После урока я достал из-под пенала переданную мне одноклассником записку, и бросил её к прочим посланиям на дно дипломата.

Волкова заметила это — усмехнулась.

— Даже не заглянешь в неё? — спросила Алина.

Я покачал головой.

— Позже изучу. Дома.

Волкова спросила:

— А если там что-то важное?

— Сегодня у многих «что-то важное», — сказал я. — Вот вечером и разберусь, у кого важнее.

Вынул из дипломата и показал Волковой стопку пока не распечатанных «записочек».

— И это все за сегодня? — спросила Алина.

Она приподняла брови.

— Пока все, — ответил я.

Бросил бумажки обратно.

— Ты стал популярным, Иван Крылов, — заявила Волкова. — Поздравляю.

Она усмехнулась.

Но я не заметил в её взгляде веселья.

— Популярным стал не Ваня Крылов, а Котёнок, — сказал я.

— А между вами есть разница? — спросила Волкова.

Я проследил взглядом за Лидочкой Сергеевой, которая в сопровождении двух подружек направилась к выходу.

Сказал:

— Ещё какая.

— Объясни, — попросила Алина.

Я огляделся — в классе остались только я и моя соседка по парте.

Сообщил:

— Я — это я. А Котёнок — это вымышленный товарищ. Это тот парень, которого всё эти девицы сами придумали, пока слушали на субботнем концерте песни в моём исполнении.

Показал Алине конверт, который нашёл сегодня в почтовом ящике.

— Они и пишут свои писульки не Ивану Крылову, а Котёнку, — сказал я. — Потому что им понравился тот, придуманный персонаж. А Ванька Крылов их не интересует. Вот так вот.

Волкова пожала плечами.

— Ну и что, — сказала она. — Зато у тебя теперь вон сколько поклонниц. Выбирай любую.

Алина ухмыльнулась.

Я бросил конверт обратно: на дно дипломата. Опустил крышку. Щёлкнул замками.

— Не из кого там выбирать. Все они — не мой вариант.

Говорил тихо, словно сам себе.

Но Волкова меня услышала.

— Это ещё почему? — спросила она.

— Да потому что после того сна о будущем, — сказал я, — у меня появилась проблема.

Постучал себя пальцем по виску.

Уточнил:

— Проблема вот здесь, в голове.

— Какая?

— Я себя теперь считаю не шестнадцатилетним пацаном; и даже не Котёнком. Сам для себя я — взрослый шестидесятилетний мужчина. Улавливаешь, Волкова, о чём я говорю? Я прекрасно помню не только своих детей, но и внуков. Моя внучка была чуть младше моих нынешних одноклассников. Это всё равно что…

Пощёлкал пальцем.

— Представь, что тебе признались в любви пятеро мальчишек из старшей группы детского сада, — сказал я. — Причём выглядят они, как взрослые… ну, почти. И с кем из них, Волкова, ты решишь замутить роман? С кем из них ты будешь играть по вечерам в машинки, смотреть мультфильмы и рассматривать яркие картинки в детских книжках?

Откинулся на спинку стула.

Алина покачала головой и ткнула пальцем в мой дипломат.

— Сомневаюсь, что кто-то из этих девчонок будет с тобой катать машинки… по вечерам, — сказала она.

Я пожал плечами. Вздохнул.

Посмотрел на Волкову.

— Возможно, что и не будут, — сказал я. — Возможно, они будут вести себя, как взрослые — в их понимании. Вот только разница в возрасте между мной и этими девочками даже больше, чем у тебя и детсадовцев. Я тоже могу катать машинки и читать детские книжки. Но не уверен, что хочу это делать.

Мы с Алиной смотрели друг другу в глаза.

Молчали.

Мне почудилось, что глаза Алины влажно блеснули.

— И что теперь делать… им? — спросила Волкова.

Я развёл руками.

— Ты пойми, Алина. Проблема не в этих девочках. С ними-то как раз всё в порядке.

Волкова моргнула.

Я снова прикоснулся к своему виску.

— Беда творится с моей головой. Вот здесь. Проблема в этом.

Поправил очки.

— Мне в реальности всего шестнадцать лет, — сказал я. — Но тот сон не прошёл бесследно. Я теперь не только помню наизусть школьные учебники. Но и считаю себя шестидесятилетним старпёром.

Алина опустила глаза.

Я не отвёл взгляда от лица своей соседки по парте.

— Это психическое расстройство, не иначе, — заявил я. — С такой проблемой к психиатру нужно идти. Чтобы доктор укротил моё разыгравшееся воображение и вернул меня к реальности.

