Ещё Эрнст Арндт (1769–1860) писал: «Ни половодье сокровищ и богатств, ни опасности пышности и вожделений, проявляющиеся в нашем потомстве, не воздействуют столь смертельно на благородный народ, как слишком сильное смешение с чужими, из-за чего в конечном итоге все инстинкты и задатки этого народа становятся тщеславными, поверхностными, дикими и дисгармоничными, а все те глубинные силы и добродетели души, из коих изначально произрастают и только и могут произрастать всё великое и божественное, а также политическое достоинство и божественная свобода, исчезают» (Радченко О.А. Язык и раса: немецкая философия языка в плену национал-социализма: http://radcenko.ru/?page_id=157).

Какое отношение расизм имеет к языку? Прямое, поскольку он — один из продуктов культуры, а следовательно, он, как и другие продукты культуры, по мнению расистов, зависит от расовых особенностей его носителей. У «неполноценного» народа — «неполноценный» язык. Более того, евреи, даже если они в совершенстве овладели немецким языком, всё равно останутся «неполноценными».

Г.Р.Ф. Банница фон Бацан (1904–1950), главный теоретик расовой лингвистики в гитлеровской Германии, писал в 1935 г.: «При сегодняшнем состоянии расовой науки языковое сообщество нельзя рассматривать более без расового фона. Существует истинное языковое сообщество, несущее на себе народную целостность. Но к нему относятся не все те, кто пользуется языком. В то время как одни культивируют его как лучшее наследие, другие позаимствовали его на время, не будучи способными стать когда-либо правомочными владетелями» (там же). К «ложным языковым сообществам» автор этих слов относил в первую очередь немецкоязычных евреев.

Немецкие языковеды после прихода А. Гитлера к власти оказались в трудном положении. Некоторые из них сумели быстро перестроиться. Таким оказался Георг Шмидт-Рор (1890–1945). До 1933 г. он был антирасистом, а после — одним из его теоретиков. В 1935 г. он писал: «Без сомнения, особость нашего языка соопределяется в существенной мере расой. Язык — не только созидатель, но и творение… Если мы посмотрим на народную целостность как нечто совокупное, то язык, во всяком случае, является намного более творением, сущность которого определяется расой» (там же).

Не все немецкие языковеды склонили голову перед нацистами. Кое-кто выстоял. К ним относится Лео Вайсгербер (1899–1985). В 1934 г. он писал: «Биологические данности и законы формирования расы недостаточны, чтобы участвовать в качестве решающего фактора в формировании языка. Очевидное влияние расы на язык вообще ещё не доказано. Во многих сферах влияние расы вообще исключено» (там же).

Л. Вайсгербер остался верным своему кумиру — Вильгельму фон Гумбольдту (1767–1835). Последний указывал: «Каким различным не был бы человек по росту, цвету, физическому строению и чертам лица, духовные задатки его те же самые… Язык же целиком происходит из духовной натуры человека» (там же).

В этой книге я исходил из следующих тезисов:

1. Междометная, звукоподражательная и трудовая гипотезы о происхождении языка вовсе не канули в Лету. Их нужно актуализировать и синтезировать в единую эволюционную теорию глоттогенеза. Каждая из них должна быть соотнесена с соответственным моментом в процессе, с одной стороны, подготовки к глоттогенезу (междометная), а с другой, его начала и развития (звукоподражательная и трудовая).

2. Если философские (универсально-эволюционные) подходы в науке о происхождении языка направлены на рассмотрение языка как продукта универсальной эволюции, то частнонаучные — биологические, психологические и культурологические — как продукта биогенеза, психогенеза и культурогенеза.

3. Как и человек, язык имеет четыре стороны — физическую, биотическую, психическую и культурную. Как и человек, язык вобрал в себя всю предшествующую эволюцию — физическую, биотическую, психическую и культурную. Как и человек, язык обязан своим происхождением в первую очередь культурогенезу. Каждая сторона языка, как и человека в целом, эволюционировала, но приоритетную роль в его развитии играла эволюция его культурной стороны.

4. Как только наши предки — хабилисы — приблизительно 2,5 млн. лет назад сумели взглянуть на себя и окружающий мир творческими, преобразующими глазами, они вступили на путь очеловечения (антропогенеза, гоминизации). Они стали творить культуру — в том числе и языковую, которая становилась тем выше, чем дальше человеческий язык отрывался от своего животного эмбриона.

5. Главное отличие между «языком» у животных и языком у людей состоит в том, что первый — продукт в первую очередь биопсихогенеза, что делает его явлением по преимуществу врождённым, передаваемым генетическим путём, что не исключает элементов коммуникативного научения у животных, а второй — продукт не только биопсихогенеза, но и — главным образом — культурогенеза, что делает его явлением, приобретаемым по преимуществу в процессе культурной эволюции и одним из ведущих факторов очеловечения (наряду с наукой, искусством, нравственностью и т. д.).

6. Зачаточный язык — предъязык — был представлен уже у наших животных предков — австралопитеков. Он состоял из непроизвольных возгласов («междометий»), вырывавшихся из их уст при выражении чувств. Как только успешная биопсихическая эволюция позволила им творчески подойти к своему языковому эмбриону, они вступили на путь очеловечения, а следовательно, стали превращать предъязык в язык. Подобным образом обстояло дело и с другими продуктами культуры — благодаря творческому, преобразующему, культуросозидающему отношению к миру наши предки превращали грубые камни в удобные орудия труда, естественные деревья в обработанный материал для искусственных жилищ и т. д.

7. Первые слова в языке возникли, с одной стороны, в результате культурной обработки непроизвольных эмоциональных «междометий», доставшихся первым людям от их животных предков, а с другой стороны, благодаря звукоподражаниям, которые они создавали сами. Как междометия, так и звукоподражания становились со временем всё более и более членораздельными.

8. Первые слова — как междометные, так и звукоподражательные — были полупроизвольными. Их главная роль у хабилисов состояла не в том, что некоторые из них переводились в произвольные слова, а в том, что на их материале, как и на материале жестов, сознание знаковости (отсылочности, произвольности и перемещаемости знака) стало настолько глубоким, что появилась твёрдая когнитивная основа для создания вполне полноценных членораздельных слов с произвольными (условными) отношениями между знаком и обозначаемой реалией уже независимо от первых междометных и звукоподражательных слов. В результате произошёл великий скачок первобытного языка от его междометно-звукоподражательного — полупроизвольного — состояния к подлинно человеческому — условно-произвольному — состоянию.

9. В своей эволюции язык прошёл через две эпохи — моновербальную и поливербальную. Характерная черта первой — употребление однословных (моновербальных) предложений, характерная черта другой — употребление несколькословных (поливербальных) предложений.

10. Слова, входящие в моновербальный язык (протоязык), как и предложения, где они использовались, обладали крайней полисемантичностью, которую следует расценить как синкретическую (диффузную). Она состояла в том, что одно и то же слово-предложение могло обозначать и предмет (птица), и его признак (летит) и ситуацию (птица летит). Более того, оно могло употребляться в качестве метафоры (летит — по отношению к камню, копью, стреле и т. д.). Вот почему полисемантичность моновербального языка служила основой для образования новых слов за счёт метафор и метонимий.

11. Фразообразовательный механизм в моновербальном языке ещё не был разработан. Создание однословного предложения состояло в прямом переводе слова в предложение. Этот перевод не был опосредован морфологической формой слова. Этим объясняется отсутствие в протоязыке частей речи.