— Крылов…

Директор школы взглянул на часы.

—…Урок скоро, — произнёс он. — Не опоздаешь?

Я замер на пороге кабинета, поздоровался.

— Михаил Андреевич, тут такое дело… хочу прогулять сегодняшние уроки. Вы не передадите Галине Николаевне, что у меня случилась диарея? Или что я порвал брюки и побежал домой их ремонтировать?

Полковник потёр глаза.

— Крылов, — сказал он. — А ты не обнаглел?

Я пожал плечами.

— Михаил Андреевич, не в службу, а в дружбу. Вы же увидите сегодня мою классную руководительницу. Передайте ей, пожалуйста, чтобы она за меня не переживала.

Снежин откинулся на спинку стула, смотрел на меня.

— А сам? — спросил он. — Почему ей не скажешь?

— Спешу, Михаил Андреевич! — ответил я. — Важные дела ждут.

Полковник хмыкнул

— Я-то её увижу, — сказал он. — Но почему должен врать? Да ещё и вместо тебя.

Я вздохнул.

— Обидится ведь…

Снежин усмехнулся.

— Обидится, — сказал он. — Обязательно. Она такая.

Полковник постучал пальцем по столешнице.

Сказал:

— Ладно.

И тут же спросил:

— Что за дело-то? Кукушкина?

Я кивнул.

— Кто её? — спросил Полковник. — Наши?

Я пожал плечами, посмотрел директору в глаза.

— Пока не знаю, Михаил Андреевич. Но обязательно выясню.

Поправил очки.

В школе прозвенел звонок.

— Ладно, — повторил директор школы. — Иди, куда шел, Крылов. Со своей диареей. Поговорю с женой.

Он погрозил мне пальцем.

— Только смотри, Крылов! — сказал Полковник. — Не натвори глупостей!

Я никогда не понимал, почему рудогорское профессионально-техническое училище построили едва ли посреди тайги, в двух километрах от ближайшего жилого дома. Рядом с ПТУ располагалась лишь городская больница, тоже окружённая дремучим лесом и автобусная остановка. А ещё в километре от ПТУ (по направлению к государственной границе) находилась железнодорожная станция. К училищу я топал по обочине дороги. Рассматривал по пути нечасто проезжавшие мимо меня автомобили. Уже не любовался карельской природой: снова почувствовал себя «местным». Все эти высокие сосны, пышные ели, густые заросли иван-чая и оранжевые шляпки подосиновиков не привлекали моего внимания: примелькались. Я посматривал на небо, откуда в любой момент могли полететь капли воды. И размышлял о том, как отыщу в училище Руслана Петрова.

Найти в коридорах ПТУ Русю не составило труда. Первый же мальчишка, к кому я обратился с вопросом о Петрове («высокий такой, боксёр»), дал мне точную наводку. Я прогулялся на второй этаж, выждал четверть часа до окончания занятия — рассматривал в это время развешенные на стенах плакаты и стенды с информацией. В прошлой жизни я никогда не наведывался в рудогорское профессионально-техническое училище — само слово «ПТУ» тогда ассоциировалось у меня с понятием «чужая территория». Да и Руслана Пертова за два месяца учебы в десятом классе (пока учился в Рудогорске) я не встретил ни разу: наши интересы «тогда» не пересекались. Сейчас же конфликты «школяров» и «хабзайцев» меня не волновали. Я не чувствовал волнения, расхаживая по «вражескому логову»; взглядом поторапливал стрелки на циферблате настенных часов.

— А ты смелый пацан, Крыло! — сказал Руся.

Он пожал мне руку. Подтолкнул меня в спину: отвёл в сторону от хлынувшего в коридор потока учеников. Подвёл к окну.

На мой взгляд, в брюках и однотонной рубашке Петров выглядел лучше, чем в «парадных» джинсах.

— Мне нужна твоя помощь, Руслан, — сказал я. — Точнее, мне нужна помощь твоей Надюхи.

Я рассказал Русе о том, что случилось с моей соседкой-семиклассницей. Описал, как Лена выглядела после встречи со своими обидчицами. Объяснил ему причину, по которой Кукушкина пострадала.

Петров в ответ на мои слова хмыкнул и покачал головой.

— Совсем бабы рехнулись, — сказал он. — От меня-то ты, Крыло, чего хочешь?

Руслан подпёр кулаками бока, внимательно смотрел на меня с высоты своего двухметрового роста.

— Прошу, чтобы твоя Надюха пообщалась на эту тему с девчонками: завтра, на танцах в ДК, — сказал я. — Надеюсь, что там девицы на эмоциях сболтнут лишнего. Мне нужны имена той троицы.

Петров кивнул.

— Не проблема, — сказал он. — Узнаем.

