— Дальше везите…

— Это не к нам…

— Ничем не поможем…

— Не наш уровень…

Сормах, а зачастую и ему приходилось вмешиваться во всё это, только из души в душу матерился.

Медицинская часть Армии Мировой Социалистической Революции была весьма не на высоте.

— Раньше-то, думали — плохо было, а как оказалось — у Христа за пазухой, — вздыхали старослужащие, кто ещё в императорской армии войны полной ложкой хлебнул, а сейчас в Европе пожар пролетарской революции раздувал. Это, если кто не понял, они так по бывшей военной медицине ностальгировали.

Вот с отступающей армией я в Варшаве и оказался. В бывшем губернском городе Привисленского края.

В Варшаву империалистов не пустили, наши резервы подошли и сейчас уже неделю день с ночью спутался, такая заруба шла… То солнца из-за дыма и частичек земли, до небес взрывами поднятой, не видно, то из-за пожаров ночью хоть мелкий шрифт в газете читай.

В этом прифронтовом городе я, следуя очередному выверту судьбы, попал в госпиталь «зуавов смерти». К кабилам или военнослужащим частей легкой пехоты французских колониальных войск эти «зуавы смерти» никакого отношения не имели. Скорее, были чем-то типа нашего Интернационального полка имени Международной Советской Республики. Только они здесь, в Варшаве формировались из иностранных добровольцев-смертников. Не за деньги воевали, а за идею.

Китайцы-то из нашего полка — наемники, убивают за деньги. Впрочем, не все в полку такие. Многие и воюют по убеждению за светлое будущее Народного Китая. «Красные Китайские Соколы» — так они свою роту называли, которая в батальоне из таких сознательных сформирована была. Впрочем, от жалования они тоже не отказывались. Китайцы, они всегда свой интерес блюдут.

Так вот, в этих «зуавах» были и германцы, и чехи, и венгры, и кого только не встречалось. Они в Привисленском крае первая и главная опора для нашей Армии Мировой Социалистической Революции.

Хирургом в госпитале у «зуавов смерти» оказался мой соученик по Императорской Военно-медицинской академии.

— Иван?

Полные глаза у него были недосыпа, а узнал меня…

Я в ответ только слабенько кивнул. Ни на что другое сил у меня уже не было.

— Это кто тебе ногу до такого довёл?!!!

Да, видно не видал Петенька видов… Задницу в окопах не морозил…

— На стол!

Ну, к житью, так выживу… Петенька у нас на курсе не самым лучшим оператором был.

После эфирного наркоза я отходил тяжело. Я всегда после него плохо отхожу, а тут я жалел даже, что вообще проснулся. Лучше бы помер, как-то для себя не заметно, в ходе операции…

На удивление, обе ноги у меня были на месте. Одна — нормальная, вторая — болела и из-под бинтов только пальцы торчали.

Я ими пошевелил. Шевелятся. Ну, это хорошо. Нет, не так — просто замечательно!

— Что там? — кивнул я на ногу Петеньке, когда он удостоил нашу палату своей вечерней визитацией.

— Плохо там, всё плохо, но ампутировать я пока не стал…

Ну, спасибо тебе, кормилец. Две ноги, всяко лучше, чем одна.

Так и потянулись мои недели в госпитале. Скучные и болезненные. Из развлечений — книги и выступления местных детей, которые нас частенько своими концертами радовали.

Вперед, Варшава!

На бой кровавый,

Святой и правый!

Марш, марш, Варшава!

Марш, марш, зуавы,

На бой кровавый,

Святой и правый!

Марш, зуавы, марш!

Песни на этих самодеятельных выступлениях были соответствующие. Кто-то со знанием дела занимался подготовкой репертуара.

Сегодня малыши в госпитале у зуавов поют, значит — песня тоже к зуавам отношение имеет.

Глава 45 «Берлинское Чудо»

Рана на моей ноге категорически не желала заживать…

Вроде, только дело начинало на лад идти, а потом всё снова да снова…

— Что, опять?

Больно уж хирург Петенька печальный вид имеет. Огорчить, видно, меня своим заключением хочет.

