— Где цель? — спросил Трифон Макеевич.

Командир полка, ведший перехват, молчал.

— Я спрашиваю, где цель? — повторил он.

— Из-за сильных помех не вижу.

— Кто же будет видеть? Какой-то таракан ползет почти по земле — и растерялись. — Бурков откашлялся.

В разговор вступил Крапивин:

— Товарищ полковник, разрешите атаковать цель? Нарушителя вижу. Координаты...

— Нужно будет, скажу, — спокойно ответил Бурков. — «Первый», видите цель?

— Вижу.

— Я тоже вижу. Наводите, да посмелее. Что они возятся?

Нарушитель снова выбросил стальные нитки, и опять на экране локаторов запрыгали светлячки.

Наши истребители, поизрасходовав горючее, запросили посадку. Им так и не удалось прижать лазутчика к земле. Глядя, как вражеский летчик безнаказанно хозяйничает в небе, Иван Иванович не выдержал, снова связался с Бурковым:

— Товарищ полковник, разрешите, иначе улизнет и этот.

Полковник ответил:

— Давай. У тебя есть высотники.

Эти слова прозвучали с издевкой и больно резанули Крапивина по сердцу.

— «Двадцать четвертый», «Четырнадцатый», вам взлет парой! — скомандовал Крапивин и, как только самолеты набрали высоту, стал наводить их на цель.

Новиков был внимателен. Он понимал, что идет на перехват не просто очередной учебной цели, а выполняет первый в жизни настоящий боевой полет.

Новиков и Веселов на небольшой высоте ввели машины в горизонтальный полет, настигли нарушителя, дали сигнал: «Следуйте на посадку».

Нарушитель ответил очередью из пулемета.

Новиков доложил:

— Противник открыл огонь.

Вмешался Бурков:

— Посадить!

— Посадить! — передал приказание Крапивин.

Прохор и Виктор вновь зашли над целью. Помахали крыльями: «Следуйте на посадку». В ответ полетели трассирующие снаряды.

— Атаковать! — приказал Трифон Макеевич.

— Атаковать! — повторил Крапивин.

Новиков заметил: нарушитель начал набирать высоту.

— «Четырнадцатый», «Четырнадцатый», высота пять. Атаковать сверху. Я атакую снизу. Действуйте! — скомандовал Прохор Веселову.

Виктор бросил машину вверх. Она быстро набрала высоту, ястребком налетела на нарушителя. Веселов прицелился, выпустил снаряд. Мимо.

Подоспел Новиков, нажал электроспуск. Снаряды прошили плоскость. Самолет, словно раненый коршун, заковылял вниз.

— Нарушитель сбит! — доложил Новиков и в это время увидел, как в небе вспыхнуло белое облачко. — Летчик покинул самолет на парашюте.

Крапивин сообщил обо всем Буркову.

— Взять живым! — Полковник был доволен.

— В воздух — вертолеты! — Крапивин приказал захватить летчика, осмотреть сбитый самолет.

Вертолетчики с помощью местных жителей поймали нарушителя и привезли на командный пункт Крапивина. Здесь уже был и Бурков. Узнав, что летчик доставлен живым, он немедленно сообщил об этом командованию. Другой вертолет доставил со сбитого самолета кассету с фотопленкой.

Нарушителя привели на площадку возле стартового командного пункта. Бурков и офицеры спустились вниз. Перед ними, потупив взгляд, стоял человек лет двадцати пяти в добротном летном костюме. Увидев полковника, летчик невольно вытянулся, опустил руки по швам.

— Фамилия? — строго спросил Трифон Макеевич.

— Витт.

— Имя?

— Гюнтер.

— Национальность?

— Немец.

— Цель полета?

Гюнтер промолчал.

— Я спрашиваю, цель полета?

— Я офицер и не имею права разглашать военную тайну.

— Где родились?

— В этом городе.

— Как же вы попали в Западную зону?

— Перешел три года назад.

— Перешли, чтобы стать предателем своего народа. — Бурков сверкнул глазами.

Гюнтер опять промолчал.

— Какую школу окончили?

— Летную.

— Профессия?

— Разведчик.

— Значит, вы совершали шпионский полет?

Гюнтер не ответил.

Шифровальщики принесли пленку и отпечатанные снимки, подали Крапивину, он — полковнику. Бурков внимательно посмотрел на снимки, нахмурился.

