— Алька! Какому дубу дала?! Пуфти, окаянныя!

Ладонь тёплая вдруг руку ей накрыла плотно. Да стиснула, в сторону оттягивая.

— Чего? Вспомнил? Башка твоя дурная! — не без радости Варя увидала, что будто сливка у Тихона на носу выросла. А глаза тёмные из-под бровей на неё вперились с обидою. И такою же в Вариных отразилися.

А потом разом будто пелена с них спала. И цепи какие наземь рухнули — так легко Варе в спине стало. Выдох у неё долгим больно получился. Настолько долгим, что на грудь Тихону бухнуться пришлось — чтоб для опоры.

Слабость сразу по телу побежала. И сердца Тихонова удары в уши застучались. А у самой-то сердце не тише — едва-едва из груди не выскальзывает. Хорошо, что руки Тихоновы её обвивают. А то бы, глядишь, провалилась куда Варя.

— Пошли, пока Кощей за яйцом своим не спохватился, — в нос у неё проговорить получилось — потому что к груди Тихоновой он был прижат.

— За чем? — не уразумел Тихон.

А Варвара кивнула только — долго объяснять придётся. Так что вместе они в обратную сторону зашагали.

Вроде и не кончено ещё ничего. И непонятно даже, чего дальше делать. А всё равно легко да скоро шагается. Когда не одна-то. А с Тихоном.

— Ты чего раньше-то не говорил, что оборотень? — шёпотом Варвара спросила. Будто скрыть в Нави чего надеялась. А всё равно — пусть не подслушивают, кому не надобно.

Виновато Тихон рассмеялся:

— Ты ж не спрашивала.

Усмехнулась Варвара. И чуть громче заговорила:

— Ну, а что — волк в хозяйстве лишним не будет. Собаку для охранения держать не нужно.

Теперь Тихон засмеялся коротко.

— А волка-то прокормишь?

— Волка ноги кормят, — беззаботно Варя отозвалась. И в плечо Тихону коротко ткнулась. Дыхание Тихоново макушкой ощутила.

Веселее дальше зашагалось.

Да что это? Вроде и к месту подошли, где Марья Моревна ждать оставалась. И дерево всё так же колом вверх торчит — всё такое же многоцветное. А Моревны около него нет.

Сразу подозрение Варю закололо. Против воли даже. Не охота ей о Марье плохо думать. Только вот где она?

Не знала же Варвара — а Тихон и подавно — что как только отошла она за завесу навью, шорох подозрительный за Марьей раздался. Не испугалась она, конечно — чего ей дома-то бояться. Уж голос подать решила. Даже узрела, куда именно — голова знакомая в тени мелькнула. Некрасивая очень — на ящеричную похожая. С лица воду не пить, конечно. Но это ежели лицо одно. А если три на одних плечах нарисовалось... Да ещё и руки длинные да бесчестные. Сомкнулись, холодные, на плечах Марьиных и сразу вверх потянули. Хлопки вокруг себя расточая. Да крылами кожными Марью задевая.

Сильный, зараза.

Непонятно всё это Варваре. И чего делать дальше — тоже.

— Ты ж здесь бывала вроде уже, — Тихон подсказал, видя растерянность её. — Как обратно-то выбиралась?

— Случайно, — Варя отозвалась.

Да дорогу на дерево то всё равно взяла. Только всё равно не по душе ей всё это. Поддержки Марьиной лишённая, оробела она.

— А ты знаешь, — дальше Тихон заговорил. — Всё-таки есть здесь что-то от Прави. По своим законам здесь живут. По ним же всё и делается. Непонятны они, правда. Да только и остаётся, что довериться. Всё равно тут не переменишь ничего.

И будто легче Варваре стало. Прав ведь Тихон, чего бы сказать не старался. Есть во всём этом какое-то высокое разумение, человеку не всегда понятное. Так что и остаётся тут разве что покориться судьбинушке. И делать, чего надо. И пусть что будет будет.

Так что смелее Варя Тихону под руку взялась. Да по памяти да направлению внутреннему к месту, откуда провалилась сюда, направилась. Так или иначе, ежели что — то яйцо Кощеево всё ещё у неё. Проверила. Так что нечего пока о подлости какой думать.

***

Осторожно мышь по полу переступала. Тихо носом водила, чтоб норку свою обнаружить. Глазами-бусинами приглядывалась. Да всё равно еле-еле увернулась от хрусталя брошенного. На мелкие капли блестючие разлетевшегося.