— Опять…

Опять, это — скоро распахнётся дверь операционной и меня в неё на каталочке повезут. Чистку ране на моей многострадальной конечности будут делать. Чистку, это так Петенька выражается. Нашел же, умник, словечко…

Между тем, Европа полыхала в огне мировой революции. Я же про всё происходящее только из газет узнавал.

Роза Люксембург и Карл Либкнехт со своим Союзом Спартака в Берлине восстание подняли и сейчас Ленина телеграммами засыпали. Спешите скорее к нам на помощь, а иначе — кайзеровская армия и фрайкоры нас до последнего человечка уничтожат. Фрайкоры, это такие военизированные формирования, добровольческие корпуса, в основном из ветеранов, что с фронта вернулись. Народ в них в военном отношении тёртый и опытный. Ещё и мотивированный, что в ходе военных действий имеет огромное значение.

В газетах, что мне сейчас в руки попадали, фрайкоры называли сборищами кровавых собак, сравнивали их членов с ландскнехтами германского Средневековья. Так это, или не так, мне было не известно, но воевали они, судя по всему, хорошо.

Спартакисты же, многие винтовки первый раз в руки взяли. Умиляли меня баррикады, что на фотографиях в газетах имелись, которые на улицах Берлина народ из Союза Спартака строил. В основании — рулоны бумаги, а сверху — пачки газет. За ними — мужчины в нарядных костюмах и модных шляпах. Некоторые даже на красивеньких таких стульчиках сидят и из винтовок своих куда-то целятся…

Так я и вспомнил наших китайцев из полка. Они тоже всё сидя стрелять норовили, но хотя бы не на стульях при этом жопы свои умащивали.

Мля… Вояки…

Конечно, фрайкоры таким надают по самое не могу.

Спартакисты — марксисты, они — двумя руками за мировую пролетарскую революцию. Владимир Ильич и подержал их. Опять же из газет мне стало это известно. Собрали наши всё, что можно и нельзя, железным потоком Красная Армия через Польшу на помощь Союзу Спартака покатилась. Не считаясь с потерями.

Я же — ногу всё свою в госпитале у зуавов лечу, на перевязках чуть не волком вою, прессу свежую почитываю и на детских концертах штаны протираю.

Кстати, репертуар у детишек изменился. На каждом концерте они нам про маленького барабанщика теперь поют.

Мы шли под грохот канонады,

Мы смерти смотрели в лицо,

Вперед продвигались отряды

Спартаковцев, смелых бойцов.

Спартакисты, видно, коряво в строку ложились, вот их автор и на спартаковцев заменил. Однако, всем понятно, что про боевое крыло Союза Спартака в ней говорится.

Средь нас был юный барабанщик,

В атаках он шел впереди

С веселым другом барабаном,

С огнем большевистским в груди.

Про большевистский огонь — тоже некоторая отсебятина. Спартакисты, они — не большевики, но близки им по духу. Так что, и это — нормально. Укладывается в канон.

Однажды ночью на привале

Он песню веселую пел,

Но пулей вражеской сраженный,

Пропеть до конца не успел.

Печальная песня, но уж какая есть… Потери у восставших в Берлине, и правда — большие.

В общем, спасли спартакистов от неминуемой гибели, случилось «Берлинское Чудо» и Армия Мировой Социалистической Революции вступила в столицу Германии.

Все воочию увидели разницу войны империалистической от пролетарской освободительной, а марксисты-то об этом говорили, говорили, а им некоторые не верили.

Розу Люксембург и Карла Либкнехта спасли, а то их фрайкористы уже чуть к стенке не ставили.

В наступающей армии раны у солдат просто на глазах заживают. Об этом нам ещё в Императорской Военно-медицинской академии говорили, да я и сам на фронте видел. Стоит фронт, солдаты в траншеях по колено в грязь вросли, а в лазаретах у страдальцев раны гниют, гниют, гниют… Только наступление — успевай на выздоравливающих бумаги оформлять. Так и со мной случилось. Буквально за пару дней я на поправку пошел и скоро уже с палочкой ходил.

— Выписывай, — я Петеньке-хирургу ультиматум поставил. — Не выпишешь — сам уйду.