У М. Томаселло читаем: «Голосовая модальность стала ведущей, потому что благодаря ей: становится возможным общение на более дальних расстояниях (чем при использовании жестов. — В. Д); становится возможным общение в лесу; освобождаются руки, поэтому становится возможным одновременно общаться и делать что-то руками, становится возможным воспринимать сообщения на слух, а глазами при этом искать хищников и другую важную информацию; и так далее, и так далее» (там же, с. 195–196).

Как и наш А.А. Потебня, М. Томаселло разделяет мнение, в соответствии с которым первые слова признаются за предложения, состоящие из корнесловов. Иначе говоря, пралюди первоначально употребляли лишь однословные предложения («голофразы») (там же, с. 191). Со временем они стали осваивать несколькословные предложения со всё более и более сложным синтаксисом.

Итак, в основе глоттогенической гипотезы Майкла Томаселло лежит предположение о том, что человеческий язык начался с осмысленных жестов (указательных и изобразительных), активно используемых первыми людьми.

Почему это предположение следует расценить как сомнительное? Потому что по отношению к жестовому общению термин язык употребляется лишь в метафорическом смысле. В прямом же смысле он применим только по отношению к звуковому общению. Если же мы вслед за М. Томаселло признаем жестовый «язык» первых людей за подлинно человеческий язык, то и выйдет, что настоящего, звукового, языка у них ещё не было. Иначе говоря, по М. Томаселло выходит, что первые люди были существами жестикулирующими, а не говорящими. С этим нельзя согласиться.

Вот как представлена Т.В. Черниговская (род. в 1947 г.) на «Википедии»:

«Татьяна Владимировна Черниговская — российский биолог, лингвист, семиотик и психолог, специализируется в вопросах нейронауки и психолингвистики, а также теории сознания. Заслуженный деятель науки РФ (2010). По её инициативе в 2000 году впервые была открыта учебная специализация „Психолингвистика“ (на кафедре общего языкознания филологического факультета СПбГУ)».

К этим сведениям нельзя не добавить, что Т.В. Черниговская дважды доктор наук — биологических и филологических. Редчайший случай. В 1986 г. мне посчастливилось познакомиться с другим дважды доктором наук — филологических и психологических — Алексеем Алексеевичем Леонтьевым.

Об обширной эрудиции Т.В. Черниговской свидетельствуют не только её многочисленные научные труды (более 300 публикаций) (см.: http://www.genlingnw.ru/person/Chernigovskaya.htm), среди которых следует выделить книгу «Чеширская улыбка кота Шрёдингера. Язык и сознание» (2013), но и многочисленные выступления на телевидении и в интернете (см., например: http://postila.ru/post/7831985).

Без преувеличения можно сказать: Т.В. Черниговская — это фонтан, брызжущий фантастической эрудицией. От Платона она может легко перейти к Ф. Ницше, от М. Фарадея — к Ч. Дарвину, от Л.С. Выготского — к Р.О. Якобсону, от Н. Хомского — к М.М. Бахтину, от И. Бродского — к А. Шнитке. И т. д., и т. д. Но есть в её фонтане струя, которая должна составить здесь предмет нашего пристального внимания, — глоттогеническая.

На протяжении многих лет Т.В. Черниговская изучала человеческий мозг, а он, как известно, есть не что иное, как центр управления всеми нашими психическими процессами, включая языковые. Именно он в первую очередь сделал и делает нас людьми.

На вопрос о том, что «именно отделяет нас столь кардинально от остального мира существ, населяющих планету», Т.В. Черниговская отвечает: «Конечно, сверхсложный и мощный мозг и обеспечиваемый им язык как средство мышления и коммуникации, способность строить модели мира и выводить его законы, наконец, способность постигать самих себя» (Черниговская Т.В. Чеширская улыбка кота Шрёдингера. Язык и сознание. М.: Языки славянской культуры, 2013, с. 31).

Если мы сумеем приблизиться к ответу на вопрос о том, как возник мозг, мы в значительной мере приблизимся и к ответу на вопрос о том, как возник язык. Вот почему в эволюционной лингвистике так важно выбрать верное направление в поиске причин, лежащих в основе эволюции мозга. Т.В. Черниговская выделяет здесь два направления («сценария») — генетическое и эпигенетическое.

