На второй урок она пришла хмурая и раздражённая.

Я спросил:

— Как там Лена?

Волкова сжала кулаки и ответила:

— Сволочи!

После шестого урока я сообщил Алине, что ухожу домой.

— Не пойдёшь на историю? — спросила Волкова.

Я махнул рукой.

— Ну её…

— Историчка не любит, когда прогуливают её уроки.

— Пусть спросит меня на следующем, — сказал я. — Перескажу ей весь учебник наизусть.

Алина спросила:

— Что-то случилось?

Я покачал головой.

— Отведу Кукушкину домой.

Волкова кивнула.

— Лене сейчас нужна твоя поддержка, — сказала она.

— Больше, чем историчке, — добавил я.

Мысленно произнёс: «Мы в ответе за тех, кого приручили».

Встретил Кукушкину в гардеробе — семиклассница натягивала куртку. Заметил, что Лена не поднимала лицо: прятала от чужих глаз свои раны. Я не навязывал девчонке заботу. Забрал свою одежду, ждал соседку-семиклассницу около выхода из школы. Кукушкина меня заметила — не выказала при виде меня удивление (ещё утром предупредил её, что домой пойдём вместе), но улыбнулась. Улыбка у Лены получилась невесёлая. В ране на губе у девочки блеснула капля крови. Кукушкина подошла ко мне, не взглянула по сторонам — взяла меня под руку. Я поинтересовался у неё «как дела». Получил стандартный ответ: «Нормально».

Седьмой урок уже начался — около входа в школу прохаживались лишь пионеры. У старшеклассников редко когда было меньше семи уроков, поэтому прозвище «Котёнок» вслух никто не произнёс. Лена махнула рукой смотревшим на нас девчонкам (её одногодкам — на вид). Те тоже попрощались с ней, не сводили любопытных взглядов с моего лица. Мы вышли на улицу. Я зажмурился от яркого солнечного света. Взглянул на безвольно обвисший на флагштоке красный флаг. Поправил очки, громыхнул содержимым дипломата. Лена повернула лицо — я снова увидел её превратившийся в тонкую блестящую полосу правый глаз.

Спросил у Кукушкиной, не видела ли она сегодня в школе тех девчонок, которые на неё вчера напали.

Лена помотала головой. Призналась, что никому из одноклассников не рассказала о «вчерашнем». Учителям говорила, что упала — так ей велел отвечать на вопросы взрослых отец.

— На перемене Алина приходила, — сообщила Кукушкина. — Она знает.

Я кивнул.

Повёл свою спутницу через школьный двор.

— Волкова говорила, что на музыку ты вчера пошла от неё, — сказал я. — Ты часто бываешь у Алины?

Лена повела плечом.

— Каждый день, — ответила она. — С прошлого понедельника.

— И чем вы там занимаетесь? — спросил я. — Курите? Пьёте вино?

Кукушкина остановилась, выпустила мою руку.

— Ванечка, ты что такое говоришь! — сказала она.

Помотала головой.

— Я не курю! — заявила Кукушкина. — И вино… только один раз в жизни попробовала — не у Алины!

Я усмехнулся: вновь почувствовал себя строгим родителем.

— Что ж тогда вы там делали? Стихи читали?

Лена вздохнула.

— Читали, — призналась она. — И играли с Барсиком.

Вновь прикоснулась к моей руке.

— А ещё она учит меня играть на гитаре, — заявила Кукушкина. — И петь.

Она посмотрела мне в глаза.

— Волкова играет на гитаре? — удивился я.

Лена усмехнулась.

— Конечно, играет! — сказала она. — А ещё Алиночка замечательно поёт! И хорошо танцует.

Покачала головой.

— Её родители были артистами, — сказала Кукушкина. — Ванечка, ты забыл?

Она вздохнула.

— Я, когда окончу школу, тоже стану артисткой, — заявила Лена. — Буду петь и танцевать на сцене. Как ты.