Добавил:

— Но я к нему не пойду. Как и в милицию. Не хочу прослыть сумасшедшим. Решу свои проблемы сам: так или иначе, но разберусь с ними. А этим девочкам…

Постучал по дипломату.

—…Им просто не повезло с кумиром. Понимаешь, о чём я говорю, Волкова?

Алина кивнула.

— Котёнок, которого они придумали, существует только на сцене Дворца культуры и в их воображении. А я — совсем другой человек. Не забывай об этом, Волкова.

Выбрался из-за парты.

— Я не тот, кому все эти школьницы писали свои записки. И даже не тот, кем выгляжу и кем был раньше. Вот такие вот дела, Волкова.

С посланиями поклонниц я разобрался дома, пока подогревал на плите суп. К восьмому уроку количество «записочек» увеличилось до семи штук. «Это не мешки писем, которые приносил Алине Солнечной почтальон», — подумал я, окинув взглядом разложенные на столе бумажки. Отметил и то, что с любовными «записками» в прошлой жизни не сталкивался — лишь с теми, в которых просили «списать домашку». Получал я в своей прошлой жизни и оформленные в виде множества букв признания в любви. Но поначалу те имели вид стандартных писем (с почтовыми марками на конвертах). Потом превратились в текстовые сообщения на экране телефона. А позже — стали записями в социальных сетях. И всё это было уже после окончания школы. Моё прошлое обучение в десятом классе прошло под лозунгом «В СССР секса нет!» — так было даже в Первомайске (я и поцеловался с девчонкой впервые только на первом курсе института).

Я поправил очки, вытер о полотенце мокрые руки. Первым делом заглянул в конверт. Нашёл там один единственный лист бумаги с предложением «дружбы» от своей бывшей одноклассницы, которая теперь училась в ПТУ. Я вспомнил лицо этой девицы — признал его симпатичным. Выудил из памяти и факт, что раньше эта девочка не обращала на меня внимания. Она и в этом письме адресовала своё предложение не мне, а Котёнку (будто позабыла моё настоящее имя). Я отбросил конверт с коротким письмом в сторону. Заглянул в пахучий треугольник, полученный от дежурного. Там тоже увидел призыв «дружить», прочёл восторженные отзывы о своём пении — улыбнулся. Подумал, что «похвалы и Котёнку приятны». Задумался. Но не обнаружил в своих воспоминаниях внешность девчонки из девятого «Б» класса — автора «пахучего» послания, украшенного узором из множества синих чернильных сердечек.

А вот одна из «мелких» записок меня наверняка порадовала бы — в прошлой жизни. Та самая, которую мне передали в классе перед первым уроком. Подписана она была одним лишь именем: «Наташа». Вот только фамилия к нему и не требовалась. Потому что в десятом «А» сложилась нетипичная ситуация: в нём училась лишь одна девица с таким именем — Наташа Кравцова. «Ты так и не научился танцевать», — прочёл я послание комсорга класса. Поправил очки. Прочёл короткое сообщение снова. Пожал плечами, мысленно передразнил автора: «Грузите апельсины бочками». Сообразил: в свои прошлые шестнадцать лет я бы не удержался и сегодня же уточнил у Кравцовой смысл её послания. Позвонил бы ей (номер Наташиного домашнего телефона я выяснил ещё в девятом классе). Но теперь я лишь отодвинул её послание к «пахучему» треугольнику и одну за другой прочёл остальные записки.

Собрал бумажки в кучу, бросил их на край стола и покачал головой.

— Детский сад, — пробормотал я. — Ни одного стоящего предложения. Ни тебе приглашения придти вечером на сеновал. Ни фотокарточек в стиле «ню». Они даже свои руки и сердца для меня зажали!

Я встал, чтобы помешать суп, и промурлыкал:

— Ты возьми моё сердце на память. Пусть согреет оно твои руки…

Во вторник мы с Кукушкиной придумали развлечение. Ещё спускаясь по ступеням мы с Леной выдвинули предположения, сколько надписей со словом «Котёнок» увидим по дороге в школу. Я победил. Потому что озвучил именно то количество надписей, которое мы увидели и вчера — семиклассница предположила, что их станет почти на пять больше. Мои предположения подтвердились: новые признания для котёнка на нашем маршруте не появились (ни на асфальте, ни на стенах в подъезде). Даже исчезло одно вчерашнее послание — то, которое мы видели на школьном заборе. Поутихли и «страсти» с «записочками»: во вторник я не получил ни одного предложения «дружить». Вот только в покое меня не оставили. У входа в школу и в школьном коридоре и во вторник до меня (со всех сторон) по-прежнему доносились бодрые девичьи приветствия: «Привет, Котёнок!»