«Первый, — поясняет Т.В. Черниговская, — что это (возникновение мозга. — В.Д.) произошло в результате серии генетических изменений, приведших к некому „взрыву“. Это серия мутаций, процесс, когда могло произойти что-то, изменившее свойство мозга, нервной системы, и оказавшееся эволюционно адаптивным. Впоследствии на эту „взрывную мутацию“ могли наслаиваться иные изменения, и то, что мы видим сегодня, уже не та одна „главная“ мутация, а тысячи, которые были после» (там же, с. 31).

Эпигенетический подход в биологии мозга, в отличие от генетического, делает упор не на бесчисленные мутации, благодаря которым мозг и эволюционировал, а на его медленное развитие. Т.В. Черниговская пишет: «Но есть и другой серьёзный сценарий, согласно которому всё началось с неких изменений в адаптивности, пластичности мозга, который, попадая в несколько изменённую эволюционную нишу, начинал реализовывать новые возможности: начали накапливаться генетические вариации, делающие такое развитие предпочтительным. Накапливаясь, эти вариации и привели к формированию человеческого мозга в его нынешнем виде. Этот сценарий исключает наличие начального „ключевого гена“, вызвавшего толчок. В этой связи стоит вспомнить Б. Поршнева: „Становление человека — это нарастание человеческого в обезьяньем“» (там же).

Какое отношение имеют генетический и эпигенетический сценарии в эволюции мозга к проблеме глоттогенеза? Коэволюционное. Эволюция мозга и эволюция языка находятся в отношениях коэволюции. Это значит, что процесс их развития происходил благодаря их взаимному влиянию друг на друга. Мозг влиял на развитие языка, а язык влиял на развитие мозга. Возникает в связи с этим вопрос: какой компонент в коэволюционной связке «мозг-язык» играл ведущую, главную, приоритетную роль — мозг или язык?

В коэволюционной диаде «мозг — язык» Т. Дикон отвёл главную роль языку. Т.В. Черниговская пишет в связи с этим: «Мозг и язык коэволюционируют, но главную адаптационную работу, по Дикону, делает язык. Дети, таким образом, уже рождаются с мозгом, готовым к синтаксическим процедурам именно из-за развития языка в сторону наиболее вероятностных характеристик, что и фиксируется генетически. Книга Дикона — одно из первых изложений гипотезы о том, что не генетические изменения лежали в основе появления языка, даже если мы их сегодня видим, а наоборот» (там же, с. 32–33).

Р. Джекендофф, в отличие от Т. Дика, главную роль в коэволюционной диаде «мозг — язык» отвёл мозгу. Т.В. Черниговская следующим образом поясняет позицию американского учёного: «Эволюция сделала рывок, приведший к обретению мозгом способности к вычислению, использованию рекурсивных правил и ментальных репрезентаций, создав тем самым основу для мышления и языка в человеческом смысле. Новая „грамматическая машина“, как это называет Джэкендофф [Jackendoff 2002], позволила наращивать языковые структуры для организации (мышление) и передачи (коммуникация) всё усложняющихся концептов» (там же, с. 33).

Какую же позицию заняла Т.В. Черниговская в споре между Т. Диком и Р. Джекендоффом по поводу главной роли в коэволюционной связке «мозг — язык»? Осторожную. Современная наука, с её точки зрения, ещё не готова в настоящее время «установить здесь правильные причинно-следственные отношения» (там же).

Осторожную позицию Т.В. Черниговская заняла и в отношении так называемых специфических человеческих генов — таких, как FOXP2, HAR1F, ASPM и др. Она пишет: «Бесспорно, что разговор о специфически человеческих генах, обеспечивших нашу эволюцию и феноменальную скорость последующего развития цивилизации, нужно вести крайне аккуратно и не ждать сенсаций. Пройдут многие годы тщательной работы и обдумывания результатов, прежде чем мы сможем (если сможем) уверенно описать генетические механизмы, сыгравшие ключевую роль в нашей биологической эволюции. Не стоит обольщаться идей долгожданной находки „гена разума“, ибо претендентов на эту особую роль есть не менее десяти… К тому же сейчас становится ясно, что сами когнитивные процессы влияют на процессы генетические, что заставляет многое увидеть в совершенно новом ракурсе» (там же, с. 33).