— Но это не значит, что я беспомощная.

Нервным движением она открыла бардачок, вынула пачку сигарет, которую там всегда хранил Алекс. Прикурила от моей зажигалки, умело щелкнув колёсиком, сделала несколько быстрых затяжек, и тут же бросила сигарету в окно.

— Да я не это хотел сказать…

— У меня чёрный пояс по каратэ. Разряд по спортивной стрельбе. Я мастер спорта по скалолазанию, в конце концов, — казалось, она меня не слышит. Так бывает: человеку давно надо выговориться, и в какой-то момент плотину прорывает. — Я всё знаю об отцовских делах. Я читала рабби Акибу. Его путешествие в Шеол…

— Я думал, Некрономикон принадлежит перу Аль-Хазреда, — я вспомнил потрёпанный томик в библиотеке Алекса, покрытый обгорелой, сморщенной кожей…

— Это то же самое, — отмахнулась Мириам. — На самом деле их было трое. Рабби Акиба, Аль-Хазред и третий, безымянный. Известный, как Белый Доминиканец. Он умер там, на берегу Стикса. Араб сошел с ума, но написал пятнадцать удивительных по красоте макам… Это стихи такие; Вернулся только рабби Акиба, написал книгу и издал её совсем небольшим тиражом — тогда ещё не было печатных станков, всё делали вручную… До нашего времени дошли два или три экземпляра, — она посмотрела на меня громадными, чуть воспалёнными глазами. — Скажите, Саша, почему вы так со мной?

— Алекс сказал, что женщины не должны марать руки о такую мерзость, — сказал я. И тут же вспомнил наших девчонок из агентства.

А действительно: почему им — можно, а ей — нельзя?

— Знаете Саша, вы слишком плохо знаете женщин, — ответила Мириам с большим чувством. — И ваш Алекс тоже.

Отвернувшись, она уставилась на пробегающие мимо кусты.

Разговор привёл меня в чувство, и некоторое время мы двигались молча, утонув в рёве двигателя Хама.

— Вот здесь сверните, — вдруг сказала Мириам, кивая на просёлок. Вдалеке угадывались черепичные крыши коттеджного городка.

Я хотел спросить, уверена ли она, но побоялся нарваться на ещё одну отповедь. И просто повернул там, где было сказано.

Проехали весь посёлок насквозь. Глухие заборы, в самом центре — небольшая площадь и магазины.

Мы остановились у последнего дома. Окна второго этажа смотрели на лес — осины и лиственницы. Деревья были покрыты весенними почками, словно золотисто-зеленой дымкой.

— Возьмите, — Мириам бросила мне на колени пакетик желтого цвета, с мелкими надписями.

— Что это?

— Гематоген, — усмехнулась она. — Вы вообще не думали, что перед поездкой надо было поесть?

— Нет, — честно сознался я. — Как-то не до того было.

— В следующий раз думайте, — сердито сказала Мириам, открывая дверцу и спрыгивая на землю. — А то свалитесь в канаву.

Я улыбнулся — постаравшись, чтобы девушка этого не заметила. В голосе Мириам прорезались типичные нотки идише-мамэ. Мне почему-то было приятно…

— Думаете, они там? — разглядеть что-либо из-за высокого забора и добротных кованых ворот не представлялось возможным. Разве что, взобраться на крышу Хама…

— Я не думаю. Я точно знаю.

Пожав плечами, я подошел к воротам, и уже собирался нажать кнопку звонка…

— Стойте, — Мириам, непонятно почему, злилась всё больше. — Нельзя же так… Наобум.

— А как?

После гематогена меня вновь затошнило. Страшно хотелось пить, но воды не было. Ни капли.

— Не знаю, — смутилась она. — Но калитку нам точно не откроют.

Забор оказался высоким и неприступным лишь спереди. Со стороны леса он был сделан из жестяных листов, гибких и невысоких. Но перебираться через них всё равно было неудобно… Мириам, кстати сказать, перепрыгнула на ту сторону легко. А я застрял. Всё никак не мог ухватиться за верх забора — жестяной лист выгибался под моим весом. К тому же, громыхал, как гроза в плохой театральной постановке.

