Прочёл первые предложения:

— Ты возьми моё сердце на память. Пусть согреет оно твои руки…

Сказал:

— Стихи?

— Это не просто стихи! — сказала Кукушкина. — Это стихи о любви! Понимаешь?

Я улыбнулся, пробежался взглядом по строкам.

— И что с того?

Посмотрел на соседку.

— Солнечная раньше никогда не писала таких! — заявила Лена. — Никогда! До… вот этого.

Девчонка ткнула пальцем в мятую страницу.

Я снова взглянул на бумагу.

— Это не её почерк, — сказал я.

Семиклассница кивнула.

— Это я переписала: Алина мне разрешила.

Лена помотала головой — потрясла косами.

— Я читала и новые её стихотворения, — сообщила она, — те, которые до меня не видел никто!

Мечтательно улыбнулась, вздохнула.

— Они клёвые, — сказала Лена, — только очень грустные.

И тут же сообщила:

— А вот это — совсем другое! Но тоже… здоровское.

Она чуть зажмурила глаза.

— Я кричу: «Не уходи!» Сердце рвётся из груди… — процитировала Лена.

Вздохнула.

Она выдернула у меня из рук бумагу. Бережно её сложила и поместила между страницами книги.

И лишь потом посмотрела мне в лицо.

— Красивое стихотворение, — сказала она. — На песню похоже.

Вдруг усмехнулась.

— Не то, что пишут эти твои… дурочки.

— Какие дурочки? — спросил я.

Кукушкина отбросила с плеча косу.

— А ты не видел? — спросила она.

Лена приоткрыла дверь квартиры и указала на стену в подъезде…

…Где красовались написанные мелом слова: «Котёнок, я люблю тебя!»

Утром я не обнаружил вчерашнюю надпись около квартиры Кукушкиных — заметил только белые меловые разводы на стене. Дождавшаяся моего появления соседка проследила направление моего взгляда, усмехнулась. Лена пояснила: это она вчера вечером «навела порядок». Семиклассница закрыла книгу (с автографом Алины Солнечной), сунула её в портфель, поправила косички. Ехидно посоветовала мне не переживать из-за стёртой надписи. Сказала, что «ели уж эти дурочки добрались сюда», то около школы они «кучу таких нарисовали». Я ответил, что совершенно не расстроился из-за исчезновения надписи. Предположил, что «там, внизу» мы сейчас увидим «такую же», а может и не одну. Кукушкина недоверчиво хмыкнула, но не возразила. И вскоре обнаружила: мой прогноз сбылся. Мы увидели, что неизвестный стенописец продублировал запись на каждом из этажей и на асфальте около подъезда.

Надписи в это утро стали не единственной моей находкой по пути к школе. В почтовом ящике я обнаружил запечатанный конверт с пометкой: «Для Котёнка» — без моего адреса и без имени отправителей (его явно бросил в почтовый ящик не почтальон). Не показал его своей спутнице. Торопливо сунул письмо в дипломат к сумке со сменной обувью (понадеялся, что в нём признание в любви, а не споры сибирской язвы). Пару секунд мы с Леной любовались припорошенной жёлтыми листьями словами на асфальте. «Некрасивый почерк», — заявила Кукушкина. В этом я с ней согласился: буквы на земле выглядели корявыми, будто их не писали, а неумело срисовывали с картинки-образца. Похожие надписи мы встретили по пути к зданию школы ещё трижды (в том числе и на деревянном школьном заборе). Я пришёл к выводу, что «Котёнок» на стенах смотрелся лучше, чем «Слава КПСС!» или «слово из трёх букв».

Возле школьных ворот мы влились в звонкоголосую ватагу пионеров. Вместе с ними дошли до большой группы собравшихся у главного входа школьников. У входа в школу мы встретили не только носителей алых косынок. Но и школьников постарше: комсомольцев. Эти товарищи не проигнорили нашу пару. Я то и дело пожимал парням руки, слышал девичьи выкрики: «Привет, Котёнок!» Чья-то рука сунулась мне в карман куртки — я тряхнул дипломатом, обернулся и увидел улыбку на лице девицы из десятого «В» класса. Но школьницу тут же потеснили подруги — они поздоровались со мной и заявили, что были на субботнем концерте. Кукушкина нахмурилась при виде девиц, поджала губы. Но не выпустила мою руку. Не позволила старшеклассницам себя оттеснить — потянула меня в толпу пионеров, что уже переступали школьный порог. «Привет, Котёнок!» — сыпались девичьи приветствия.

