— Как вывезете их, сразу домой не идите. В кустиках затаитесь и дождитесь, чтобы хоть один из этих проснулся. Не надо нам, чтобы их сонных обобрали или порезали. Чистенько нужно дело сделать.

Да, всё Федор Терентьевич предусмотрел, о всём заранее подумал.

— Пошли, Ваня, спать. Дел с утра много…

Я давно уже позёвывал, время было третий сон видеть.

— Пошли, Федор Терентьевич, пошли.

Скоро уже петухи петь начнут, а мы ещё и не ложились…

Глава 24 Парнишка от кума

Выспаться мне не дали…

Вернее, не дал. Федор Терентьевич.

Какая его неспиха забрала? Только-только лёг, а тут уже за плечо трясут…

— Ваня, вставай.

Мля…

Встаю, куда деваться-то…

— Что, московские продотрядовцы вернулись? — попытался я со сна пошутить.

Тут же понял, что неудачно. На Федоре лица не было.

— Хуже…

Что же такое хуже-то может быть?

— От кума парнишка прибыл. Чуть лошадку свою не загнал.

Фёдор Терентьевич за левое плечо себе кивнул.

Кумовьев у атамана — в каждом селе. Человек он уважаемый и авторитетный. Вот и обращаются к нему — будь да будь крестным отцом. Федор Терентьевич и не отказывается — церковным уставом каких-то ограничений в этом отношении не предусмотрено.

Супруга Федора Терентьевича только иногда тяжело вздыхает. Но, это — когда он не видит. Крестный отец же должен купить нательный крестик, оплатить процедуру крещения в храме и продукты для праздничного стола по случаю крестин. Это — расходы. Пусть и застолье после крещения не пышное — только для близких и стол без спиртного — крестильная каша, пироги и сладости.

— Из уезда новости. Первый-то Московский продовольственный полк против советской власти выступил.

Во дела… Против советской власти? Так сама советская власть его в Вятскую губернию и направила за хлебушком.

Тут от таких новостей я окончательно и проснулся. Бунт против большевиков в уезде, это тебе не фунт изюму. Тут непонятно, чем всё закончится может. Вот Федор и расстроен…

— Так, Федор Терентьевич, давай всё по порядку.

— Пошли за стол, там и расскажу. — атаман по голове пятерней провел, широко зевнул, вид у него тоже был совсем не выспавшийся.

Я не возражал. Сами разбудили, теперь сами завтраком и кормите.

— Продотрядовцы эти в уезде почти уже месяц, — начал Федор. — Сначала ближние от города села и деревни обирали, пьянствовали и безобразили, а потом вот и до нас, дальних, добрались. Сам знаешь, там, вокруг города, места всё хлебные и народ посмирёней, не как у нас на севере уезда в лесном краю. Мы тут, хоть и беднее, но всегда вольно жили…

Это — точно. Уезд — огромный. Весь из конца в конец проедешь — как почти пару-тройку мелких северо-германских государств до объединения их в империю.

Я, не дожидаясь предложения, молока себе налил и хлебушка ломоть взял. Слушаю да ем, одно другому не мешает. Как тому котику.

— Кум в уездном городе в писарях состоит, много знает… — Федор, на меня глядя, тоже решил молочком себя побаловать. — Командует полком бывший офицер императорской армии Степанов. Вот он и решил, когда хлеб собрал, себе его оставить, а не отдавать советской власти. Ещё и, как мне парнишка кумов рассказал, полк собрались на фронт отправить, а самого Степанова под суд. Не держал де, он дисциплину в полку, допускал много безобразий. Убили они в уезде восемнадцать большевиков, что Степанова арестовывать пришли и сейчас в Уржуме не советская власть, а Южный округ Вятской губернии со своим правительством.

Федор отпил молока из кружки и продолжил.

— Хлеб больше у крестьян не забирают, а даже малую часть обратно раздали. Сейчас они не продотряд, а борцы за народ. Везде, где можно, расклеивают воззвание патриарха Тихона, где большевики церковному проклятию предаются. Бывшие офицеры и кто советской властью недоволен, теперь все к Степанову потянулись.

