с посетителями, с развернутым корпусом в сторону экрана и стеллажа – вбивая и корректируя данные. Время от времени беседовал с тремя служащими, рабочее место которых было здесь, за входной группой. О себе говорил мало, хотя всегда люблю этим заниматься. Но не в этот раз. Не тогда, когда я на такой долгий срок разлучен с семьей, когда из-за этого настроения почти и нет. А когда настроение отсутствует, я всегда спасаюсь работой. Что делал и тогда.
Периодически посматривал в сторону коридора, который ведет в «ядерную» комнату – средоточие опасных, потому что еще хранящих в себе силу, артефактов. Было не по себе. Мелькала, обдавая тело холодом и дрожью, безумная мысль: уничтожить бы раз и навсегда перстень Морсуса, чтоб не травил душу, напоминая об ужасных моментах и не менее отвратительных последствиях. Опять проносились воспоминания: Сознание, Жила, обмен энергетикой, сделка, дарование бессмертия… Бред какой-то. Мой мозг, думаю, никогда до конца не справится с этой непосильной задачей – осмыслением всего, что наговорил в тот вечер Морсус, что отозвалось во мне так живо, мощно, всепоглощающе, вызвав невероятный страх. Точит мысль: перстень цел – Морсус может быть там, его память, его дух; он может вырваться.
В перерыв – закончив работу на нижнем этаже, после обеда, когда осталось время – хожу по коридорам протяженного хранилища, любопытно и быстро заглядываю в раскрытые двери, ведущие в залы и кабинеты, дивлюсь пространством и невероятно умелыми инженерами-архитекторами, которые совершили, кажется, невозможное: соединили несочетаемые цветовые гаммы и стили, создав новый, не аляповатый и изумительный жанр смешений.
Каждый раз встречаю Элта, только когда вхожу в огромный зал-хранилище, чтобы делать описи и фасовать артефакты. Он действительно часто обитает здесь, будто не покидает. Говорим о том, о сём. Я спрашиваю, он отвечает, и наоборот. Он мне нескучно рассказывает про свой мир – ликбез проводит: про истоки волшебной материи, про образование Континента. Я ему говорю, что в моем мире есть слоны и посудомоечные машины. Хранитель живописует яркие и легендарные исторические моменты. Я рассказываю о своей дирижерской стезе.
От Улло нет весточек, Элт с ним не контактировал. Честно, чувствую себя несколько покинутым, даже забытым. К телефону на дружеский разговор – мало ли: позвонят из службы исполнения наказаний или Серк и Лайдж – меня никто не подзывает. А что – могли бы те, кому вручена моя судьба, поинтересоваться, как я, что, не нужно ли чего. Хотя это я сам должен заказать звонок, ябедничая, если меня что-то не удовлетворит со стороны служащих архива. А у меня ведь всё в порядке на самом деле. Ну ладно, и без этого забот хватает. В основном и главным образом – мыслительных. И их всего две, зато каких. Одна: как мне унять тоску по дому и семье. Вторая: кто и когда уничтожит перстень Морсуса. Обе задачи вполне решаемы. Первая точно зависит от меня самого. Вторая… Вторая по моей воле неисполнима. Хотя почему нет? Взял, зашел себе такой в «ядерную» комнату, схватил контейнер и… И куда я его понесу? Как уничтожу? Прострелю из арбалета? Ага, ну да. А если благодаря новой трещине от стрелы или дротика сила Морсуса из камня выскочит и мало того, что уничтожит всё на своем пути, так еще и воплотит, материализует темного мага заново, в человеческом обличии? А попросить кого-то уничтожить перстень я не смогу по вполне ясным причинам. Паршивенько.
Когда мой служебный день завершен, равно как и рабочие сутки остальных служащих, я с тихой грустью наблюдаю, глядя в окно или с балкона, как маги выходят из архива и разъезжаются по домам. Их ждут личные и служебные карты, кому-то подводят хорсов. За считанные минуты большая часть чародеев уезжает в город. Кто-то остается сверхурочно – описывает артефакты в «зале Элта», как я его назвал, но и те не засиживаются позже девяти. В хранилище остаемся только я, Элт и ночные сменщики-охранники.
В светлое время суток, когда выдается время, выхожу из хранилища на короткую прогулку – всегда под пристальным взглядом уличных стражей, расставленных по всему периметру вдоль ворот и на территории внутреннего двора. Им известно, кто я такой, и какова цель моего пребывания в хранилище, каков мой статус, поэтому исполняют роль скрытых конвоиров. Чаще я прогуливаюсь один, но иногда само собой как-то получается, что маги-служащие, тоже решившие подышать свежим воздухом и размять ноги, оказываются рядом и между нами завязывается беседа.
Вечерами иду в тренировочный зал. Так всегда кто-то есть: тоже оттачивает свои навыки владения оружием. Первый вечер я заставил себя потратить час на изучение книжки о технике стрельбы из арбалета и просмотр получасовой документалки о правилах обращения с немагическими боевыми предметами. К практике так и не приступил, лишь подробнее рассмотрел и потрогал все составляющие своего арбалета, перебрал тул со стрелами и дротиками. В новый вечер точно займусь стрельбой.
Поскольку телевизора тут не имеется, земные устройства связи с моим миром здесь, в Изнанке, бессмысленны, время до отхода ко сну – пока веки сами не отяжелеют – провожу за внимательным чтением проспектов и журналов, тех, что выдал мне Элт. В нескольких новостных изданиях двухнедельной давности на первых полосах я нашел обширные репортажи, связанные с нашей с Милианом победой над Морсусом. Эмоциональные статьи в своем повествовании следовали от истоков злодеяний Морсуса, связанных с падением его давнего предка, упоминали о тяжелой битве за столицу десятилетней давности и переходили к моей персоне. У Милиана все издания взяли интервью и дословно поместили их на полосу. Мне было приятно читать о себе, как обо мне говорил мой Проводник: в его глазах я действовал смело, чувствуя внезапно проснувшийся долг перед Амарадом. Хотя, как мне самому помнится – и Милиан сам об этом прекрасно знал, ведь был единственным свидетелем, – никакой долг я не чувствовал и действовал не думаю, что смело. Тут больше страхом пахнет, страхом за свою жизнь, поэтому я и жахал во все стороны, лишь бы понимать, что еще не задет вражеской магией. Однако людям надо знать то, что они хотят слышать, и новостным корреспондентам надо поведать сенсацию, которую они хотят осветить. Были в газетах фотоснимки Морсуса – за неимением свежих напечатаны фото многолетней давности. Фотография Улло – явно новая, сняли во время записи интервью. И даже мой портрет: ни один изнаночный фотоаппарат меня ни при каких обстоятельствах в тот период не запечатлел и поэтому со слов был написан мой цветной карандашный портрет. Удивительно похоже! Вы́резал бы эти страницы и взял с собой в Москву, поместил бы в рамочку и повесил на стене в гостиной или в кабинете в театре. Но из Изнанки, известно, ничего в свой мир тащить нельзя.