— Неплохая работа. — И обратился к Крапивину: — Под охраной на спецмашине — в штаб! Там допросим обстоятельно. Соседа придется драить — упустили птицу. А вам, орлы... — Полковник повернулся к Новикову и Веселову и вдруг развел от удивления руки: — Неужели так сработал частушечник?! Вот диво-то!

Веселов пожал плечами: «И это бывает».

— Будьте здоровы, — сказал Бурков и уехал.

Вслед за ним помчалась спецмашина, в которой сидел Гюнтер Витт.

На аэродроме еще долго поздравляли с боевым успехом Прохора, Виктора и Крапивина — своего батю. Несколько позже Фадеев набрасывал представления о награждении отличившихся летчиков.

— На «Знамя» тянет, — сказал замполит Крапивину, когда они ехали на завтрак.

— Потянет, пожалуй, — ответил Иван Иванович и тут же незаметно уснул. Шофер, сидевший рядом, повел машину осторожнее, чтобы не потревожить сон командира, а майор Фадеев приложил к губам палец и еле слышно сказал:

— Ш-ш-ш, пусть вздремнет.

Выводы комиссии, которые зачитал подполковник Гулькевич, были крутыми.

В Доме офицеров, куда собрали офицеров гарнизона, стояла тишина, слышно было, как об оконное стекло беспомощно бьется волосатый комочек-шмель и как на улице чирикают воробьи.

— Что молчите, недовольны выводами, что ли? — спросил Бурков. — Я думал под аплодисменты встретите. — Он нацелил свой левый глаз в зал. — Петров! — Отыскивал он взглядом командира первого полка. Тот встал, опустил голову. — Наука вам, наука и остальным. Не прикрывайте свои ошибки техникой. В себе, в себе их ищите. Техника, видите ли, виновата, противник шел в облегченном варианте... Летать надо уметь, тогда не только облегченный, но и переоблегченный достанете... Нашелся и у меня в штабе умник, абсурд этот поддержал и даже, видите ли, технически обосновал. Целую петицию написал. А что в ней, в этой петиции, толку-то. Москве требует доложить. В. Москве, наверное, глупее его сидят.

Трифон Макеевич вынул бумагу, отыскал в ней нужное место, отчеркнутое синим карандашом, прочитал:

— «Считаю, что перехват высотной цели не состоялся потому, что нарушитель шел на самолете облегченного варианта и его практически не могли достать наши истребители...» Вы согласны с этим, Петров?

— Согласен, товарищ полковник.

— Ну хорошо. Допустим. А «кукурузника» почему не посадили, тоже техника подвела? — Бурков нахмурил лохматые брови. — Отвечайте, Петров!

— Тут виноваты мы. Не уделяли...

— И уделять-то здесь нечего. — Бурков заерзал на стуле. — В войну таких, как клопов, давили, а сейчас тем более. Вот вам и техника виновата!

— Но это же разные вещи, товарищ полковник, — вмешался Крапивин.

— А вы бы помолчали, — оборвал его Бурков. — Посмотрел бы на вас на месте Петрова. Ишь ты, «разные вещи»! Коли уж подали голос, Крапивин, так слушайте. И пусть все знают. Реляции Крапивин с Фадеевым настрочили, наградные листы, за сбитого «кукурузника» к ордену Красного Знамени представили. Смех! Да этот перехват учлет выполнит и благодарности не попросит, а тут ордена подавай, да какие — «Знамя»!

В зале зашумели. Трифон Макеевич поднял руку, ропот стих.

— Может быть, я тут немного и переборщил: неплохую птицу Новиков и Веселов прихватили. Спасибо им. Но на орден-то не тянет... Таких в войну, как мух, к ногтю. Сейчас надо уметь ввысь, ввысь лезть! — Он встал. — А техника... Что техника? Она, как известно, мертва, если ею не овладеет человек, не оседлает ее.

Полковник, обратившись к председателю комиссии, продолжал:

— Товарищ Гулькевич правильные выводы сделал: виной всему — режим не соблюдают, танцульки, прогулки под луной, а наутро — язык на плечо, подняться в воздух — кишка тонка, доктора подавай. Сколько отстранений от полетов было, товарищ Гулькевич?

— Таковых не обнаружено. — Председатель комиссии вытянулся.

— Как это так «не обнаружено»? — нацелил на него глаз Бурков. — Значит, плохо копнули. Доктор здесь?