Не знал я сейчас и о том, что эти двое, в сей момент в дружине из Теребиловской волости за красных воюющие, через несколько лет будут рьяно биться с большевиками.

Гражданская война всё перемешает, взбаламутит, поставит с ног на голову.

Правда станет у всех своя, жизнь у многих такие финты выкинет…

Сабанцева я в душе уж только какими матьками не крыл. Леший принёс его в село Федора Терентьевича. Не он, так я тихо и спокойно бы жил.

— Доктор, там Мойше плохо стало!

Из погружения в мысли меня вывел прыщавый юноша со взором горящим.

Мойше? Я, что, по именам всех раненых знать должен?

— Пошли… Кому там плохо…

— Скорее, скорее, доктор!

Мля…

Да, иду я…

Глава 29 Нападение на лазарет

Утром Сормахом было объявлено, что мы идём на Уржум.

Через час руководством дружины были получены сведения о том, что степановский гарнизон Уржума покинул город и двинулся куда-то под Шурму. Нам было велено оставаться на месте ввиду неопределенности обстановки.

Ну, на месте, так на месте. Кому как, а мне есть чем заняться. Раненых у нас хоть и было не много, но я-то — один. Пока, кого требовалось, перевязал, время к вечеру и подошло. Почему долго возился? Одному-то перевязывать очень неудобно. Тут руки помощника очень требуются.

Уже в сумерки стало известно, что товарищ Бабкин взял Шурму после непродолжительного её обстрела из трёхдюймовок.

Мы ужинать уже, чем Бог послал и реквизировали, начали, а тут сверху очередное указание поступило — из-за того, что Уржум сейчас в оперативном отношении никакой роли не играет, туда нам двигаться не надо. Дружине Сормаха было предписано занять подступы от Аркуля до Турека, загородить степановцам отступление из-под Шурмы. Понятно, не одной нашей дружине, а в числе других красных частей.

Вот такая дребедень целый день…

Почти до самого утра, дружина то двигаться начинала, но своё движение прекращала. В бой мы так ни с кем и не вступили. Я, если честно, воевать и не рвался. У меня ещё золота не один пуд припрятан. Убьют — пропадет оно без пользы…

На рассвете, однако, чуть кровушку и не пролили. Со стороны Вятки подошел 1-й Полтавский кавалерийский полк под командованием товарища Зусмановича, а Сормах подумал, что это степановцы. Хорошо, вовремя успели разобраться.

Бывший с Полтавским полком товарищ Одинцов своей властью нам опять направление движения изменил и отправил дружину в Уржум. Наша задача — навести и поддерживать в городе порядок. Будем мы там опорой и железной рукой советской власти.

Я опять над своей жизнью стал не волен, а превратился в винтик военной машины. Ну, не в первый раз…

Начальник Уржумского гарнизона выделил под штаб дружины дом Кошкина на Тургеневской улице. Там же, на первом этаже, был развернут и мой лазарет.

Работы у меня прибавилось. Это, в Уржуме — советская власть, а в самом уезде и у соседей было весьма неспокойно. То тут, то там постреливали. Не всем власть рабочих и крестьян — матушка родная.

По этой причине мне пришлось в месте нашей дислокации даже небольшую операционную оборудовать. Пациенты-то не с геморроем или отитами ко мне поступали. Наиболее подходящей в доме Кошкина оказалась комнатка с окнами во двор. Это меня и спасло.

Раненых чаще всего в мой лазарет ночью или под утро привозили, вот, как и сегодня случилось.

— Иван Иванович, вставайте…

Василий Агафонович, возрастной санитар из бывшей уездной земской больницы сейчас у меня в помощниках. Он меня из объятий Гипноса и вырывает при поступлении очередного пациента. Он — тоже мобилизованный. Теперь тут много чего мобилизуют. Не только лошадей у кулацкого элемента. Нет, сознательное население красноармейцам и само много чем помогает, тем же продовольствием, фуражом и даже лаптями, но кое-чего советской власти приходится и мобилизовывать.

— Вставайте, Иван Иванович. Раненого привезли. — тормошит меня Василий Агафонович.