Большеглазый черноволосый пионер с повязкой дежурного на руке окинул меня придирчивым взглядом. Мальчик посмотрел на мои брюки, задержал взгляд на моих очках. Но не потребовал предъявить сменную обувь.

— Ты Котёнок? — спросил дежурный.

Я не ответил: растерялся.

Мальчик протянул мне сложенный подобно «солдатскому треугольнику» лист бумаги.

— Тебе просили передать, — заявил дежурный.

Я взял «записочку» — почувствовал исходивший от неё цветочный аромат женских духов. Стоявшая рядом со мной Кукушкина возмущённо фыркнула. Мальчишка-дежурный пугливо втянул шею в плечи.

— Записочки, — прошипела Лена. — Началось…

Я расстался с Кукушкиной около гардероба. Где услышал ещё два десятка девичьих приветствий (одноклассницы, к счастью, называли меня по имени). Пожал примерно такое же количество рук. И получил очередное послание (присоединил его к тому, которое получил от дежурного и к тому, что вынул из кармана куртки — бросил все эти бумаги в дипломат поверх конверта «Для Котёнка»).

У выхода из гардероба я был атакован Лидочкой Сергеевой. Сергеева не передала мне записку. Но она решительно направила мне в грудь свои третьеразмерные орудия, оттеснила меня к стене. Погладила мне плечо. Щедро осыпала похвалами моё вчерашнее выступление в ДК. Заглянула мне в глаза и тоном заговорщика сообщила, что не пошла вчера после танцев с подружками: ждала меня. «Долго ждала», — уточнила десятиклассница. Она заявила: была не против того, чтобы я вчера вечером проводил её до дома. Сказала, что с удовольствием поболтала бы со мной «о музыке» — после этого сообщения она улыбнулась и хитро сощурила глаза. Но предложение «на будущее» не озвучила: не успела (так мне показалось). Лидочку безапелляционно оттеснил от меня энергичный Лёня Свечин, который во всеуслышание заявил, что позавчера на сцене я «двигался уже лучше, но пока не идеально».

Леонид будто приклеился ко мне по пути к кабинету физики. Он вместо меня отвечал на приветствия старшеклассниц. Требовал, чтобы нас не задерживали — у тех девчонок, что надеялись перекинуться со мной «парой слов». Он на ходу демонстрировал мои «ошибки»: считал, что я чрезмерно «резво» вчера двигал ногами. Забегал вперёд меня — показывал, как «надо» танцевать.

Лекцию Свечин завершил уже в классе, когда я обошёл учительский стол и направился к парте, где уже сидела Алина Волкова. Лёня крикнул, что объяснит мне ещё «пару интересных моментов» на следующей перемене. Он поприветствовал Лидочку Сергееву, будто и не виделся с ней пять минут назад в гардеробе. Вернулся к своей парте. Я поздоровался с Алиной — та оторвала взгляд от страниц учебника, улыбнулась. Отметил, что Волкова сегодня подкрасила ресницы (Снежка на такие «мелочи» не обращала внимание). А ещё я почувствовал в воздухе едва уловимых запах розовых лепестков — не сразу, но сообразил: он шёл от моей соседки по парте. Сообщил Алине, что она сегодня прекрасно выглядит. Чем заслужил от Волковой очередную улыбку. Бросил на стол пенал и тетрадь. Отметил, что Алинин учебник переместился на середину парты. И тут же почувствовал толчок в спину — обернулся.

Одноклассник передал мне сложенный в четыре раза огрызок бумаги: записку. Я поинтересовался, от кого она. В ответ парень пожал плечами и указал себе за спину: намекнул, что он всего лишь очередное «передающее» звено. Времени на долгие расспросы не нашлось: в класс вошла физичка — прозвенел звонок. Я сунул бумажку под пенал и вслед за своей соседкой по парте вытянулся по стойке смирно. Волкова едва слышно поинтересовалась, «спросит ли» физичка у неё пройденную тему. Я пожал плечами. Поленился втолковывать Алине, что в её случае мои предсказания уже не работали. «Ты возьми моё сердце на память…» — вспомнил я начало стихотворения. Снова взглянул на Волкову. Убедился, что тушь на её ресницах мне не померещилась. Обнаружил, что привычный «хвост» Алининых рыжих волос превратился сегодня в рыжеватую косу с вплетённой в неё оранжевой лентой.