Дома я уже по привычке настраивался на работу: приступил к этому действу едва ли не сразу же, как только переступил порог квартиры. Не включал ни радио, ни телевизор. Не заглядывал в газеты. И даже не смотрел в окно. Гнал из головы посторонние мысли — пока переодевался в домашнюю одежду и пока разогревал обед. Вслух повторил: «Книга сама себя не напишет». Говорил себе, что я «профессионал», что работаю «всегда и несмотря ни на что». Выудил из памяти содержимое абзацев, которыми вчера завершил работу над рукописью. Внёс в них (мысленно) правки, прикинул дальнейшее развитие сюжета. Наметил места, где добавлю в текст короткие отступления в виде вычитанных когда-то в интернете перечислений реальных исторических фактов. Уже не сомневался, кода шагал к письменному столу, что работа над книгой пойдёт в стандартном ключе.

Уселся на стул, открыл тетрадь на том самом месте, где вчера поставил «жирную точку». Внёс в текст запланированные во время обеда исправления (они сохранились в моей памяти, будто на жёстком диске компьютера). Прикрыл глаза, воскрешая образы вымышленных персонажей. Но перед мысленным взором снова предстало лицо Лены Кукушкиной: с раной на губе и синевой под правым глазом. Я тихо выругался, потряс головой. Поправил съехавшие к кончику носа очки. Пробежался взглядом по строкам, на которых вчера оборвал повествование. Постучал шариковой ручкой по странице. «Скука — лучший друг писателя», — всплыла у меня в уме цитата из прочитанной в интернете статьи по «писательскому мастерству». «А я прям веселюсь сейчас!» — мысленно ответил её автору. Швырнул ручку на стол, взглянул на часы. «Полчаса, чтобы привести мысли в порядок», — разрешил я себе.

Встал со стула и побрёл к кровати. По пути прихватил гитару. Улёгся, уставился в потолок.

Пальцы перебирали струны — в голове вертелись строки из стихотворения Алины Солнечной.

— Ты возьми моё сердце на память, — пропел я. — Пусть согреет оно твои руки…

Утром в пятницу двадцать пятого сентября я снова встретил на лестничной площадке Кукушкину. Девочка не читала книгу — задумчиво посматривала в окно на затянутое серыми облаками небо, держала в руках пухлый портфель. Сегодня она не пряталась. Но и не улыбнулась при виде меня, как обычно. Мы обменялись приветствиями. Семиклассница не отказалась пройтись со мной под руку до школы. Вот только по пути она не развлекала меня разговорами (говорила мало и словно неохотно). И не «задирала» подбородок: Лена, как и вчера, почти не поднимала голову, прятала лицо от взглядов шагавших параллельно с нами школьников. Её правый глаз по-прежнему смотрел через узкую щель. На губе часто блестела кровь — девочка то и дело убирала эти рубиновые капли кончиком языка. Поблекли только следы зелёнки на царапине. А вот кровоподтёк под глазом Кукушкиной будто бы стал ярче.

Расстались мы с Леной около гардероба.

Старшеклассники снова приветствовали в моём лице Котёнка. Вот только сегодня меня их бодрые приветствия не радовали — раздражали.

Перед уроком никто из одноклассников ко мне не подошёл для разговора о нападении на Кукушкину. Никто — кроме Лёни Свечина (который вновь потребовал, чтобы я обратился за помощью к директору школы) и Волковой (Алина поинтересовалась Лениным самочувствием). Парни пожимали мне руки, улыбались. Девчонки спрашивали о завтрашнем концерте, кокетничали. Урок математики я провёл в ожидании записок «с информацией». Но получил лишь «записульку» от Лидочки Сергеевой — та напомнила, что завтра после танцев она «совершенно свободна». Математичка решила, что я заскучал — вызвала меня к доске. Почти не задумываясь, разобрался у доски со степенями корней. Вернулся за парту незадолго до звонка. Уже потеряв надежду на помощь одноклассников в поисках обидчиков Лены Кукушкиной. На перемене не пошёл вслед за своим классом к кабинету физики — направился в гардероб.

У выхода из школы я всё же притормозил. Пропустил торопившихся на уроки пионеров. Бросил взгляд на улицу сквозь мутные стёкла дверей, покачал головой.

Направился к кабинету директора.

— Войдите! — отозвался на мой решительный стук Полковник.

Я распахнул дверь, взглядом отыскал Михаила Андреевича. Снежин сидел за столом, перебирал уложенные в картонную папку бумаги. Он поднял на меня глаза.