Между тем Иван Андреевич Лаевский и в самом деле «лишний». Он пополнил галерею тех героев русской литературы, которых я называю неприкаянными. Он влился в компанию с пушкинским Онегиным, лермонтовским Печориным, гоголевским Тентетниковым, герценовским Бельтовым, гончаровским Обломовым, тургеневским Рудиным и т. п. (см. подр. мою статью «Неприкаянный человек в русской классической литературе» в книге «Культурно-эволюционный подход в филологии»).

Другой неприкаянный изображён у А.П. Чехова в драме «Иванов» (1887). Её одноимённый герой вопиет: «Я умираю от стыда при мысли, что я здоровый, сильный человек, обратился не то в Гамлета, не то в Манфреда, не то в лишние люди… Нехороший, жалкий и ничтожный я человек… Надорвался я! В тридцать лет уже похмелье, я стар, я уже надел халат. С тяжёлою головой, с ленивою душой, утомлённый, надорванный, надломленный, без веры, без любви, без цели, как тень, слоняюсь я среди людей и не знаю: кто я, зачем живу, чего хочу?» (Чехов А.П. Собрание сочинений в 8-и томах. Т. 7. М., 1970, с. 42; 56; 76).

Через десять лет Иванов возродился в дяде Ване Войницком. В полном отчаянии он восклицает: «Пропала жизнь! Я талантлив, умён, смел… Если бы я жил нормально, то из меня мог бы выйти Шопенгауэр, Достоевский… Я зарапортовался! Я с ума схожу… Матушка, я в отчаянии!» (там же, с. 233).

Чем же заканчивается история с дядей Ваней? После неудачного покушения на жизнь Серебрякова он снова превращает себя в его раба. Жалкий человек! Но в жалком положении остались в «Дяде Ване» и другие герои — Астров, Елена Андреевна, Соня.

Платонов, Иванов, Войницкий, Лаевский и др. — интеллигенты, но у А.П. Чехова в его рассказах есть неприкаянные и из социальных низов («Он понял», «Егерь», «Рано», «Свирель», «Мечты», «Счастье» и др.). У Г.П. Бердникова читаем: «Так возникает в творчестве Чехова вереница людей неприкаянных, людей, выломившихся из деревенской жизни, людей непоседливых, мечтательных, нередко наделённых поэтическим, артистическим складом души» (Бердников Г.П. А.П.Чехов. Ростов-на-Дону, 1997, с. 172–173).

По числу неприкаянных А.П. Чехов превзошёл в своих произведениях всех своих предшественников.

В области политики А.П. Чехов тосковал по социальной справедливости. Категория справедливости с особой остротой переживается социальными низами. Сознание недалёкого прошлого его предков продолжало очень долго висеть у него над душой. Его дед Егор Михайлович Чех был крепостным крестьянином отца сподвижника Л.Н. Толстого — В.Г. Черткова. До шестнадцати лет был крепостным и отец А.П. Чехова, пока в 1841 г. Егор Михайлович не выкупил волю себе и своей семье за 3,5 тысячи рублей.

А.П. Чехову приходилось по каплям выдавливать из себя раба. В 1889 г. он предложил А.С. Суворину написать рассказ о том, «как молодой человек, сын крепостного, бывший лавочник, певчий, гимназист и студент, воспитанный на чинопочитании, целовании поповских рук, поклонении чужим мыслям, благодаривший за каждый кусок хлеба, много раз сечённый, ходивший по урокам без калош, дравшийся, мучивший животных, любивший обедать у богатых родственников, лицемеривший и богу и людям без всякой надобности, только из сознания своего ничтожества, — напишите, как этот молодой человек выдавливает из себя по каплям раба и как он, проснувшись в одно прекрасное утро, чувствует, что в его жилах течёт уже не рабская кровь, а настоящая человеческая» (Бердников Г. А.П. Чехов. Ростов-на-Дону, 1997, с. 53–54).

А.П. Чехов ненавидел раболепие во всех его формах.

Со школьной скамьи нам известен чеховский рассказ «Хамелеон». Его главный герой — полицейский надзиратель Очумелов. Как хамелеон, он меняет своё отношение к ситуации, произошедшей с Хрюкиным, у которого собака укусила палец. Сначала Очумелов поверил Хрюкину, что собака бродячая и пригрозил показать её хозяину Кузькину мать. Но вдруг из толпы раздаётся голос о предполагаемом хозяине: «Это, кажись, генерала Жигалова» (Чехов А.П. Собрание сочинений в 8-и томах. Т. 1. М., 1970, с. 134).

