Повернулся к Алине.

— Чай и печенье буду, — сказал я. — Спасибо, что предложила.

— Я тебе ничего не предлагала, — ответила Волкова.

Она закрыла дверь.

И сообщила:

— Печенье мы уже доели.

Я стянул с себя куртку — повесил её на крючок. Сообразил, что бренчала гитара вовсе не хаотично — звучала одна и та же струна, но менялись извлекаемые ею ноты. Я улыбнулся: узнал тренировочное упражнение, которому сам уделил немало времени, когда сын подарил мне «Гибсон». Вспомнил, как Кукушкина хвасталась мне воспалёнными кончиками пальцев. Увидел на полке знакомую обувь, взглядом отыскал и куртку своей соседки-семиклассницы. Увидел, что в прихожую выглянул Барсик. Он посмотрел мне в глаза, дёрнул ушами и громко мяукнул (его голос не показался мне приветливым). Гитара замолчала, будто среагировала на крик котёнка. И уже через мгновение в полутора метрах над ушами Барсика показалась голова Лены Кукушкиной. Семиклассница увидела меня — улыбнулась. Рванула мне навстречу, будто не видела меня не со вчерашнего дня, месяц или даже год. Заключила меня в объятия.

— Ванечка пришёл! — воскликнула она.

Я кашлянул, высвободился из плена девичьих рук.

— Крылов, а ты зачем пришёл? — спросила Алина.

— По делу, — ответил я. — Разумеется, по делу. Но и от чашки чая бы не отказался.

Кукушкина кивнула.

— Поставлю чайник, — сказала она.

Лена убежала на кухню.

Под присмотром хозяйки квартиры и белого котёнка я прошёл в гостиную. Увидел заполненную окурками хрустальную пепельницу на журнальном столике. Взглядом отыскал гитару — нашёл её на диване. Взял в руки музыкальный инструмент, всё ещё хранивший тепло рук семиклассницы. Уселся в кресло.

— И что у тебя за дело? — поинтересовалась Волкова.

Она замерла в трёх шагах от меня, посреди комнаты. Подпёрла кулаками бока.

Я взглянул на всё ещё клубившийся у потолка табачный дым, пожал плечами.

Ответил:

— Так, ничего особенного.

Улыбнулся и сообщил:

— Решил, что сделаю тебя, Волкова, богатой и знаменитой.

В комнату вернулась Кукушкина.

— Я тоже хочу стать знаменитой! — заявила она.

— Если очень хочешь, — сказал я, — то обязательно станешь.

Алина усмехнулась в ответ на мои слова.

Но радости в её взгляде я не заметил.

— Сейчас вам спою, — сообщил я. — Занимайте места в зрительном зале.

Указал на диван.

Девчонки не пустились в спор — послушно уселись на мягкое сиденье. Лена прижала ладони к бёдрам, выпрямила спину, смотрела на меня и улыбалась. Алина скрестила на груди руки, закусила губу. Барсик не вернулся в гостиную. Но я видел, как в полумраке прихожей блестели его глаза.

— Песня называется… «Ты возьми моё сердце», — сказал я.

Подправил настройки гитары, сыграл вступление. Лена Кукушкина встрепенулась, когда я пропел первые строки. Она приоткрыла рот. Но промолчала. Алина Волкова едва заметно вздрогнула. Широко открыла глаза. Я увидел, что они у неё вовсе не бледно-голубые, а почти синие, с холодным блеском. Не сдерживал голос. И не прятал эмоции. Пел громко, как и требовала этого песня — без жалости к своим голосовым связкам и к жильцам соседних квартир. Видел, как задрожали у Лены губы. Заметил, что взгляд Волковой потеплел. Понял, что припев сработал и в этот раз; заложенный в нём концентрат эмоций сделал своё дело: девчонки прижались друг к другу плечами — их глаза влажно блеснули. Вышел на пятачок света и белый котёнок. Барсик оттопырил уши, следил за моей терзавшей струны рукой. Он первый пошевелился, когда я завершил пение: подошёл к моему креслу и громко мяукнул.

Вслед за котёнком подала голос и Кукушкина.

— Ванечка, так это же… Алиночкины стихи! — сказала она. — Те, которые я тебе… Как здорово получилось!

Семиклассница улыбнулась, рукавом блузы утёрла со щёк слёзы.

Лена схватила Волкову за руку.

