Учёный наблюдал несколько случаев проявления благодарности у обезьян. Один из них связан с благодарностью самки шимпанзе Джорджии за то, что он вернул её в родную колонию. Вот как она выразила эту благодарность: «Джорджия подошла ко мне и посмотрела прямо в глаза неожиданно дружелюбным взглядом. Таким образом она ко мне обращалась. Когда я взял её за лапу, самка несколько раз пропыхтела что-то в быстром ритме; эти звуки у шимпанзе демонстрируют, наверное, самое сердечное расположение к собеседнику. Она обратилась ко мне так всего один раз: больше такого никогда не происходило ни до, ни после» (там же, с. 186).

Другой пример благодарности у шимпанзе: «Два шимпанзе оказались вне запертого убежища во время сильной грозы, и, когда Вольфганг Кёлер (немецкий и американский психолог, один из основателей гештальт-психологии, пионер в исследовании орудий труда у человекообразных обезьян; 1887–1967. — В.Д.) наткнулся на них, они уже промокли до костей и дрожали от холода. Он открыл для них дверь убежища. Но вместо того, чтобы ринуться побыстрее в сухое место, оба шимпанзе первым делом обняли профессора в знак признательности» (там же, с. 187).

Нет сомнения, что высшие приматы прошли более успешный путь по развитию их предкультуры, чем другие животные. Об этом свидетельствуют и камни, с помощью которых они разбивают орехи, и ветки, с помощью которых они добираются до термитов, и т. д. Но, чтобы избежать приматоцентризма, нужно быть справедливым по отношению к культурному потенциалу, имеющемуся и у других животных. Приведу здесь только один пример.

В Национальном зоопарке Вашингтона живёт молодой слон Кандула. Престон Фердер и Дайана Рейсс провели с ним эксперимент, подтверждающий его способность к предкультурным действиям. Они подвесили над ним ветки с фруктами. Чтобы их достать, он додумался пододвинуть подставку — ящик. Экспериментаторы спрятали ящик, и что же? Кандула стал делать подставку из толстых досок, которые он нашёл в вольере и которые накладывал одна на другую. Его этому никто не учил.

На появление некоторых нравственных качеств у животных не следует смотреть как на чудо природы. Эти качества имеют адаптивную подоплёку: они помогают им выживать. Вот почему естественный отбор сохранял и поощрял развитие этих качеств. Но способны ли животные на альтруизм? Способны ли они помогать другим (в том числе животным другого вида) вполне бескорыстно? Ф. де Вааль пришёл к положительному ответу на этот вопрос, по крайней мере, по отношению к человекообразным обезьянам. Как у людей, так и у них альтруистическое поведение вытекает из способности поставить себя на место другого. Она приводит к эмпатии — сопереживанию и альтруистическим действиям.

Ф. де Вааль пишет: «Раньше я всегда рассказывал о том, как бонобо спас птицу, оглушённую неожиданным столкновением со стеклом, или как шимпанзе в условиях дикой природы буквально оттащил своего неопытного собрата от ядовитой змеи. Историй, в которых человекообразные обезьяны, судя по всему, ставят себя на место себе подобного, множество» (там же, с. 213).

Мы впали бы в грех идеализации обезьян, если бы забыли о том, что они не люди, а звери. Но мы впали бы в другую крайность, если бы стали закрывать глаза на наличие в их поведении некоторых нравственных качеств. Демокрит считал основополагающим для человека чувство стыда. Его зародыш имеется и у шимпанзе.

В своей книге Ф. де Вааль поведал такую историю: самец-шимпанзе Лоди в припадке агрессии откусил палец у ветеринара в зоопарке. Откушенный палец в больнице не удалось пришить. «Через несколько дней, однако, жертва вновь посетила зоопарк; при виде Лоди она подняла забинтованную левую руку и сказала: „Лоди, приятель, знаешь ли ты, что натворил?“. При виде руки ветеринара Лоди удрал в самый дальний угол вольера и уселся там, опустив голову и обхватив себя руками» (там же, с. 268).