Очумелов запел другую песню: «Одного только я не понимаю: как она могла тебя укусить?.. Нечто она достанет до пальца? Она маленькая, а ты ведь вон какой здоровила» (там же).

Очумелову придётся разыграть ещё три метаморфозы, пока наконец не выясняется, что хозяин собаки — брат генерала Жигалова. В конце рассказа он исходит на нет от своего раболепия перед власть имущими. Он говорит повару генерала: «Ишь ты, господи… Соскучились по братце… А я ведь не знал! Так это ихняя собачка? Очень рад… Возьми её… Собачонка ничего себе… Шустрая такая… Цац этого за палец! Ха-ха-ха» (там же, с. 136).

В рассказе «Толстый и тонкий» происходит только одна метаморфоза — с тонким Порфирием. Он встретился через много лет с гимназическим приятелем толстым Михаилом. Вначале всё было, как и полагается: радость встречи, объятие и поцелуи, но как только тонкий узнал, что толстый дослужился до тайного советника, тонкого будто подменили: «Толстый хотел было возразить что-то, но на лице у тонкого было написано столько благоговения, сладости и почтительной кислоты, что тайного советника стошнило. Он отвернулся от тонкого и подал ему на прощанье руку» (там же, с. 52).

В рассказе «Маска» — новая метаморфоза. Но здесь она коллективная. Целый коллектив интеллигентов радикально меняют своё возмущённое отношение к самодуру в маске на раболепное умиление, как только узнают в нём местного благодетеля — миллионера Пятигорова.

А.П. Чехову досталось время, когда капитализм в России демонстрировал социальную несправедливость в своей дикой, кричащей форме. В рассказе «Случай из практики» (1898) читаем: «Тысячи полторы-две фабричных работают без отдыха, в нездоровой обстановке, делая плохой ситец, живут впроголодь и только изредка в кабаке отрезвляются от этого кошмара; сотня людей надзирает за работой, и вся жизнь этой сотни уходит на записывание штрафов, на брань, несправедливости, и только двое-трое, так называемые хозяева, пользуются выгодой, хотя совсем не работают и презирают плохой ситец» (Чехов А.П. Собрание сочинений в восьми томах. Т. 6. М., 1970, с. 317).

Вот ещё одна картинка на эту же, обличительную, тему — из рассказа «Крыжовник» (1898): «Вы взгляните на эту жизнь: наглость и праздность сильных, невежество и скотоподобие слабых, кругом бедность невозможная, теснота, вырождение, пьянство, лицемерие, вранье… Между тем во всех домах и на улицах тишина, спокойствие; из пятидесяти тысяч, живущих в городе, ни одного, который бы вскрикнул, громко возмутился… Всё тихо, спокойно, и протестует одна только немая статистика: столько-то с ума сошло, столько-то вёдер выпито, столько-то детей погибло от недоедания…» (там же, с. 279).

А.П. Чехов не был революционером, но отсюда не следует, что он не думал о путях, ведущих к справедливому общественному строю. В 1995 г. он опубликовал рассказ «Дом с мезонином». Этот рассказ заслуживает особого внимания, поскольку по нему видно, с каким трудом наша интеллигенция осваивала в то время идею социального прогресса. В нём выведен спор между живописцем, от лица которого ведётся повествование, и молодой сельской учительницей — Лидией Волчаниновой.

В отличие от живописца, ведущего по преимуществу праздный образ жизни, Лидия с увлечением занимается просветительством, борется с произволом земского начальства и оказывает односельчанам посильную медицинскую помощь. Живописец не принимает её деятельности. Между тем в его речах обнаруживаются явные культурогенические мотивы.

Вот как живописец обрисовывает перед Лидией свою позицию: «Нужно освободить людей от тяжкого физического труда. Нужно облегчить их ярмо, дать им передышку, чтобы они не всю свою жизнь проводили у печей, корыт и в поле, но имели бы также время подумать о душе, о боге, могли бы пошире проявить свои духовные способности. Призвание всякого человека в духовной деятельности — в постоянном искании правды и смысла жизни. Сделайте же для них ненужным грубый животный труд, дайте им почувствовать себя на свободе, и тогда увидите, какая в сущности насмешка эти книжки и аптечки. Раз человек сознаёт своё истинное призвание, то удовлетворять его могут только религия, науки, искусства, а не эти пустяки» (Чехов А.П. Собрание сочинений в восьми томах. Т. 6. М., 1970, с. 98).