Не в неё Кощей метил. Вообще о мыши какой-то и слыхом не слыхивал — не до мелочи ему всякой. Даже хрусталя горного не жалко. Другое ему всю думу пожгло.

Не наигралась всё-таки Марья. Супротив всему пошла.

Известное дело — ежели душа умершая в Навь попадает, то обратно ей дороги нет. А тут повадились: туда-сюда... Негоже Кощею так долго глаза на это закрывать. Так и уважение, особливо в глазах собственных, потерять не долго. От того и не сдержал он серчания. И кубок хрустальный уничтожил сгоряча. Была бы воля его — сам бы на поляну явился. Да не объясняя даже ничего заточил бы обоих в горах навьих, о которых никто кроме Кощея и слыхом не слыхивал. Да только... Опять же уважение. Не велика ли честь для смертных двух — пусть с кровью и перемешанной — чтоб сам Бессмертный к ним являлся да в дела их мелкие лез?

Нет, негоже такое. Хотя и есть желание как клопов всех пристукнуть. Только не от того Кощей Кощеем стал, что на поводу у желаний своих ходил. Разум всё его бытиё уж давно занял. Расчётливость суть нутряную проняла. Как золото — сундук кованый. Так что, шагами сильными по залам богатым грохоча, дошёл Кощей до окна резного. Да, на имение своё не глядя даже, пальцы костяные ко рту поднёс.

Раздался на округу свист богатырский — что вьюга зимняя завыла. Протяжный да громкий. И оборвавшийся резко. Стали на этом всполохи огневые в воздухе мелькать. То с одной, то с другой стороны засветятся. Рвутся шары огненные, ничего вокруг себя не освещая. Да вихрем вблизи окна дворцового собираясь.

Не боится Кощей, что снесёт его ветер жаркий. Он-то хозяину своему ничего не сделает. Даже будто ластиться начинает — тянется в окно, искрит. Да только не любо такое Кощею. Отстраняется он, глядя, как огни в гриву тяжёлую собираются. Как глаза пылающие пред ним вырисовываются. Словно злато расплавленное в глубине их кипит.

И молвить ничего хозяину не нужно. Только рукой в сторону нужную указать. Как подчиняется ему пламя необозримое. Как стрелой опасною грохочет к цели своей.

Доволен почти что Кощей. Только сомнение непонятное его подгрызывает изнутри. Как мышь, что от гнева Кощеева спаслась, а теперь с дурьей башки мстить решила.

Всё неправильная земля какая-то. Под ноги попадается, комьями сухими. Так и норовит в обутки пылью просочиться или под носок боком закаменелым попасться, чтоб спотыкнуться получилось. И вообще неровная поверхность — никакого плодородия бы не дала такая. Выгоревшая будто. Оно может в мире неживом и ненадобно. Но лес ведь растёт зачем-то. С деревьями странными. Одно даже кольцом загибается в стволе. Туда Варя с Тихоном путь и держат.

— А получится ли обратно оборотиться? — с сомнением Тихон об очередной холмик, неизвестно откуда взявшийся, запнулся.

— Должно, — плечами Варя пожала. — В прошлый раз вышло.

— В этот и не выйти может, — серьёзно вдруг голос Тихонов зазвучал, Варвару в нему обернуться заставив.

— И... что? — губы у Вари сами собой поджались. Чует, что серьёзное что-то Тихон говорить пытается. Да угадать не может, что именно.

— То... — будто со злостью даже у Тихона получилось. — Мёртвым обратно дороги не бывает.

— Так ты чего... — подозревать Варвара начала недоброе. — Думаешь, не получится?

Уже явственно Тихон кипятиться начал:

— Получится-не получится — в этом разве дело всё? А ежели что случится в мире Явьем от этого чего?

Тут и на Варю злость находить начала. Звучало ведь в темноте Навьей, будто и не хочет с Варей Тихон идти никуда. Обида от этого девку взяла.

— Случится! Не случится! Ты ежели тут сидеть хочешь... Без меня... То и пожалуйста!

Замер Тихон. Губы у него сжались сильно. А глаза блеснули нехорошо.

— Дурная ты, что ли? Не разумеешь, чего тебе говорят?

— Дурная — значит дурная! — даже руки терзание Варино выдали, змеями двумя перекрестившись. И огонь внутри заполыхал.

Куда его, правда, девать — непонятно. Так что отворотилась Варя от Тихона, покуда мысли жалами своими изнутри колоть не начали.