Мля… Хоть воззвание пиши и на каждом углу расклеивай! Побойтесь Бога, господа и товарищи, хоть ночами-то не воюйте, дайте доктору выспаться!

Инструментария у меня теперь достаточно. Мобилизовали его в моё пользование из уездной больницы. Нет, он там тоже нужен был, но помощь раненым — это сейчас первоочередное, советская власть, но на кончиках штыков красноармейцев держится.

Ранение было не тяжелым, и когда я уже пулю извлёк и рану зашивал, началась стрельба, а потом чьи-то злые руки ручную гранату с улицы в окно штаба дружины бросили. Ударной волной даже дверь в мою операционную распахнуло, хорошо ей мне по спине не попало, но вперёд меня всё же шатнуло. Еле и устоял.

— Стол хватай, в угол тащи! — скомандовал я своему санитару-помощнику.

Операционный стол у нас не настоящий, обыкновенный обеденный. Лучшего в доме Кошкина не нашлось. Его я и для своей работы приспособил. Застилали мы его простыночкой, а дальше вперёд и с песней…

Василий Агафонович с одной стороны, я — с другой, раненого на столе в угол и оттащили. Понятное дело, стерильность своих рук я нарушил, но сейчас не до стерильности.

Только от проема двери в углу комнаты мы спрятались, как нападавшие на штаб ещё одну ручную гранату с улицы забросили. Вовремя мы в угол переместились, а то бы осколками посекло.

Нападение дружинники отбили, я с раненым дела закончил. Однако, с товарищем Сормахом утром всё же переговорил. Попросил лазарет в больницу перевести. Ввиду ночных событий мне не отказали.

Глава 30 Реализация моих замыслов

Житие мое…

Как у пешки на шахматной доске. Через черные и белые клетки несут меня события гражданской войны.

Я, кстати, и не сопротивляюсь. Использую их мощь и энергию в своих интересах. Это, пока мне выгодно. Так сэнсэй в Японии учил. Когда дуют ветры, говорил он, надо не стены строить, а мельницы. Изменится ситуация, будем действовать по-другому.

В Уржум мне всё равно надо было, а тут — на кораблике, под охраной. Что, мог где-то и пулю словить? Так это — сейчас в любом месте легче-лёгкого. Не сам куда-то пойдёшь-поедешь, так беда к тебе под окно быстренько подскачет.

Работа мне нужна была? Нужна. Так вот Сабанцев и поспособствовал. Зря я его в душе клял и ругал, он мне доброе дело сделал. Можно сказать, по специальности трудоустроил.

Зачем мне в Уржум? Если хочу я гражданскую в селе Федора пересидеть, а потом и в новую жизнь после неё вписаться, надо кое-какие документы в уездном архиве уничтожить. Те, которые деятельности уездного воинского начальника касаются. На японскую-то я отсюда как Воробьев Иван Иванович уходил. Уничтожу я этот следок и ищи меня свищи.

Ночное нападение на штаб дружины, где мой лазарет был размещен, тоже мне на пользу оказалось. Сейчас я со своими пациентами в уездную больницу перемещен, лишние глазоньки за мной не наблюдают.

Где уездный архив расположен, я уже узнал, так что ближайшей ночью в нём полыхнёт…

Кстати, полыхнуло и было на деяния белобандитов и их приспешников списано.

Ну, и ещё есть один элемент в моей многоходовочке. Имя и фамилию официально сменить. Для этого и письмо к куму от Федора мне было нужно.

Имена и фамилии сейчас тут многие меняют. Старый мир таким образом до основания разрушают и внедряют в повседневную жизнь символы новой эпохи.

Особенно в отношении имен для девочек-женщин чудят. Хоть стой, хоть падай…

Даздраперма — от «Да здравствует Первое мая!».

Даздрасмыгда — от «Да здравствует смычка города и деревни!».

Дотнара — «дочь трудового народа».

Правдина, Ноябрина, Социала… Последнее женское имя, от «социализм».

Мне мужское имя в духе времени требуется, если женское возьму — не поймут. В ходу тут сейчас традиционные ценности.

Здесь тоже есть из чего выбрать.

Даздрасен — от «Да здравствует седьмое ноября!».