— Давайте руку, — голова Мириам возникла на фоне белёсого неба.

Я её игнорировал.

Сжав зубы и пыхтя, как паровоз, я вцепился в край забора, и чувствуя, как в ладони впивается острый край, наконец смог закинуть ногу…

Двор был ухоженный. Стриженый газон, симпатичный дом с колоннами, дальше — низенькое строение, в котором я предположил баню… Мешал только запах. Какой-то искусственный. Как в кабинете химии, в котором ученики разгрохали бутыль с соляной кислотой…

Ветер сносил его в сторону, но когда порывы стихали, он становился невыносимым.

Я прижал к носу рукав. Мириам обмотала нижнюю часть лица газовым шарфом. Так мы и двинулись к дому.

На полпути был бассейн. Издалека мы видели металлическую лесенку, мостик для прыжков в воду. А когда подошли…

— Грехи мои тяжкие.

Бассейн почти по самые борта был завален тератосами. Они лежали вповалку, друг на друге, и не подавали признаков жизни.

От бассейна и поднимались густые пары серной кислоты и хлора.

— Довлеет дневи злоба его, — прошептала Мириам, не отрывая взгляда от бассейна.

— Идёмте, — я потянул её за рукав. — Здесь опасно находиться.

Работа была проделана грубо, топорно. Это не было похоже на заметание следов. Скорее, на избавление от отработанного материала…

С другой стороны дома пахло не так сильно. Мы смогли отдышаться.

Мириам вытерла слёзы, нервно собрала волосы сзади и стянула их резинкой.

— Всё ещё обижаетесь на то, что вас оберегают от таких зрелищ? — спросил я.

— Нам туда, — она кивком указала на баню.

Что-то было не так с дорожкой. Посыпанная желтоватым песком, она петляла, юлила, наклонялась то в один бок, то в другой — словом, никак не хотела подпускать нас к низенькой банной дверке.

— Ой, да чёрт с ней, — выругался я и занёс ногу над травой.

— Стой! — почти закричала Мириам. — Замри. Не двигайся.

Поискав вокруг, она подняла сучковатую палку и наклонившись, что-то подцепила. Встав рядом, я разглядел колючую проволоку. Вместо загнутых крючков на ней были острейшие бритвенные лезвия. Ботинкам они не страшны, но если споткнуться и упасть…

— Лучше по тропинке, — тихо сказала девушка.

Я сосредоточился, впился взглядом в деревянную дверь и пошел. Мириам сопела за правым плечом — ей тоже было нелегко.

Шли мы словно сквозь кисель, тягучую патоку ноги поднимались тяжко, неумело, словно мы с Мириам только учились ходить. В ушах прорезался тонкий комариный писк, в глазах прыгали чёрные мухи.

Кое-как, почти ползком, взобравшись на низенькое крылечко, я ухватился за ручку на двери. Не сразу, но всего лишь с третьей попытки. Как тогда, у подъезда заброшенного дома. Потянул на себя…

Дверь открылась с лубочным, сказочным скрипом. За нею была непроглядная, беспробудная тьма, из которой несло сырым погребом и поганками.

Я зажег зажигалку. Её тут же задуло. Щелкнул колёсиком второй раз — искра не пошла.

— Погодите, — сказала из-за спины Мириам. — У меня есть фонарик.

Достав телефон, она направила луч света во тьму.

В нём заклубились похожие на откормленных дрозофил пылинки, и я не сразу понял, что это хлопья пепла. Но гарью не пахло. Зато обнаружились ступени, ведущие куда-то вниз.

Отобрав у Мириам фонарик и крепко взяв её за руку, я ступил на первую ступеньку. Вроде бы, ничего плохого не случилось. Ступеньки были обычные, из чуть раскрошившегося на углах бетона. По бокам — сыроватые стены, от которых и пахло плесенью.

— Это погреб, — сказала Мириам, когда мы, спустя целую вечность, добрались до дна.

Луч фонарика выхватывал из тьмы груды проросшей, с белыми слепыми глазками, картошки, какие-то пыльные банки, винные бутылки в квадратных гнёздах…