Но всё-таки заканчивает Т.В. Черниговская упомянутую статью словами А.А. Ухтомского, который не сомневался в том, что дальнейшее наше очеловечение ни в чём ином, как в творческом труде: «„Мы — не наблюдатели, а участники бытия. Наше поведение — труд… Природа наша делаема“, — писал великий А.А. Ухтомский, опередивший своё время больше, чем на век» (там же, с. 44).

Если приверженцы биологических подходов к проблеме глоттогенеза видят в происхождении языка в первую очередь продолжение биотической эволюции наших предков, приверженцы психологических подходов — продолжение их психической эволюции, приверженцы культурологических подходов — продолжение их культурной эволюции.

Водном из интервью Дерек Бикертон (род. в 1926 г.) поведал о своей долгой жизни весьма любопытные факты: «Хотя я закончил Кембридж в Англии в 1949 г., я начал свою академическую карьеру только в 60-х и сначала был преподавателем английской литературы в Гане в университете Кейп-Коста, а затем после годовой аспирантуры по лингвистике в Лидсе стал старшим преподавателем по лингвистике в университете Гвианы (1967–1971) — старшим, может быть, потому, что был единственным лингвистом в стране! Это там у меня появился устойчивый интерес к креольским языкам, что после года проведённого в университете Ланкастера в Англии привело меня на Гавайи, где то, что местными называлось „пиджином“, было на самом деле креольским языком. Двадцать четыре года я был профессором лингвистики в Гавайском университете, защитив в 1976 г. (в 50 лет. — В.Д.) диссертацию по лингвистике в Кембридже. Моя работа на Гавайях и особенно моё открытие, что креольские языки создаются детьми из неструктурированного инпута в течение одного поколения, привело меня к вопросу, откуда исходно берётся язык» (Бикертон Д. Язык Адама. Как люди создали язык, как язык создал людей. М.: Языки славянских культур, 2012, с. VII).

Мы видим, что Д. Бикертон по своему образованию не американец, а европеец, хотя и прожил большую часть своей жизни в 50-ом штате США — на Гавайях. Мы видим также, что он вступил в большую науку довольно поздно. Любопытно также, что свой путь в эволюционную лингвистику он проложил через изучение пиджинов и креольских языков. Но ещё более удивительно — это то, что свою итоговую работу о происхождении языка он издал в 83-летнем возрасте — в 2009 г. Правда, ещё в 1981 г. у него вышла книга Roots of Language (Корни языка), но она была лишь подступом к Adam’s Tonque(Языку Адама).

Своё культурологическое кредо Д. Бикертон изложил во введении к процитированной книге. Его суть состоит в том, чтобы найти золотую середину между, с одной стороны, чрезмерным возвышением человека над животным, а с другой, его чрезмерным сближением с ним.

В своих поисках истинной границы между животными и людьми Д. Бикертон по существу повторил И. Гердера, однако американский учёный привнёс в объяснение этой границы новые черты.

Крайности, о которых идёт речь, Д. Бикертон обозначил как человекоцентризм и приматоцентризм. В первом случае человеку приписывается «исключительный статус единственного в своём роде, специально сотворённого любимчика Всевышнего» (там же, с. 5). В этом, человекоцентристском, случае «не стоит и говорить, что интеллектуальные (и моральные) качества этих помазанников Божьих затмевали скромные возможности простых животных, как солнце затмевает луну» (там же).

Приматоцентризм ударился в другую крайность: он стал уподоблять человека обезьяне. Человек в этом случае — «это один из приматов, как и все прочие существа, он прошёл через жернова естественного отбора, и ничто не делает его значимее других, равно как и нет ничего действительно важного, что существенно отличало бы его от других тварей» (там же).

Самое большее, на что способен приматоцентризм: указание на медленное и постепенное перерастание обезьяны в человека. При таком подходе эволюционный отрыв человека от обезьяны не интерпретируется как скачок, позволивший людям в относительно быстрый срок оторваться от своих животных предков на большое расстояние. Но отсюда следует, что подобный скачок произошёл и в переходе между коммуникативной системой у наших животных предков и появившимся языком у людей.

Д. Бикертон в связи с этим пишет: «Разрыв существует, и он не ограничивается языком, а распространяется на все аспекты человеческого мышления. Для начала мы должны признать его существование. Затем нам предстоит понять, как он мог быть порождён в процессе эволюции. В природе небольшое изменение может привести к переходу вещества в другое состояние. Снижение температуры на несколько градусов превращает воду в лед. Увеличьте её на несколько градусов — и вода превратится в пар. Пар, вода и лёд — субстанции, ведущие себя совершенно разным образом, и несмотря на это, разделяют их лишь несколько делений ртутного столбика» (там же, с. 7).

Эволюционный скачок в переходе нашего обезьяньего предка в человека произошёл благодаря его небывалой способности к культуросозидающей деятельности. Д. Бикертон истолковывает этот скачок, используя термин ниша. Он переносит этот термин из биологии в культурологию. Культура при таком подходе расценивается как среда человеческого обитания.

У Д. Бикертона читаем: «Культура человека — это просто его ниша. Это способ, которым мы адаптируем окружающую нас среду под себя, точно так же, как сложные постройки муравьёв и термитов — их способ адаптировать свою среду под себя. Мы используем для этого научение, они делают это инстинктивно, вот и вся разница. Мы можем обучаться только потому, что у нас есть язык, к настоящему моменту ставший таким же инстинктом, как и строительство муравейника. А язык как таковой — прекрасный пример формирования ниши» (там же).

Как видим, от культурной ниши автор этих слов вполне логично переходит к языковой нише, поскольку язык — один из продуктов культуры. Более того, именно языку он отводит несомненную роль в очеловечении, тогда как в подобной роли других продуктов культуры он сомневается.

Подчёркивая первенство языка в превращении обезьяны в человека, Д. Бикертон писал: «Язык — ключ к тому, что значит быть человеком, и что без понимания того, как сформировался язык, мы никогда не сможем понять самих себя. Я говорю это не потому, что эволюция языка занимала мои мысли на протяжении последних нескольких десятилетий. Как раз наоборот. Главной причиной, по которой я думал об эволюции языка последние лет двадцать, является в основном моё убеждение, что в нём лежит ключ к пониманию человеческой природы» (там же, с. 11).

Исходя из указанной позиции, Д. Бикертон пришёл к собственной теории глоттогенеза, которую можно назвать теорией языковой ниши. Её суть довольно проста: наши предки, в отличие от всех других животных, освоили особую нишу — языковую. Они её создали, и она стала создавать их. Иначе говоря, между людьми и языком Д. Бикертон установил тесную коэволюционную связку. Об этом свидетельствует подзаголовок его книги: «Как люди создали язык, как язык создал людей». Короче говоря, они создавали друг друга.

До того, как всерьёз заняться наукой, Д. Бикертон писал романы. «Тропикана» (1963) — самый известный среди них. Художественная закваска пригодилась автору этого романа и в науке. Первый заголовок в его книге — «Язык Адама» — плод этой закваски. Кроме того, он унаследовал из своего художественного творчества любовь к интриге. В чём она у него сказалась? В противоречивости. Я хочу привести здесь четыре пары его заявлений, которые своею противоречивостью интригуют читателя, а интрига — это художественный приём.