Ветеринар уволилась из зоопарка, где она потеряла палец. Она посетила этот злополучный зоопарк через 15 лет. Какой же была реакция Лоди на свою давнюю жертву? Он о ней не забыл, сразу подбежал к ней и стал упорно смотреть на её руку. Женщине пришлось выставить перед ним свою беспалую руку.

Эту историю Ф. де Вааль подытоживает такими словами: «Данный факт напрямую свидетельствует о том, как глубоко эти человекообразные обезьяны беспокоятся о поддержании хороших отношений» (там же, с. 269).

Франс де Вааль прекрасно показал, что у животных — в особенности у шимпанзе и бонобо — имеются зачатки нравственности. Отсюда следует, что у наших животных предков, которые были одним из видов человекоподобных существ, была преднравственность. Понадобились миллионы лет, чтобы животная преднравственность превратилась в человеческую нравственность. Подобным образом дело обстоит с предъязыком и языком.

Предъязык, как и преднравственность, — часть предкультуры. Он коэволюционировал вместе с предкультурой и должен был пройти в своём развитии через такой длительный этап, который позволил его носителям — предлюдям — передать носителям языка — людям — достаточно развитую способность к превращению диффузных животных пределов в человеческие слова, состоящие из отчётливо артикулируемых звуков. Эта способность была подготовлена не только развитием у предлюдей их органов слуха и произношения, но также развитием их мышления, которое позволило им создавать продукты предкультуры. Иначе говоря, предъязык у наших животных предков коэволюционировал вместе с их биопсихогенезом и предкультурогенезом.

Как только успешная психическая эволюция позволила предлюдям подойти к своему языковому эмбриону — предъязыку — творчески, они стали превращать предъязык в язык. Подобным образом обстояло дело и с другими продуктами культуры — благодаря творческому, преобразующему, культуросозидающему отношению к миру наши предки стали превращать грубые камни в удобные орудия труда, естественные деревья в обработанный материал для искусственных жилищ и… животные предслова в первые человеческие слова. С этого момента наши человеческие предки вступают на многотрудный путь — путь к своей родовой сущности — человечности. С этого момента они начинают творить культуру — в том числе и языковую, которая становилась тем выше, чем дальше человеческий язык отрывался от своего животного эмбриона.

Есть в истории науки такие работы, значение которых со временем не только не уменьшается, а, напротив, увеличивается. К таким работам относится очерк Чарлза Хоккета The Origin of Speech (Происхождение речи), опубликованный в сентябре 1960 г. в 203 номере журнала Scientific American (http://philology.by/uploads/logo/hockett.pdf).

Чем объясняется успех указанного очерка Ч. Хоккета? Выработкой чётких параметров, позволяющих сравнивать человеческий язык с «языками» животных. Он выделил 13 таких параметров, среди которых особенно важное значение имеют «произносительно-слуховой канал», «взаимозаменяемость», «специализация», «семантичность», «перемещаемость», «продуктивность», «традиционная преемственность» и «двойственность».

Большинство из параметров Ч. Хоккета свидетельствует об относительной разнице между человеческими языками и животными. Так, произносительно-слуховой канал коммуникации характерен не только для человеческого языка, но и для языка некоторых животных (например, обезьян).

Относительность различий между человеческими языками и животными обнаруживается на уровне взаимозаменяемости (живые организмы, принадлежащие к одному и тому же виду, как правило, способны вступать друг с другом в диалог), специализации (знаки, которыми пользуются люди и животные, являются, как правило, специфическими для разных народов и разных видов животных), семантичности (за тем или иным знаком закрепляется некоторое значение как у людей, так и у животных), перемещаемости (знаковые системы позволяют делать сообщения об объектах, которые находятся за пределами ситуаций, где они создаются. Отрыв плана содержания тех или иных сообщений от сиюминутных ситуаций общения в особенности характерен для людей), продуктивности (как люди (в особенности!), так и животные способны создавать из ограниченного числа знаков множество сообщений), двойственности (у любой системы знаков есть план содержания и план выражения. Всё дело только в степени развития этих планов у людей и животных: у первых она неизмеримо выше, чем у других).