— Когда всё это случилось? — уточнил я.

— Почитай, больше уже двух дней. Парень-то от кума только день до нас добирался. — провёл вычисления в своей голове Федор.

— Ну, тогда и нам, скорее всего, наказания от продовольственного полка не будет, что мало зерна от нас привезут, — высказал я предположение.

После моих слов Федор Терентьевич повеселел.

— Точно, Ваня. Семенов же сейчас за народ.

На этой хорошей мысли атаман своё молоко и допил.

— За себя он, а не за народ. Жди сейчас, Федор Терентьевич, в уезд Красную армию.

Упоминание о Красной армии радости атаману бузников не добавило. Пустую кружку он от себя отодвинул, указательным пальцем начал по столешнице постукивать.

Впрочем, это постукивание совсем не долго продолжалось.

— Что, Ваня, делать-то будем?

Федор Терентьевич в непонятных для себя ситуациях не стеснялся от других советов слушать. Может, кто что и подскажет. Пусть и из младших даже. Поступал он, конечно, по своему разумению, но перед этим не гнушался и все мнения узнать.

— Не знаю, думать надо, — не стал торопиться я с ответом.

В конце концов, правда не сразу, советская власть в России победит, но тут сразу в омут головой тоже не надо кидаться. Лес рубят — щепки летят, а сгинуть в вихре гражданской войны мне очень не хотелось.

Глава 25 Конные и пароход

Ещё почти неделю всё было спокойно.

Люди в селе своими обычными делами занимались. Правда, иногда в сторону тракта из уезда поглядывали.

Погода стояла замечательная.

Федор Терентьевич посты на дороге в уездный город усилил. Пусть степановцы сегодня за народ, но, хрен знает, что их руководству завтра в башку втемяшится.

Я, бездельничал. Федор от меня только отмахивался. Отдыхай мол, чего тебе на боку не лежится… К Павлу Павловичу сходи.

К Павлу Павловичу, бывшему земскому фельдшеру, я и так почти каждый день бываю. Тот мне рад, всё расспрашивает меня, что и как в моей жизни случалось. Глуховат только он совсем стал, да и с памятью проблемы. Ещё и часто прерывают нас. То, что земскую медицину советская власть отменила, не ликвидировало заодно и болезни. Страдальцы к дому Павла Павловича дорогу знали. Правда, лечил он сейчас всё больше травками.

— Нет лекарств, Иван, совсем нет… Знахарскими методами народец пользую да добрым словом… — вздыхал старик.

На шестой день жизни волости при новой власти, уже ближе к вечеру, костыга моё и Федора Терентьевича размеренное времяпрепровождение на ноль помножил.

— Едут!

— Кто?

Атаман бузников аккуратно отложил в сторону сеть, которую чинил. Река рядом с селом имеется, а где река — там и рыба. Однако, для её ловли сеть должна всегда в порядке быть.

— Пойди их разбери… В военной форме, оружные.

Это — точно. Сейчас в военной форме — через одного.

— Погоны есть?

— Нет.

Так. Нет. Один вариант — кто, отпадает. Не белые. Уже легче.

Остаются — красноармейцы или степановцы. Тут — хрен редьки не слаще. Тех и других кормить-поить надо будет.

— Много их?

Федор Терентьевич костыгу расспрашивает, а сам уже другой моментально стал, как струнка натянулся, ко всему готов.

— Полтора десятка или чуть больше. Едут — не торопятся. Я напрямки сюда, а они по тракту, но скоро будут.

— Телеги с ними есть?

— Одна.

Одна… Значит — не за хлебушком. За каким тогда лешим?

Ну, скоро и узнаем. Зерно — спрятано. Коров и лошадей подальше за лес отогнали. Как к басурманскому нашествию приготовились.

Через час оказалось, что имелись в действиях атамана бойцовской артели и пробелы. Не всё он учёл.

Заявились в село степановцы. По приказу их старшего народ около церкви собрали.

— Советская власть в Уржумском и Малмыжском уездах ликвидирована, — так было объявлено жителям села. — Скоро падут Вятка и Котельнич. Объявлена мобилизация в Народную армию…