Потёр подбородок и добавил:

— Для Котёнка Надюха постарается.

Спросил:

— Делать-то ты, Крыло, с этими дурёхами что будешь?

— С их родителями поговорю, — сказал я. — Пусть вправят дочерям мозги. Заставлю этих идиоток извиниться перед Кукушкиной.

Руслан ухмыльнулся.

— А если их родаки тебя пошлют? — спросил он.

Я пожал плечами.

— Поговорю с папашами по-мужски. Если они не прислушаются к голосу разума.

Петров улыбнулся, похлопал меня по плечу.

— Ты изменился, Крыло, — сказал он. — Возмужал. Мне говорили: ты отлупил Васю Громова. Молодец!

Руся взглянул на часы.

— Поговорю с Надюхой, — пообещал Петров. — Она всё разузнает, не переживай.

Я записал на клочке бумаги номер своего домашнего телефона. Руслан спрятал его в карман. Пообещал, что как только Надюха «что-либо» выяснит, он сразу же мне позвонит.

— Глаз-то твоёй соседке какой подбили? — спросил Петров.

— Правый.

Я указал пальцем на свою правую скулу.

Петров пожал мне на прощанье руку.

— Всё, побежал учиться, — сказал он. — Бывай, Крыло… то есть… Котёнок!

Руслан постучал по карману, куда убрал бумагу с моим номером телефона и снова пообещал:

— Я позвоню!

Руслан позвонил: уже сегодня, в пятницу, вечером. Он уточнил, сколько у Лены Кукушкиной в субботу будет уроков. Попросил передать моей «соседке-семиклашке», чтобы она завтра после учёбы не спешила домой — ждала его около «расписания».

— Ты, Крыло, тоже меня дождись, — сказал Руся.

— Руслан, ты что-то выяснил? — спросил я.

— Завтра всё расскажу, — пообещал Петров. — Привет тебе, Котёнок, от Надюхи! До завтра.

Его голос в телефонной трубке сменился на гудки.

В субботу у поклонниц Котёнка будто случилось «обострение». Девчонки с исписали любовными посланиями стены в моём подъезде, школьный забор и саму школу (надпись «Котёнок, я люблю тебя!» вновь появилась под бессменным баннером «Слава КПСС!»). Старшеклассницы хватались за моё плечо, заглядывали мне в глаза, задавали вопросы, засыпали намёками и предложениями «погулять после танцев» (от которых провожавший меня от гардероба до класса Лёня Свечин едва не потерял дар речи). Я не баловал девиц конкретикой в ответах, многие слова школьниц пропускал мимо ушей. Несколько раз услышал брошенные за моей спиной реплики о том, что я «совсем зазнался». Вспомнил, как реагировал на приставучих девчонок Сергей Рокотов — теперь понимал, почему Рокот изображал гордеца и недосягаемую для простых смертных «большую звезду».

Атаковали меня сегодня и одноклассницы. Они окружили меня у входа в класс. Расспрашивали о вечерних танцах, об ансамбле Рокотова, о самом Сергее, о его «малолетке», о моих планах на вечер после концерта. Особенно постаралась Лидочка Сергеева. Она не постеснялась, оттолкнула от моей парты своих подруг. Нависла надо мной, уперлась руками в столешницу, смотрела на меня в упор, едва ли ни дышала мне в лицо. Лидочка поинтересовалась, не опоздаю ли я сегодня на концерт, «как в прошлый раз». Предложила «проводить» меня до ДК. Листавшая учебник Волкова громко хмыкнула, махнула подкрашенными ресницами, посмотрела на меня. Я устало вздохнул и пояснил одноклассницам (не только Сергеевой), что перед концертом долго «разминаю» голосовые связки и настраиваюсь на выступление; заявил, что «в это время» ни на что не отвлекаюсь (и ни на кого).

Девиц отогнал от меня звонок на урок. Алина Волкова проводила взглядом Лидочку, сдвинула учебник на середину парты. О самочувствии Кукушкиной она меня не расспрашивала: Лена по дороге в школу рассказала, что вчерашний вечер провела в квартире моей соседки по парте. Семиклассница упомянула, что они снова «беседовали о поэзии». Прочла мне наизусть длинное жалостливое стихотворение. «Это из тех, что она сочинила после смерти мамы», — сказала Кукушкина и вздохнула. «О любви она больше не пишет?» — спросил я. Лена повела плечом и ответила: «Пишет». Но больше на эту тему ничего не сказала — снова склонила голову и призналась, что слышала, как я вчера днём играл на гитаре — дома. «Хорошая была мелодия, — заявила она. — Мне понравилась». А ещё Лена похвасталась мне воспалёнными кончиками пальцев. «От гитарных струн», — с гордостью заявила Кукушкина.