Сказала:

— Алиночка, правда же, хорошая песня получилась⁈

Хозяйка квартиры ей не ответила. Алина не шевелилась. Смотрела мне в глаза.

— Волкова, — сказал я, — предлагаю тебе стать поэтом песенником.

Накрыл ладонью струны.

Не отвёл взгляда от похожих на льдины глаз.

Спросил:

— Что ты скажешь в ответ на моё предложение?

Я провел в квартире Волковой не больше четверти часа. Но за окном уже почти стемнело. Фонари во дворе Алининого дома пока не горели. Похожие на серую плесень облака прятали под собой луну и звёзды, которым уже самое время было показаться на небе. Прямоугольник окна почернел. Но он не походил «сюжетом» на «Чёрный квадрат» Малевича. Потому что в нём отражался профиль Алины Волковой, круглое лицо Лены Кукушкиной, очкарик в кресле и скудно меблированная комната. Ещё я заметил в окне отражение гитары, которую держал в руках. Музыкальный инструмент молчал: я прижимал рукой ещё минуту назад разрывавшие тишину комнаты струны. А вот Барсик на эту картину не попал. Котёнку не хватило роста для того, чтобы на большом тёмном полотне незашторенного зеркала-окна появилось отражение его настороженно торчащих ушей.

— Алиночка, Ваня хочет сделать песни и из других твоих стихотворений, — нарушила тишину Кукушкина. — Разве ты не поняла?

— Я не поняла, зачем ему это, — сказала Волкова.

Смотрела она не на Лену — на меня.

— Так… хорошая же получилась песня! — сказала семиклассница. — Мне она очень понравилась! А у тебя много хороших стихов! Ваня придумает для них музыку. И люди будут их не только читать, но ещё и петь!

Кукушкина вскочила с дивана.

— Ванечка, скажи ей! Ведь… будут же? Объясни ей!

Она судорожно вздохнула, всплеснула руками. К Лене подбежал Барсик, потёрся шерстью о её белые носки, жалобно мяукнул. Волкова сидела с прямой спиной, не шевелилась, смотрела на меня из-под не накрашенных ресниц.

Я пожал плечами. Подумал, что при тусклом искусственном освещении покрытое веснушками лицо Алины вновь выглядело блеклым, словно выгоревшим на солнце. Лишь ярко блестели голубые глаза и белая полоса шрама на правой брови.

— Даже из самых гениальных стихов не всегда получаются хорошие песни, — сказал я.

Погладил струны — извлёк из них похожий на голос Барсика набор нот.

— Но эта песня мне нравится. С нормальным музыкальным сопровождением она прозвучала бы ещё лучше.

Я рассказал девчонкам о том, что Сергей Рокотов всерьёз озадачился ассортиментом песен своего ансамбля. Поведал, что он замыслил репертуар таким, какой можно было бы «вынести» за стены рудогорского Дворца культуры. Объяснил, почему нынешний репертуар ВИА Рокотова не годился для исполнения на «серьёзных» концертных площадках (не на «детских танцульках»). Сообщил, что «засветил по неосторожности» песню на Алинины стихи перед ВИА Рокотова. «Ты возьми моё сердце» Рокоту и его музыкантам понравилась. Пересказал слова Сергея о том, что «песня здоровская». Повторил и восторженные отзывы Изабеллы Корж (без упоминания имени их автора). О мнении Сергея про «негодность» песни для исполнения мужским голосом я умолчал. Но признался девчонкам, что Рокотов «пристал» ко мне с просьбой сочинить ещё несколько композиций на стихи того же автора, что придумал «Ты возьми…».

— Алиночка, так это же здорово! — воскликнула Кукушкина. — Соглашайся! У Ванечки красивая музыка получается! И поёт он замечательно: ведь ты же только что сама слышала!

Волкова усмехнулась.

— Ты, Крылов, правильно сказал: для хороших песен нужны хорошие стихи, — произнесла она. — А у меня таких нет. Есть только скучные и бездарные. Потому что я не поэтесса, а «серая посредственность».

Она скрестила на груди руки — отвела взгляд. Посмотрела на окно, за которым всё же появился свет уличных фонарей. Усмешка словно прилипла к губам Волковой — это притом, что её сапфировые глаза влажно блестели.

— Три изданных неплохими тиражами сборника стихов, — сказал я, — это неплохой показатель для «посредственности».

— Четыре сборника! — воскликнула Лена. — У Алины Солнечной вышло четыре сборника стихов!